Не слушаю и не повинуюсь (СИ) - Калинин Алексей - Страница 5

Стоило мне повернуться, так я тут же едва не проглотил язык от удивления. Передо мной стояла самая красивая из всех женщин, каких я видел. А уж баб я повидал немало, можете мне поверить…

Высокая грудь едва не разрывала верхнюю часть сарафана, стараясь выпрыгнуть наружу. Изгиб бедер напомнил почему-то о виолончели. Толстая коса спускалась ниже аппетитной попки. Распущенные русые волосы смотрелись бы лучше только на подушке. Пухлые губки словно были обмакнуты в вишневое варенье. А глаза… Эти два голубые озера страсти и разврата…

— Ты почто сюда приперся, добрый молодец? — прозвенел мелодичный голосок.

Даже голос возбуждал, да будут крепки её перси и статен стан.

— С Василисой Прекрасной по душам поговорить, — не стал ходить я вокруг да около.

— Так вот она я, туточки. Прямо тут будем говорить, али сперва на кровать пойдем? — спросила красавица.

— Чего? — не понял я.

— Я сказала, прямо тут говорить будем, али в горницу войдем?

Мне показалось что-то совершенно другое. Или это я так охренел от её вида? Вот честно — такую бабу видел впервые! Сразу же все мысли начали крутиться возле подола её сарафана. Вот бы его задрать…

— Конечно же войдем! Войдем прямо на всю длину, — вырвалось из моего пересохшего рта.

Красавица улыбнулась, толкнула дверь и проплыла в комнату. Я шагнул следом, облизывая глазами пышный зад. Эх, сейчас бы намотать её косу на руку, задрать подол и…

— Что ты будешь пить, гость незваный? Браги хмельной отведаешь или сразу меня? — томно спросила Василиса.

— Чего? — снова не понял я.

— Да что же ты глухой-то такой мне попался? Я спросила — браги хмельной отведаешь или сразу вина? Вино заморское, из сказочной Молдавии привезено.

— Винца хряпну, — махнул я рукой.

— А чем закусывать будешь, добрый молодец? Дыньку возьмешь или клитор лизнешь?

— Чего-о-о?

— Да что ты все «чего» да «чего». Я спрашиваю: тебе дыньку отрезать или медом запьешь?

Я встряхнул головой и поймал взгляд красотки. Да она стебется!

Ну что же, в эту игру можно играть и вдвоем. Держись же, кобылица необъезженная, Масуд тоже не пальцем деланный!

— Дыньку хочу. И заколбасить промеж булок.

— Чего? — теперь вырвалось уже у красотки.

— Что «чего»? Говорю дыньку хочу и колбаску промеж булок — хотдог называется.

— А-а-а, — недоверчиво ответила красотка. — А то мне послышалось…

— Бывает. Чтобы не слышалось всякое, надо уши прочистить и минет мне исполнить, — улыбнулся я как можно шире.

— Чего-о-о?

Два бездонных океана глаз распахнулись ещё шире.

— Вот опять чегокаешь. Говорю, что надо уши прочистить и сонет мне исполнить. Помогает при глухоте, — подмигнул я.

Красавица не стала ничего на это отвечать, только хитро улыбнулась и томно облизала губки. Она наклонилась, чтобы налить мне вина, и я заглянул в вырез сарафана. Две груди без лифчика были больше дынек. Они буквально умоляли меня вытащить их из плена платья…

Я невольно закинул ногу за ногу. От Василисы это не укрылось. Она проплыла мимо меня и словно нечаянно уронила платок мне на пах. Получилось подобие Эльбруса с заснеженной верхушкой. Когда же поднимала платок, то чуть сдавила и невольно вызвала стон из груди.

Я едва не сорвался. Мда, что-то надо делать — слишком уж много страсти в этой комнате. Кстати, да и сама комната напоминала квартиру из «Пятидесяти оттенков серого». Стены задрапированы красной тканью. В углах стоят самотыки, украшенные хохломской росписью. На стенах плети разные, цепи да наручники. Рядом крестовина, похожая на дыбу.

— Это что это у тебя за дубинки в углу? — сделал вид, что вообще не понимаю, для чего нужны заменители вибраторов.

— А это для калик перехожих — вдруг у них посохи источатся, вот я и отдаю по доброте душевной. Видишь, какие там удобные набалдашники? Круглые, да гладкие, — Василиса взяла одну из дубинок, с руку длиной, и начала водить по ней холеными пальчиками.

Вверх-вниз…

Я и до этого старался утихомирить своё либидо, а теперь оно и вовсе разыгралось не на шутку. Вот не надо было представлять, что эти пальчики скользят не по дереву, а по моему члену.

— Да? А цепи и наручники тоже для калик перехожих?

— Видишь ли, мил человек, моего Кошу часто ловят богатыри. Ловят, да заковывают в цепи с кандалами. И висит он там до тех пор, пока кто-нибудь не даст воды напиться. Ужо потом он освобождается. Вот для того, чтобы не висел долго, он и упражняется в освобождении. Тренируется. Говорит, что тяжело в цепях — легко в плену.

— Ой ли? И плетки тоже для него?

Василиса ещё раз облизнула сочные губки. Похоже, что я затронул её самую любимую тему.

— Так лошади же у нас: Сивка-Бурка, Конёк-Горбунок, Пегас иногда залетает. Вот расшалятся не на шутку, так я их и плеточкой. Вмиг становятся шелковыми.

— Наверное, и дыбе тоже найдешь оправдание? — показал я на деревянный крест.

— Какое же ей ещё требуется оправдание-то? Кот Баюн захаживает, когти на ней точит.

Я пожевал губами. Вроде бы всё логично. Надо же, как выкрутилась. Ладно, перейдем к делу, а то чувствую, что кровь от мозга отливает, чтобы влиться в другой немаловажный орган.

— В общем, я к тебе от Кощея вот с каким поручением — просит он отвалить от него по-тихому. Достала ты его жутко. Найди себе мужика хорошего и перестань Бессмертному мозги ебать. Пусть он со своей каргой век спокойно доживает.

— Не могу, без ласки мужской не могу, — потянулась Василиса. — А кроме Кощея и нет ни одного богатыря, чтобы смирил мою женскую сущность.

— Сучность тебе надо смирить, а не сущность. И чем же ты его таким держишь-то?

Василиса загадочно улыбнулась и вытащила из косы небольшую медную иголку. Свет от свечи блеснул на острие.

— Вот чем. Если её поломать пополам, то смерть придет Коше. А насчет мужика хорошего… Никто не может меня довести до чуда чудного да дива дивного. Вот у Коши получается, правда, и он слабоват стал в последнее время, — Василиса положила пальчик в рот и взглянула на меня. — А знаешь что, добрый молодец, давай с тобой уговоримся? Если подаришь мне десять раз диво дивное да чудо чудное, то я отпущу Кошу. Даже препятствовать его счастью не буду.

— Всего-то десять раз? Да как два пальца обоссать! — хмыкнул я в ответ.

— Ты погоди это самое с пальцами-то делать. Тридцать три богатыря не сумели такое условие выполнить, а ты бахвалишься. Не поймав горлицу, а уже ощипываешь…

— Да я тебя так ощипаю, что потом ни на какого мужика и не взглянешь! — я начал приподниматься, чтобы показать себя во всей красе.

— Постой. Прежде мне надо наш уговор в одно место убрать. А то вдруг ты только на словах горласт, а на деле ни на что не горазд?

Я было возмутился, но она приложила пальчик к губам и поплыла к сундучку в углу. Там она достала обычное куриное яйцо и воткнула в него иглу. После этого вытащила из сундучка живую утку, чуть напряглась и запихала в утку яйцо. Надо ли говорить — как оглушительно крякала утка при данной экзекуции?

Вопли зайца, в которого запихали утку, вообще не передать словами. Мой Эльбрус даже чуточку поник при виде такого живодерства. Затем красавица вытерла кровь с рук и закрыла сундучок. Мало того, что закрыла, она ещё обмотала его золотыми цепями.

Я думал, что на этом всё, но красавица оглушительно свистнула и в комнату ворвался огромный серый волк. Я было напрягся, но Василиса Прекрасная сунула сундучок в пасть волку и что-то прошептала ему о Лукоморье. Волк кивнул и тут же умчался прочь.

— Слышь, красотка, ты бы попросила меня о сейфе, я бы подогнал, — пожал я плечами.

— Вогнал? Что ты хочешь в меня вогнать? — хитро улыбнулась Василиса Прекрасная.

Она взмахнула руками, чуть повела плечиками и сарафан скользнул к её ногам. А там…

Ослепительное тело!

Вот другими словами и не скажешь.

Уж насколько я хуёвый поэт и романтик, но это тело было словно соткано из лучей далеких звезд. Оно словно светилось тем неземным светом, которое выматывает душу и с которым не хотелось расставаться. Перед ним хотелось преклониться и застыть, склоня голову. После зрелища такой красоты можно было и умереть…