Контрабандисты во времени (СИ) - Шмокин Дмитрий Анатольевич - Страница 62

– Прошу прощения…, – тихо сказал он, – разрешите мне посмотреть эту картину. Уверяю вас, это не займет много времени.

– Да извольте, – мягко сказал камерарий, улыбаясь.

Демьян подошел к картине ближе.

«Черт возьми, это…»

– Это дар великого мастера Леонардо нашему кардиналу, – прервал его мысли монах.

– Это же «Лобзание святых Младенцев». Картина давно считается утраченной. Если я не ошибаюсь, она сгорела во время одного из пожаров, хотя есть версия, что она хранится в запасниках Ватикана, – задумчиво пробормотал Демьян, – обалдеть, да и только! Она совершенно целая, неповрежденная…

– О чем вы говорите сеньор? – спросил удивленный камерарий.

– Простите, я немного задумался и перепутал… Ну знаете, как это бывает, когда видишь работу великого мастера, – замялся Демьян.

Камерарий понимающе кивнул.

– Вот еще одна работа мастера Леонардо, – он кивнул на большое полотно в паре метров от них.

Демьян как говорится, обалдел. Этой картины не было ни в одном справочнике о наследие средневекового гения. Неизвестная картина Леонардо да Винчи.

«О Господи! Видел бы это сейчас мой препод по истории средних веков! Видел бы он то, что сейчас вижу я!», – он сделал к ней несколько шагов и застыл, не в силах пошевелиться, так она была великолепна.

Однозначно в картине чувствовался стиль Леонардо да Винчи, его рука и его непревзойденный замысел. Его сюжеты, вроде бы простые, взятые из библейских историй или античной мифологии, или же написанные по современным ему следам событий, в итоге всегда обладали таинственной силой, вселенской загадкой. Демьян вспомнил старика из анатомического театра, где Леонардо рисовал свои знаменитые кодексы. Его проницательный взгляд, то с каким вниманием он слушал Демьяна.

«Ты гений. Ты великий гений, мастер Леонардо!»

Демьян тут же вспомнил, как Леонардо да Винчи ущипнул за задницу Везалия, как после этого началась жуткая драка костями и черепами. Он невольно усмехнулся, он даже от этого эпизода гений великого мастера никак не померк.

– Как же ты велик, мастер Леонардо, – повторил шепотом свои мысли Демьян.

– Простите сеньор, что мешаю вашему восхищению работой мастера Леонардо, но Его Преосвященство ожидает вас, – поторопил его камерарий.

– Да, да… Конечно же…

Демьян поборол свои эмоции и пошел за секретарем кардинала. Пока они шли в его покои, он подумал о том, что неплохо бы еще более сблизиться с Леонардо да Винчи через их общего знакомого книготорговца месье Вормса. Демьян, к своему стыду, почувствовал, как в нем проснулся дух авантюриста и прожженного барыги, что перечеркнули в нем вдохновенные чувства от соприкосновения с великими шедеврами.

«Водить дружбу с самим Леонардо да Винчи и никак не воспользоваться этим! Это каким же нужно быть дураком?»

И, от этой мысли у него даже замерло сердце – попросить его написать картину для него. Если дело выгорит, то появление неизвестной картины великого средневекового мастера в современном мире вызовет эффект разорвавшейся атомной бомбы. Демьян даже не стал размышлять о цене такой картины. Если они с Бруно провернут это дельце, они станут несметно богатыми и тогда уже можно не думать о вечных поисках денег. Он сможет беспрепятственно наслаждаться своим пребыванием здесь, в средневековье. Путешествовать. Изучать.

«Я смогу написать такую научную работу по истории средневековья, что мне не будет равных среди всех мировых исследователей всех времен и народов! Все, абсолютно все, современные историки останутся в полной жопе по сравнению со мной! А эта проклятая аптека будет просто небольшим прикрытием», – мечтал он, распаляясь в своих фантазиях все сильнее и сильнее.

– Сеньор, – прошептал камерарий, возвращая его к действительности из фантастических грез, – мы пришли, – он легонько скосил глаза на массивную дверь.

Демьян едва не наскочил на него. Он собрался, тряхнул головой и кивнул камерарию.

– Да святой отец.

Камерарий поднял ладонь. Молча открыл дверь и, обращаясь кому-то во внутренние покои, объявил.

– Сеньор Демьян Садко, аптекарь из Московии.

– Прошу Рене, пригласи его скорее. К чему все эти формальности этикета, здесь в моей опочивальне, – раздался голос кардинала с нотками усталости и снисходительного раздражения.

Камерарий посторонился, пропустив Демьяна в спальню кардинала, а затем зашел за ним сам и закрыл дверь.

Демьян с любопытством окинул взглядом помещение. Просторная комната, меблированная потемневшей от времени, но добротной мебелью. У самой светлой части, у окна, большой, как площадка для тенниса, стол с кипами листов бумаги и свитками. С пяток чернильниц, из которых торчали гусиные перья и по краям стола ветвистые подсвечники с оплывшими восковыми свечами. Стены для сохранения тепла наглухо занавешены гобеленами, а на полу весьма симпатичный ковер. Бросалась в глаза протертая частым хождением взад и вперед дорожка из поредевшего ворса, ведущая от стола к противоположной стене. У нее, рядом с горящим камином, примостился стол поменьше, на нем пара кувшинов, из редкого в это время прозрачного венецианского стекла, высокие бокалы и большая серебряная ваза с вялеными фруктами. Демьян не стал задаваться вопросом – появилась ли она вследствие частых умственных размышлений кардинала или причиной ее возникновения стала его неодолимая любовь к вяленым фруктам. На самой стене слегка почерневшая, от каминной копоти, картина с библейским сюжетом. Что-то из судьбы Иоанна Крестителя и его несчастной головы, которую, как известно, принесли на блюде царю Ироду. А тот, как это полагается, вместо того чтобы совать потной рукой монеты за резинку на ляжке, Соломеи, что очень прилежно плясала перед ним на «шесте» преподнес ее ей.

«Ну да, Буше и Фрагонар еще не в моде…» [53], – с иронией подумал он, чуть задержавшись на живописном полотне, потом перевел взгляд в сторону – «ну, а там, похоже, коннект-комната, где наш кардинал общается с вышестоящим начальством».

Чуть поодаль, в сторону от стены с картиной, хорошо замаскированная гобеленом, который в этот момент был, откинут, виднелась ниша для моления. В ней ничего, что может помешать смиренной молитве – простое деревянное распятие, невысокая скамеечка для колен, а над ней, словно крепостная башня, нависал с покатой крышкой аналой, на котором лежала раскрытая Библия. У этой же стены, немного загораживая тайную молельню своими габаритами и забранным на тонкие стойки балдахином, стояла кровать с приступком, как это полагалось в средневековье. На ней лежал укрытый одеялом и бархатным покрывалом кардинал Жорж де Амбуаз.

– Ах, наконец-то, мой друг! – воскликнул Его Преосвященство.

Камерарий легонько подтолкнул немного замешкавшегося Демьяна.

– О! Ваше Преосвященство!

Он изобразил в голосе и на лице восхищение, свойственное людям, которые вдруг встретили обожаемого, но давненько не виденного человека. Кардинал вытянул из-под одеяла худую руку и протянул ее Демьяну. Тот, проклиная про себя церковный ритуал, чертыхаясь, подавил приступ брезгливости, и помня о своей настоящей цели визита почти искренне приложился губами.

– Прошу вас, мой друг, присаживайтесь со мной рядом.

Кардинал сделал лёгкое движение, указательным пальцем в сторону кресла рядом с кроватью.

– Ваши чудесные пилюли и порошки замечательно мне помогают. Я с ужасом вспоминаю, как Франсуа де Лорм потчевал меня уксусными клизмами, пиявками, серными пилюлями и ртутными каплями. А однажды он вдруг решил, что причина моей подагры – почерневший жизненный сок из позвоночника. И решил, что необходимо пробить седьмой позвонок, чтобы выпустить его наружу. Мой верный секретарь Рене предложил ему предварительно провести подобную операцию на свинье. Увы, несчастное животное, столь ненавидимое магометанами и иудеями, умерло в мучениях. Как и две овцы… А ваши средства отличаются потуг моего бывшего лекаря, как рай отличается от ада.