Последний Рубеж - Диллард Майкл Дж. - Страница 16
- Предыдущая
- 16/61
- Следующая
Джим с кривой улыбкой на губах почтительно склонил голову:
– Спасибо, мистер Спок, за то, что вы избавили меня от мук жалости к себе и напустили еще больше тумана в логические хитросплетения доктора.
– А в наказание за ваше пренебрежительное отношение к логике, Джим, – с облегчением пригрозил доктор, – я заставлю вас по возвращению на корабль рассмотреть четыре десятка голограмм моей внучки. А вы, Спок, разочаровали меня.
Он запрокинул голову, допивая остатки «секретного ингредиента».
– Не понял, – вопросительно уставился на него Спок.
– Вы не подвергли сомнению мою идею о психических узах. А без критического анализа она останется всего лишь гипотезой.
Спок отставил от себя пустую чашку, взял в руку тоненькую ветку и ответил:
– Фактически я согласен с вашей теорией. Прежде всего потому, что у нас с вами были затруднения при расторжении нашей связи после «Фал тор пан». Тогда капитан путем телепатии сумел восстановить со мной контакт. Это подтверждает вашу теорию.
Он взмахнул веткой так, словно эта была дирижерская палочка.
Кирк улыбнулся в ожидании чего-то хорошего:
– Что вы собираетесь делать, Спок?
– Прежде чем покинуть корабль, я побывал в компьютерной библиотеке, чтобы ознакомиться с обычаями кемпинга. И полагаю, нам пора заняться ритуалом, известным под названием «коллективное пение».
Откинувшись на спину, беспомощно разведя руки в стороны, Джим воскликнул:
– Спок, вы – само совершенство! Кто, кроме вас, мог бы напомнить нам о ритуале хорового пения? Да я не пел у костра со времени своего детства в Айове. Но разрешите узнать, какое отношение к ритуалу имеет веточка в ваших руках?
– Наличие коллектива предполагает и наличие руководителя…
– И вы, стало быть, будете нашим дирижером?..
Джим катался по траве, как будто он снова превратился в ребенка, по-детски безудержно зайдясь в веселом смехе. А почувствовав себя освободившимся от всего мрачного, что угнетало его в последнее время, и утирая выступившие от смеха слезы, ударил в ладоши:
– Браво, маэстро Спок! Поздравляю вас с новым для вас амплуа дирижера тире певца. Ну, и какую же песню вы предлагаете нам исполнить под вашим руководством?
– К моему сожалению, компьютер не выдал ни одной песни.
– Еще раз браво, маэстро! – зааплодировал Джим и, обратясь к Маккою, намекая на оплошность его рассуждений, сказал:
– Видите, доктор, все гениальное – просто. Не знаешь ни слов, ни музыки песен – иди в дирижеры, и успех обеспечен.
Плечи доктора тряслись от беззвучного смеха, и на подколку Джима он лишь отмахнулся расслабленным движением руки. Но Кирк не унимался:
– Как насчет репертуара, дружище? С чего мы начнем?
Маккой сморщился, как сморчок, нахмурил брови, словно с трудом припоминая что-то забытое; и предложил:
– Да хотя бы «Рейс в Кейптаун».
– «Упакуйте свои заботы», – не задумываясь, оборвал Джим.
– Мы что, уезжаем, капитан? – обернулся к нему Спок.
Маккой был наверху блаженства и, перехватив инициативу, ответил вместо Кирка:
– Что вы, Спок? Было бы преступлением раньше времени покинуть эти места. Мы перебираем песни, ищем подходящую для нашего трио.
– «Кажется, она меня любила», – вмешался Джим.
– Нет, – забраковал песню Маккой, – слишком сентиментально. О! Я вспомнил: «Греби, греби, греби на своей лодке».
– Отлично, – поддержал его Джим. – Ты, конечно, знаешь ее, Спок?
– Никогда не слышал.
– Это не имеет значение. Ты выучишь ее за считанные секунды. Слова просты и грубы, как весло… Слушай и запоминай: «Греби, греби, греби на своей лодке вниз, вниз по реке, весело, весело, весело. Но жизнь – это грезы», – продекламировал Джим.
Спок выгнул бровь:
– Слова простые, но в них нет логики.
– Песни не всегда логичны, Спок. И какое тебе дело до логики в такой хороший вечер? Мы с доктором начнем, а когда дадим тебе знак, можешь присоединяться к нам, если захочешь.
Доктор прокашлялся, облизал губы и на всякий случай предостерег себя от критики:
– Но не говорите потом, что это – моя затея.
Он запел хриплым, не очень приятным голосом, но в нужной тональности. Когда он в третий раз повторил «греби», Джим присоединился к нему и после трижды повторенного «весело» сделал знак Споку вступать, но тот отрицательно покачал головой, хотя и продолжал слушать с видимым интересом.
Оборвав песню, Кирк с легким раздражением спросил:
– Что случилось, Спок? Почему ты не присоединяешься к нам?
– Я пытался вникнуть в смысл слов, – ответил Спок, – и должен признаться, что я…
Доктор безнадежно взмахнув руками, простонал:
– О, ты, сын зеленокровного вулканца, пойми ты, что это – песня. Ее нужно просто пе-еть. Слова неважны. Важно хорошо провести время, исполняя песню.
Спок молча выслушал упрек и спросил с глубочайшей искренностью:
– Прошу прощения, доктор Маккой, но разве мы плохо проводим время?
Маккой закатил глаза к небу:
– Сдаюсь! Я потерял последнюю надежду полюбить его живого больше, чем мертвого. Прости меня, Боже!
– Кажется, мы отпели свое у костра. Так почему бы нам не назвать это позднее время ночью и не отправиться бай-бай? – спросил Джим.
Веселое настроение не покинуло его, но «секретный ингредиент» начинал оказывать свое действие на его усталое и не совсем здоровое тело. «Отдохнуть, выспаться, – подумал Кирк, – а утром со свежими силами опять сойтись с Эль Кэпом лицом к лицу.»
– Через мой труп! Только через мой труп! – с истеричным хрипом возопил Маккой, возвращая Кирка к действительности.
Оказывается, он произнес в слух то, о чем про себя размышлял весь остаток дня. Укоряя себя за потерю контроля над собой, за излишнюю расслабленность, он ответил:
– Не надо так громко, дружище. До утра тебе, по крайней мере, не придется умирать.
И в отчужденном молчании они начали укладываться спать.
Минут двадцать Кирк маялся в своем спальном мешке, стараясь уснуть, не обращая внимания на громкий храп Маккоя. Он уже погружался в сон, когда раздался голос Спока, который несомненно знал, что он не спит:
– Капитан?
– Мы в отпуске, Спок, называйте меня Джимом.
– Джим?
– Что такое, Спок?
После драматической паузы, Спок глубокомысленно изрек:
– Жизнь – не грезы.
– Усните, Спок. Сон – лучшее доказательство того, что такое жизнь.
В задней комнате Парадиз-салона сидели все три дипломата: Дар, как застывшая восковая кукла, держалась прямо, не касаясь до омерзения грязной спинки кресла; Телбот, придвинув свое кресло вплотную к Кейтлин, утопал в нем по самую грудь, спрятав под столом свои длинные ноги; Коррд полусидел, полулежал, заняв своим обширнейшим задом кряхтящее от непомерной тяжести кресло, а перегруженной алкоголем головой и подложенными под нее и широко распластанными руками – стол. Он был невменяем от перепавшей ему перед самым пленом дармовой выпивки и, судя по бессмысленной ухмылке, с которой он изредка отрывал свою голову от стола, – как никогда счастлив. Он не видел ни своих коллег, в тягостном молчании ожидавших неизвестно чего, ни жалкого вида поселенца, топтавшегося у выхода с ружьем в руках.
Телбот завидовал Коррду острой завистью и жалел, что не составил ему компанию за стойкой бармена, а потратил все то время на дурацкий, никому не нужный коммутатор. Хорошо было бы пристроиться на столе рядом с Коррдом и с блаженной ухмылкой идиота плевать на все и вся и… не думать, не думать.
Он оторвал дрожащую руку от подлокотника кресла, провел ею по покрытому испариной лбу – ладонь стала влажной и липкой. И Телботу захотелось выпить, так захотелось, что за глоток самого низкопробного алкоголя он отдал бы все на свете и свою жизнь включительно. Недавние оглушительно-не правдоподобные события слишком быстро отрезвили его, в голове прояснилось, и он мог соображать, то есть думать.
А думать ему вовсе не хотелось. Тем более о том, что поселенцы и их лидер-маньяк могут сделать с ними. Смерти он не боялся и не мог бояться, давно утратив интерес к жизни. Он не хотел думать потому, что это для него означало вспоминать. Вот Коррд ничего не вспоминает и блаженствует, потому что он не живет, так хотя бы существует в настоящем времени. А всякое воспоминание – это жизнь в прошлом, которого Телбот стыдился, боялся и которое ненавидел – не столько само прошлое, сколько самого себя в прошлом.
- Предыдущая
- 16/61
- Следующая
