Жестокий эксперимент - Дилов Любен - Страница 31

• Предыдущая
• 31/48
• Следующая

Нет, у Зетова не было оснований ненавидеть его. Их редкие встречи носили дружеский характер, как и положено в отношениях между коллегами, и если кого и можно было обвинять в притворстве и неискренности, так это его самого, так как он по-прежнему продолжал тягаться с Зетовым, пытаясь взять реванш. У Зетова же были великолепные труды, и он, конечно, был доволен тем, что является членом коллектива, имеющего международный авторитет, и не нуждался в дешевой популярности, к которой склонен был он сам.

Вот как это было. Но почему он осознает все это только сейчас? С того самого момента, как «победил» в конкурсе, он продолжал, теперь уже по-настоящему, состязаться с Зетовым, чтобы доказать себе самому, что заведует кафедрой заслуженно. Однако полем его деятельности была не наука как таковая, не лаборатория, а души студентов и литературная нива, с которой он старался собрать как можно больше книг. В то же время он старался казаться в глазах людей другим человеком, и с годами забыл, что в нем от него настоящего, а что от «сделанного». Эти постоянные мучительные упражнения в гражданской доблести, в доброте и красноречии существовали вовсе не для того, чтобы завоевать души студентов и стать их любимым преподавателем, тем самым он вычеркивал из памяти воспоминания о своей былой ничтожности.

В каждом амбициозном святоше сидит бесталанный грешник. Но неужели он не нужен-таки студентам хотя бы такой – перелицованный? А была бы обществу польза от него настоящего, он и сам не знал. Если бы он сейчас находился в этом световом шаре один, если бы не перед кем было притворяться храбрым, умным, верящим в благополучный исход происшедшего, если бы он дал волю своему сомнению корчиться от ужаса перед непонятным, – разве это было бы достойно человека? Да ведь именно от ужаса у Альфы выплыла на поверхность ненависть – конечный продукт всякого принудительного решения, – чтобы не возненавидеть себя, надо возненавидеть кого-то… И все же, не надо было оставлять ее один на один со злополучным портретом, на котором она вынуждена увидеть себя обманщицей… И, несмотря вроде бы на удавшуюся попытку отвести от себя вину и на этот раз, он потащился обратно к Альфе, как согнувшийся под тяжестью грехов босоногий пилигрим.

Альфа спала на матраце, ничем не укрывшись, безвольно отдавшись во власть сна. Она выглядела очень усталой, страдание не покидало ее даже во сне, оно читалось в напряжении скул, в уголках застывших губ.

Он почувствовал себя окончательно отвергнутым, разобидевшись на то, что она так неожиданно уснула, а следовало бы радоваться: сон Альфы был свидетельством того, что их конфликт не был глубоким. Он подумал, что самое разумное – перенести ее сейчас в лодку, и тем не менее, предпочел остаться рядом и не делать ничего. Взял легкое одеяло и осторожно устроился рядом, втайне надеясь, что ее недавняя ненависть к нему была ненастоящей. Ведь всего лишь час назад она любила его с таким же вдохновением, как и он писал ее портрет! А может, ее ненависть давно уже угасла и бегущее вспять время перенесло Альфу через тот период, когда она вынуждена была ненавидеть его?

Альфа заворочалась и с каким-то необъяснимым сладострастием закинула ему руку на грудь. Кого она сейчас обнимала?

– Я разбудил тебя? – прошептал он и стал поправлять на ней одеяло.

– г Не совсем.

– Извини, но я должен быть рядом с тобой. Если что произойдет…

– Я знаю, капитан, ты спасешь меня.

Спросонок это было сказано бесцветным голосом, а ему показалось, что Альфа насмехается над ним.

– Я хорошо плаваю и могу спасти человека… в нормальных условиях… А ты все еще сердишься на меня?

Проснувшись окончательно, она убрала свою руку, словно прикинула, что, возможно, своими инстинктивными объятиями допустила ошибку, и спросила: – За что?

– Знаешь, а ты права. Я на самом деле не тот, за кого себя выдаю. Я постоянно обманываю людей. И больше всего обманываю их, когда нахожусь на кафедре, – произнес он, обращаясь не то к ней, не то к себе, а сам пристально вглядывался в световое облако над яхтой, хотя знал, что за облаком не существовало того, всесильного, кто бы отпустил грехи исповедующемуся.

Альфа задышала так, словно сдерживала смех:

– Вот видишь, апостол Павел прав! Человек есть обман. – И весело положила руку обратно ему на грудь.

– Альфа, я убил ребенка!

– А я двоих!

– Как двоих?

– У меня два аборта.

– Это совсем другое, – смешался он. – Нет, это совсем другое. Послушай, я хочу рассказать тебе об этом. До сих пор я никому не рассказывал!

Альфа устроилась еще уютнее и по-матерински погладила его ладонью по щеке. Похоже, не поверила ему.

– Я был тогда еще студентом. Прямо под факультетом проходила то ли теплоцентраль, то ли водопровод. Теперь этого уже давно нет. Так вот. Я шел мимо канала, поперек которого лежали трубы. Трое мальчишек ходили туда-сюда по ним, кривлялись и всякое такое. Кончался семестр, меня донимал страшный невроз. Я не мог посмотреть вниз из окна – сразу начинала кружиться голова. А если замечал на балконе ребенка или, допустим, человека, поправляющего на крыше антенну, меня просто всего колотило. То же самое случилось и теперь. Я крикнул мальчишкам, чтобы не смели дурачиться и один из них, я даже не знаю, что произошло, наверное, он сам повернулся, чтобы состроить мне рожу, словом, потерял равновесие, поскользнулся и упал в воду. Я обезумел, я просто обезумел! Кричал, звал на помощь, а людей – никого. Стал спускаться вниз, к самой воде, исцарапался весь, но я тогда не умел плавать и… не решился. Ребенок барахтался совсем близко, с самого края. Достаточно было просто спуститься на десяток метров вниз по течению, где мелководье, и перехватить его. Но я, повторяю, совсем потерял рассудок, только кричал и плакал. А человек, который потом прибежал на помощь, так и сделал: вошел в воду и схватил ребенка. Но было уже поздно. Со «скорой» сказали, что, скорее всего, он ударился головой при падении. Но это и к лучшему, значит, он не так быстро наглотался воды, ведь он потерял сознание, и если бы его вытащили несколькими минутами раньше… Во всяком случае так мне кажется. Я думаю об этом постоянно. Сколько лет прошло с тех пор, а кошмар этот по-прежнему… До сих пор я не могу подойти к реке или водоему, все кажется, что там барахтается ребенок… Сразу же после этого случая я записался на плавание и занимался с таким отчаянным усердием, с каким никогда не делал ничего другого. Позже закончил курсы спасателей. И прыжками в воду занимался. И эта вот яхта, и всё… Делал все, лишь бы только одолеть этот свой постыдный страх перед водой.

Он умолк и вдруг ощутил в себе страшную усталость, совсем как после того случая. А сам еще перебирал сказанное, желая понять, правильно ли он рассказывал, не допустил ли невольно эгоистического желания всегда оправдывать себя.

Он повернулся в ее сторону, только когда ощутил на груди тяжесть ее руки. Альфа снова спала, так и не простив его. Он хотел было возмутиться, но внезапно провалился куда-то, словно его усыпили совсем неожиданно, как на операционном столе. Словно само время обрушивалось на него лавиной, кружило и несло куда-то в своем непроглядном мутном потоке. Он еще подумал про себя, что, может быть, время несет его навстречу смерти, но и та уже не страшила его.

Он проснулся от боли в ступне. Кто-то ударил его со всей силы. Приподнялся и был ослеплен внезапным лучом света, этот же свет не давал ему разглядеть ничего кругом.

– Эй! – крикнул кто-то.

Очередной удар пришелся прямо по пальцам, и он скорчился от боли.

– Вставай! – приказал все тот же голос.

Так будил его когда-то в армии один из «дедов», дневальный, садист и безграмотный тупица, который постоянно стремился унизить его, отличника математической школы и чемпиона международной юношеской олимпиады по физике. Он хотел было встать по стойке «смирно», но пальцы левой ноги свело судорогой, которая вступила теперь уже и в колено, и он проснулся окончательно.

• Предыдущая
• 31/48
• Следующая