Контрабандисты во времени (СИ) - Шмокин Дмитрий Анатольевич - Страница 76

– Я не могу бежать, ты же знаешь.

Гастон обнял его за плечи и глядя в глаза сказал.

– Да мой друг, я уже это понял. Но поверь мне, потом мы все равно убили бы твоего обидчика и всех, кто был оказался рядом с ним. Все в Городе знали бы, кто это сделал и за что. Иногда жестокая месть искупает бесчестье.

Гастон откинулся на спинку стула и снова взял в руки бокал с вином.

– Я дам тебе завтра небольшой отдых, чтобы ты мог зализать свои раны. Но, чтобы не терять время, буду рассказывать тебе о приемах боя на дубинках. Мне больше по душе меч или боевой молот, но честно говоря, приемы боя на дубинах чем-то схожи приемам боя на мечах. Меня учил сражаться на дубинах один пленный англичанин, а они большие мастера в этом деле.

Жесткие занятия давали свои плоды, но, чем дольше Демьян занимался с Гастоном, тем яснее он понимал, что просто так ему не одолеть Сему. Поэтому он решил предпринять свои меры помимо уроков с Гастоном. Он, немного придя в себя, ранним отправился в современный мир и купил в аптеке Эритропоэтин, Фенибут и Фенотропил, которые считаются в мире спорта допингом и категорически запрещены, но если нужно резкое повышение выносливости и прилив сил, то эти препараты самое простое и легальное средство. Он также заглянул в магазин спортивного питания и купил препарат «Jack3d». Известный всем качкам, как «предтренировочник». И самый действенный и жесткий из них. Демьян читал в Интернете, что повальное увлечение им стало самой настоящей проблемой в спецвойсках США. И даже были, правда, неподтвержденным данные, что от передозов были зарегистрированы несколько смертельных случаев. Демьян понимал, что, влив в себя такой коктейль, он сильно рискует, но организм в нужный момент должен дать намного больше, чем может и он, таким образом, сведет на «нет» физическое превосходство Семы Молотка.

«Тебя ждет куча сюрпризов, упырь», – со злостью подумал он, раскладывая препараты в аптеке.

Настал день поединка.

В этот день в город со своей свитой въехал король. С утра улицы были украшены яркими лентами и цветами. Празднично одетые горожане, высыпали из домов на улицы, чтобы видеть любимого монарха. Дети и девушки держали в руках белые лилии и пели песни. Богатые горожане, главы цехов, мастера и торговцы накрыли столы с угощением для нищих и те с криками и руганью ломились к этим столам, чтобы подкрепиться перед зрелищем Божественного Суда, когда в нем сойдутся два инородца взаимно обвиняющие друг друга в колдовстве и прочих страшных черных делах.

Демьян встал с рассветом. Сходил в церковь на заутреннюю, где встретил шпионов преподобного Томазо. Они следили за ним последние пару дней. Увидев их, он приветливо помахал им рукой. Потом он вернулся в аптеку, где налил в большую деревянную ванну теплой воды и помылся. По правилам поединка, которые ему в письменном виде предоставил помощник парижского прево, Демьян сбрил волосы наголо. Он пытался делать все неспешно, размеренно, чтобы не сорваться в приступ истерического страха. Но все равно, несмотря на все попытки совладать с собой, сердце бешено колотилось, дыхание прерывалось, или, наоборот, учащалось, а мысли перескакивали с одной на другую, и его заметно потряхивало от тяжелых психологических переживаний. Особенно по мере того, как приближалась «неизбежная неизвестность» страшная и неотвратимая. Он каждой клеточкой кожи ощущал присутствие смерти вокруг. Словно она стояла за его плечом, молча ожидая «свое». Он иногда застывал, вслушиваясь в тишину и тряхнув головой, снова возвращался к подготовке. Ему было очень страшно. Даже разноцветные ленты на улицах и всеобщее ликование горожан его не трогали. Он не слышал и не видел ничего вокруг, мир сузился до одного четкого инстинкта имя, которому было страх. Временами пальцы на руках холодели, а к горлу подкатывал комок. Демьян иногда ловил себя на мысли.

«Словно я уже умер. Это просто невыносимо!».

Он поднялся на второй этаж, прижал голову к подушке и заорал что было сил. Он кричал и кричал, пока не почувствовал, как закружилась голова от нехватки кислорода.

«Надо брать себя в руки! Пора. Иначе я просто сойду с ума», – подумал Демьян и спустился в аптеку, чтобы навести свой секретный коктейль.

После приема препаратов наступил эффект «быстрой усталости» – одышка, сердце стало биться еще сильнее, и казалось, оно подкатило к горлу, чтобы в немом крике покинуть бесполезное тело. Но мысли прояснились и Демьян обрел так необходимые ему сейчас решительность и спокойствие. Он написал два письма. Одно Изабелль, в котором он в очередной раз прощался с ней и Гастону, поблагодарив его за заботу и помощь.

Прощаясь с ним накануне, Гастон обнял его и сказал.

– Завтра я буду в толпе смотреть на тебя. И мы, мой друг, узнаем, сбудется ли пророчество старой ведьмы или это были просто бредни выжившей из ума несчастной старухи.

– На кого ты поставил? – жалобно спросил Демьян.

– На тебя, мой друг, иначе к чему все мои потуги и твои жертвы, – засмеялся Гастон, – видишь, я бываю очень глупым.

Но слова друга добавили Демьяну небольшие силы в копилку силы духа, позволяя ему поверить, что он может победить умелого и беспощадного противника.

Пришла стража, чтобы препроводить его к месту поединка.

– Пора. Час пробил, – сказал начальник стражи Николя дю Жардан.

– Я готов, – коротко ответил Демьян.

Его отвели на Гревскую площадь, где за два дня до этого рабочие из цеха каменщиков по заказу бургомистра отсыпали песком небольшую площадку и отгородили ее невысокой изгородью. За ней уже толпилась огромная масса горожан и крестьян, прибывших специально посмотреть на диковинный бой двух иностранцев. Вход же оставили только один, символизируя мистическо-философскую суть события – входят оба в один вход, живым выходит один. Рядом плотники соорудили большой помост для короля и его свиты. Его украсили синим сукном с королевскими лилиями и навесом из легкой ткани, чтобы защитить Его Величество от солнца и дождя. По правую сторону плотники соорудили еще один навес, поменьше застеленный тканями попроще – для глав цехов, бургомистра и других знатных горожан. В зрители кроме короля и его свиты, уже давно стояли на своих местах.

Демьяна провели мимо помостов в одну из небольших палаток, где под присмотром представителя парижского прево и служки ему помогли одеться в кожаный костюм из дубленой, но эластичной кожи. Особый костюм сшили по снятым с него меркам еще за несколько дней до поединка. Его особенность заключалась в размере, Демьян едва смог в него влезть. Его сшили, так, что он очень плотно прилегал к телу, словно это была вторая кожа и в заключение надели на бритую голову такой же облегающий капюшон. Мальчик-служка зашнуровал костюм и отошел в сторону. Представитель парижского прево, в чьем ведении находилось соблюдение всех правил судебного поединка, проверил, чтобы у Демьяна в руках не было ничего лишнего, что могло послужить оружием и ничего спрятанного в костюме, что могло послужить дополнительной защитой. Он удовлетворительно кивнул и указал пальцем на обувь.

– Месье, по правилам судебного поединка прошу вас снять обувь.

Биться предстояло босиком. В конце все процедуры подготовки в палатку зашел священник, чтобы причастить Демьяна и отпустить ему грехи. А затем его повели к площадке. Они прошли мимо костра сложенного и готового для проигравшей стороны. Рядом с ним деловито возился организуя работу палач Жиль Сансон. Демьян приближаясь к месту боя слышал, как вопила толпа в предвкушении кровавого зрелища. Люди выкрикивали то его имя то имя Семы Молотка, по-видимому, в зависимости от того, на кого поставил тот или иной крикун. Но как только Демьян приблизился к площадке, Николя дю Жарден громогласно закричал.

– Блюсти тишину!

Толпа мгновенно смолкла, казалось, стало слышно громкое жужжание мух копошащихся в разлагающейся крови забитых животных на рынке Мортен. Каждый на площади простолюдин знал крутой нрав этого достойнейшего и честнейшего человека. Никто после его слов не смел не то, что слова, сказать, которое могли истолковать как знак одному из бойцов, но даже кашлянуть или чихнуть. Дю Жарден подняв железный жезл, внимательно осмотрел площадь и людей. Потом он махнул им, и Демьян продолжил свой путь в гнетущей тишине.