Паргоронские байки. Том 2 - Рудазов Александр - Страница 15

– Кто они-то, тять?!

– Известно кто! Твари ночные!

Кеннис криво усмехнулся и снял с жердины масляный фонарь. Обычную плошку, в которой плавал горящий фитиль. Покачав ее в руке, он сделал вид, что бросает на соломенную крышу – и в доме все ахнули от ужаса.

– Ну что – поджигать? – спросил он. – Или кто-то выйдет сам? Сразу скажу – бабкой можете не жертвовать. Старики невкусные. Младенца тоже не надо – его мне будет на один зуб.

– Ах ты ж нечисть поганая!.. – замахал кулаком отец семейства. – Никого мы тебе не отдадим!

– Пошел отседова! – присоединилась мать. – Пошел, пошел!..

А бабка, узнав, что для Кенниса она неаппетитна, резко расхрабрилась. Схватила стоящий у двери веник, да как сунула его мертвецу прямо в рожу! Тот молниеносно его схватил, вырвал, чуть не вытащив из дому и саму бабку, но разок ему все-таки по лицу прилетело.

– Не, ну про веник ты все-таки выдумываешь, признайся, – прищурился Бельзедор. – Кто тебе мог рассказать такие детали? Смертных тех ты вряд ли встречал, а Кеннис точно не стал бы.

– Ты даже не представляешь, сколько разных дивных подробностей я знаю, – ухмыльнулся Янгфанхофен. – В конце-то концов, кто я такой, по-твоему? Я Паргоронский Корчмарь, Бельзедор. Я знаю все и про всех.

– Про меня ты ничего не знаешь.

– Ну вот разве что про тебя. И то лишь потому, что ты мой друг, и я уважаю твои желания.

Кеннис выхватил веник, поджег его и замахнулся. Сейчас кинет, сейчас запалит крышу!.. Они в этой деревне сплошь соломенные – займется мгновенно.

И тогда к нему с криком выбежала девушка. Оттолкнула отца и сестру, вырвалась – и вылетела за дверь.

– Не пали! – взмолилась она. – Меня возьми, других не трогай!

Кеннис ухмыльнулся. Теперь он мог подчинить эту девицу своей воле. Превратить в покорную куклу, как всех остальных.

Но он не стал. Зачем, если она и так подчиняется, сама? Это даже приятнее – смотреть в ее гневные глаза, ощущать ее возмущение.

Возможно, приправленная живым чувством кровь станет еще вкуснее.

К тому же Кеннис невольно тянул с началом трапезы. Девушка была на редкость красивой, и Кеннису хотелось вначале как следует ее рассмотреть. Это было отчасти обычное эстетическое чувство, а отчасти – желание полюбоваться изысканным блюдом.

Кеннис протянул руку и коснулся шеи девушки. Ощутил ее мелкую дрожь, тепло бархатистой кожи. Пульсацию каждого сосуда в ее теле.

– Какая совершенная оболочка, – хрипло произнес он.

Неожиданно для себя он убрал руку и отступил. Кеннис был сыт, в общем-то. И ему вдруг стала неприятна мысль, что этот великолепный сосуд будет разрушен или изуродован.

Тем более такой сильный дух, такое бесстрашие!..

– Твои храбрость и красота смягчили мое сердце, – произнес он. – Я уйду.

Девушка ничего не ответила. Она до последнего смотрела на Кенниса недоверчиво и выдохнула лишь когда тот скрылся за деревьями.

О своем великодушии Кеннис не пожалел. Конечно, он остался без очередной трапезы, но их в его жизни будет еще много. Зато он впервые сумел сдержаться, отказаться от соблазна – и это его очень воодушевило. Значит, он по-прежнему свободен выбирать, по-прежнему принимает решения сам. Он не стал рабом своего проклятия.

К тому же его прощальные слова точно разнесутся по всей округе. Он уж постарался выдать фразу покрасивее.

Да и девушка… ее лицо все еще стояло перед глазами. Кеннису хотелось увидеть ее еще разок.

И уже на следующую ночь он вернулся в эту деревню. Теперь, правда, невидимкой. Для него это стало несложным – частично уходить в Тень, растворяться в туманах. В таком облике он мог просочиться в любую щель, проскользнуть в замочную скважину.

Немного походив по хижинам, Кеннис убедился, что пройти свободно удается лишь в некоторые. Либо совсем новые, либо нежилые. Те, где домовые духи либо еще не завелись, либо ушли.

Если же дух на месте – Кеннису хода нет. Разве что кто-то из жильцов сам его впустит. Он проверил – подчинил выбежавшего до ветру паренька, а потом вошел с ним в его дом. Когда тот сам открыл Кеннису дверь, домовой дух сделать ничего не сумел.

Но сегодня Кеннис почти никого не тронул. Только приник на минутку к артерии этого самого паренька, промочил горло. Потом усыпил и позволил вернуться в постель.

Сам же тишком поспел ко вчерашней хижине и с любопытством обошел вокруг нее. Дверь хозяева за день повесили новую, да и вообще явно трудились без устали. Все стены были исписаны молитвами Змею-Охранителю, в окошках были выставлены зеркала, вокруг рассыпана соль, а над входом висели гроздья черемухи.

Интересно. Выходит, деревенские уже прознали, что соль и запах черемухи ему неприятны. Откуда бы? Может, старичина Дзо был не единственным знахарем в округе? Кеннис ведь и сам узнал об этих своих слабостях из его книги.

Слова молитвы Кеннису не навредили. Что есть, что нет. В зеркалах же он по-прежнему не отражался, но смотрел в них спокойно. Наверное, местные перепутали его с василиском.

Кстати, куда все-таки делся Тварька? Кеннису очень хотелось это узнать.

Еще во дворе появилась собака. Но она при появлении ходячего мертвеца забилась в кусты и лежала ни жива ни мертва. Боялась тявкнуть – при том, что Кеннис ее даже не подчинял.

Внутри никто не спал. Кеннис слышал из хижины тихие голоса, слышал биение сердец и неровное дыхание. Они все страшно его боялись.

Один, два, три… так, подождите. Один, два, три… Кеннис нахмурился. Одного человека внутри не хватало. Кажется, той самой девушки, что так ему понравилась.

На этот раз он не стал никого тревожить. Просто воспарил на крышу и чуть-чуть разгреб солому. Под ней был настил из просмоленных веток, но Кеннис проковырял в нем дырочку. Он мог бы скользнуть туда туманным облачком… если бы домовый дух по-прежнему не стоял на страже.

Но он и не собирался. Кеннис просто убедился, что девушки в крохотной хижине и вправду нет. А послушав несколько минут разговоры ее родителей, узнал, что красавицу отослали в другую деревню, к тетке.

Сами бы все ушли с охотой, да некуда. Семья бедная, кроме хижины да клочка земли ничего нет. А просто сняться с места да уйти куда ноги понесут – так первый же егерский дозор остановит. Кто да что, куда путь держите, какому кобрину принадлежите, где разрешение самовольно ходить?

Кеннис им даже посочувствовал. Он слишком хорошо помнил, каково это – бродяжничать, будучи беглым рабом.

Но девушку ему теперь разыскать захотелось еще сильнее. Обернувшись летучей мышью, он полетел над холмом, по словно серебрящемуся в ночи следу. То был не запах, а мимолетное, почти неописуемое ощущение.

Он нашел девушку в деревне по другую сторону холма. Принадлежащей тому же кобрину-предстателю, так что между ними рабам ходить дозволялось свободно. Не слишком далеко и спрятали красавицу.

В эту деревню Кеннис еще не заглядывал. Слухи о нем донеслись и сюда, конечно, но не все им верили. Тут люди еще не боялись выходить из дому ночью. Обернувшись лохматой собакой, Кеннис неспешно трусил по улице, с интересом оценивал новую пажить.

Вот и знакомый запах. Большой двор, слышен визг свиней и недовольный говор тетки. Отчитывает племянницу, что так внезапно свалилась на голову.

Тетка была еще в самом соку. Последней молодости вдова, в теле, дышащая здоровьем и уж такая полнокровная… Кеннис сразу отметил ее, как заманчивое блюдо.

– Охо-хо… – ворчала она, пока племянница молча выгребала навоз из свинарника. – То василиски, то кровососы какие… Господину кобрину-то на это уже жаловались, дед Итяй со старостой ходили… а он что? Посмеялся только. Глупые людишки, мол. Опять выдумывают невесть что… да ты не врешь ли сама, Инька?

– Нет, – коротко ответила девушка. – Сама видела. Своими глазами. И другие видели. Он в Барсучьем Бору мальчика загрыз, а потом по крышам от мужиков убежал.

Кеннис чуть слышно хмыкнул. Убежал. Кто еще от кого убежал.