Бирюк - Чередий Галина - Страница 10

– М? – Вставай, Колян, поднимай жопу с пола. Ну! Нужно, пусть и охереть хорошо и вот так.

– Измены. Когда говорят, что сами не понимают, как и случилось. Будто и не с ними все это, как другой человек это был. Теперь я понимаю. – Не-а, не понимаешь. П*здеж все это галимый. Никакой не другой человек. Ты, ты это сама была, и тебе это было нужно, как и мне, сильнее, чем дышать. Почему – вопрос десятый, на потом, и, в принципе, мне пох. Важно то, что все, что тут было, – оно настоящее. Острое, жгучее, живое. Для обоих. – На пустом месте. Это же просто невозможное что-то.

Сашка заерзала, и я таки поднялся вместе с ней, хоть и со скрипом. Усадил аккуратно на край лежанки, поймав ее легкую гримасу дискомфорта. В грудь кольнуло стыдом. Но не сожалением. Нет. Я должен, конечно, если по-людски, сожалеть. Она и так измучена, а тут еще я ее затрахиваю, как животина обезбашенная какая-то. Но не выходило сожалеть. А вот хотеть опять – легко. Оголодал. Да. Но не только. Зверел-то я окончательно не только потому, что мне мозги внезапно вернувшийся стояк подпирал. Дело в Сашке. В ее отклике. На тысячу процентов настоящем. Бля, тормози!

Намочил опять футболку в горячей воде и протянул девушке. Пусть уж и правда сама в этот раз. А то снова в себя придем, только когда кончим.

– На пустом месте ничего не бывает, Сашк.

– Что?

Нет, мы пока тему эту развивать не станем. Вон как вскинулась, глазами опухшими сверкнула в гневе праведном, губешки потресканные затряслись. Не оскорбляю я тебя, дурочка. Просто версию твою о том, что и второй раз вставило ни с чего, поддерживать не намерен. Потому что точно знаю: подойду сейчас, трону – и вставит и в третий. И еще.

– Расскажи мне все о похищении, – велел, переключая ее, и чуть не пожалел.

Сашка вся как замерзла. Взгляд остекленел, лицо, на которое я столько пялился ночью, отходя со своего поста у окна, мучительно соображая, почему улавливаю что-то знакомое, исказилось.

– Не реви! – рыкнул, и она вздрогнула, будто хлестнул ее, но так даже лучше. Нечего ей все заново переживать.

– Я не… рассказывать толком нечего. Около фитнес-центра вышла из машины, а тут они затормозили рядом. Вырубили. Очнулась первый раз в багажнике. Кричала, стучала, ударили снова. Потом уже сразу лес. На ко… – она судорожно вдохнула, и вздрогнула, – на колени поставили. Стали видео записывать. Потом… один… в общем, я вырвалась чудом. Побежала. В речку упала. Потом нашли опять на берегу. И сразу ты. Спасибо те…

– Что они велели говорить? – спросил, подходя и забирая мокрую тряпку, когда она заозиралась рассеянно, ища куда ее деть.

– Что? – встрепенулась она.

– Укройся, застынешь, – кивнул ей обратно на кровать. – Можешь точно вспомнить, что и кому они велели говорить?

– Я… что-то про то, что нужно сделать все, что они хотят. Иначе меня станут пытать и все такое.

– Конкретно про деньги было?

– Я не… не помню. Вроде нет.

– Адресовалось все кому? Мужу твоему? Он у тебя кто?

– Гоша? – Да пох, как его там. – Он никто. – А вот это хоть и оговорка, но душу прям согрела. – То есть… дело тут в отце моем. Гоша сейчас просто бизнесом его управляет, пока отец в больнице.

– Отец кто?

– О… Ольшанский…

– Иван Палыч? – Сашка рвано кивнула, зарываясь в одеяло-шкуру по самый нос.

Вот, значит, как. Дочь Стального короля тут у меня.

Вот почему мне знакомой показалась. Он же «Орион» нанимал безопасность на свадьбе ее обеспечивать, когда я только пришел к мужикам туда. Веселая была свадебка: народу пару тыщ гуляло, бабки рекой, пыль в глаза, ну все как полагается на мероприятиях такого уровня и у таких конкретных людей. А мне там веселья особого не было. Ибо чуть не опозорился при всем честном народе, потому как на невесту у меня случился стояк просто бешеный. Скотский какой-то просто. Я этот зуд потом три дня по саунам унимал. А все потому что Александра Ольшанская выглядела в том белом воздушном платье как адово искушение для меня. Никакого обоснуя для этого, но до красной пелены перед зенками. Личико куклячье, по-настоящему куклячье, детское такое, наивное, а не потаскано-отштукатуренное. С глазищами, счастливыми, сверкающими, огромными, в пол-лица. Светилась вся изнутри до такой степени, что почудилось – от земли оттолкнется и улетит. Нечем ее земле этой удержать, нездешнее она нечто, волшебное, бля. Зато формы такие, что яйца сразу что те камни загрюкали и мозги в кашу. Дал бы кто волю, я б ее мигом сожрал. Содрал, как зверь, все это белое, пушистое и зубами, языком, пальцами, членом гудящим – в плоть.

Камнев просек тогда, что у меня с какого-то хера башня перекосилась, и отправил в офис от греха подальше. А вот Боев, конечно, не упустил шанса обстебать, когда вместе оттягивались. Сказал, гогоча, аки конь тыгыдымский, что теперь точно знает, какие *бнутые маньяки на рожу бывают.

Александра Ольшанская. Вот оно как. Сделала жизнь кружок в пять лет, и все равно ты подо мной оказалась. Как не узнал-то тебя? Ясно дело, после уродов тех лицо опухшее, измученное, зареванное, но все равно… Что-то изменилось прям радикально. Исхудала, смотреть больно, но не в том суть. Я ведь тогда не столько черты ее запомнил или на фигуру там запал. Нет. Другое это было. То самое сияние в глазах, в ней всей, как свет солнечный, что мне после мрака недавнего на службе божьим даром показался. Чудом каким. А после того, через что прошла, какой там свет и невесомость. Вот и не узнал. Или все же узнал. Тем самым нутром звериным, что все эти годы молчало, угомоненное спокойной жизнью. Оно и тянется к ней с бешеной силой, учуяв желаемое даже в обход разума и осознанной памяти. И вот вопрос на миллион: есть хоть один шанс из этого самого миллиона, что теперь, заполучив, испробовав, заграбастав, монстриная моя сущность согласится ее отпустить? Отдать. Гоше, бл*дь.

Хер ему. По всей морде холеной.

– Так, Сашка, давай-ка сейчас пожрем и начнем рядить тебя во что есть. Будем двигать отсюда.

– Да, – закивала она как-то очень нервно. – Мне домой нужно очень. Папе нельзя волноваться, сердце у него, и Гоша мой с ума сходит.

Сердце – это серьезно, а вот на Гошу твоего срать мне. Жратву, что я покупал, из машины вытащить не успел, к сожалению. Но вот в подполе в избушке яровской всегда можно откопать чего на черный день. Я внимательно еще раз оглядел в окна подступы к дому и только после этого полез в подвал. Нашлась-таки пара банок каши с мясом. Значит, будем топать не с пустым брюхом.

Поднялся, открыл, разогрел, кумекая, как лучше нам выдвинуться. Оставить Сашку и разведать, где тачка? Не, не вариант ее бросать тут без защиты. Мало ли что. Вместе пойдем. Или на себе понесу, не надорвусь – вон кожа да кости. Кстати, с хера ли, если не держали ее долго и голодом не морили? Я же помню, какой была. У-у-у-ух, какой. Аж пальцы тогда крючило от желания тискать ее такую ох*ительно мягкую на вид грудь и попу. Ладно, с этим тоже разберемся.

– Так, давай есть, – обернув банку в тряпку, я подал ее Сашке.

– Нет, – замотала она головой. – Не смогу я. Меня вырвет.

Я прищурился раздраженно. Что, дешевая еда простых смертных не для воздушных принцесс? Но тут заметил, что у Сашки весь лоб в испарине и ее явно потряхивает. Взгляд какой-то бегающий, будто ни на чем сосредоточиться не может. Заболела все же. Отставил еду, потрогал ее лоб. Жара не было, наоборот, холодная какая-то. От прикосновения дернулась, будто у нее кожа болела, простонав «Тошнит». Нахмурившись, поймал пальцами за подбородок и поднял лицо к себе, опознавая поганые симптомы.

– Ты на чем сидишь, кукла? – прорычал сквозь зубы, глядя на ее расширенные до предела зрачки.

Плохеть мне начало стремительно, стоило поостыть после нашего взрывного секса. Боль в мышцах, ломота в суставах, глаза режет, пот липкий, потряхивало все сильнее. Как будто и так не было паршиво. И физически, и морально. Господи, жила двадцать пять лет и не знала, что шлюха. Озабоченная самка, что сама бросилась на чужого мужика. Позволила поиметь себя, как… Черт, для этого похотливого зверства, жесткости, от которой я вдруг вся становилась как всеми и каждым нервом наружу у меня и слов не было. И это при живом-то муже! И ладно бы один раз! За повторение мне было стыдно до удушья. Стыдно. Больно. Но ничему из этого не выходило полностью уничтожить осознания, что я этого хотела. Сама. Так что всю ломало, тянуло и выкручивало, стоило Николаю до меня дотронуться посильнее, чем сейчас от этой дурноты.