Фуллстоп (СИ) - Грау Герда - Страница 7

Ковровая дорожка позволяла ступать беззвучно, коридор в сонной тишине казался туманным лабиринтом. Даже не верилось, что он заселился только утром, кажется, год прошел. Почему все так субъективно?

Он постучал в соседнюю с его номером дверь. Никто не ответил. Тогда он нажал ручку и вошел без приглашения. Номер был пуст. Той пустотой, которая не предполагает прятки или временное отсутствие, а отъездной и нежилой. Ошибся этажом?

Александр вернулся назад и посмотрел на дверную бирку — нет, все правильно. Переселились в другой корпус? Попросили другую комнату? Все равно хоть какие-то следы должны были остаться, мусорное ведро не стояло бы пустым. В ванной не может не быть использованных полотенец, их меняют только утром, уборка номеров проводится до десяти часов.

Но на вешалке в ванной вместо полотенец одиноко висел пластмассовый ковшик.

Он прошел в комнату и сел на кровать. Такая же, как у него. И гобеленовое покрывало тоже. И плед. Александр навалился плечом на подушку, поджав больную ногу. Несмотря на физическую вялость, мозг продолжал строить версии. Должно быть какое-то логическое объяснение тому, что номер пуст. Администрация переселила их поближе к лечебному корпусу, чтобы далеко не ходить на процедуры? Или врач предупредила о его неадекватности и дала совет держаться на расстоянии? Позвонила по телефону в номер после их встречи?

Тусклый свет люстры под потолком сменился рассветными лучами, на пол лег алый отблеск. Чьи-то ноги пробежали по коридору, захлопали двери номеров, в том числе и его собственного, Александр слушал этот шум без эмоций, и даже не удивился, когда возле его кровати появился стул — кто-то переставил его сюда от стола. Прохладная рука с тонкими пальцами сжала его запястье — считала пульс.

— Где они? — спросил Александр у врача.

— Кто?

— Сейчас вы скажете «а был ли мальчик» и постараетесь меня убедить, что мальчика не было, — вяло предположил он. — Я, представьте себе, читал Горького.

— Все читали, — спокойно ответила врач. — Где тетрадь?

— Здесь. — Александр показал тетрадь и снова навалился на нее животом. — Я нарушил свое обещание.

— Знаю. Не ожидала, что вы зайдете так далеко и так быстро. Думала, пара дней у нас есть побороться за вас.

— Я придумал мальчика и его родителей, чтобы оправдать свое желание писать? Вы должны сказать именно это.

— Нет, Александр Дмитриевич, не скажу. Мальчика трудно объяснить. Вы к нам попали уже на грани, а здесь экстремально быстро перешли ее. Обычно такие переходы сопровождаются не только темпоральными складками, но и явлением эмиссара. Так мы их называем задним числом, просто как способ обозначить. Проводник между двумя мирами, фактор-провокатор. Кем эмиссары являются на самом деле и почему выглядят так, а не иначе — вопрос очень сложный, они тесно связаны с личностью самого переходящего. В вашем случае эмиссар почему-то создал целую семью. Если вы подумаете, то вспомните, что у нас здесь «Дом творчества писателей», больных детей в такие места не направляют, для них есть другие санатории.

Александр закрыл глаза, вспоминая табличку на ограде парка.

— Точно могу сказать одно — этому миру они не принадлежат. Так что в определенном смысле мальчика действительно не было. Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, — еле ворочая языком, ответил он. — Почему такой шум?

— Из-за вас.

Телефон на тумбочке грянул неистовой междугородней трелью. Врач сняла трубку и несколько секунд слушала механического оператора. Алый отблеск на паркете набирал силу и цвет, заполнял все пространство комнаты и, наконец, зажег собой банку темного стекла, исполнявшую в этом номере роль вазы. Отражение в криволинейной поверхности было похоже на капусту, но его ножка уходила куда-то в сторону. Александр повернул голову к окну — весь обзор закрывал огромный предмет непонятной формы. Он менял оттенки от нежно-розового на краях к всполохам алого и рыжего в бархатной глубине.

Телефон наконец дал соединение, и трубка истерически заквакала с вопросительными интонациями.

— У нас красный цветок, — устало сказала врач и тут же повысила голос: – Что слышали! Я повторяю — красный цветок. Знаете, что это такое? Да, оцепление, санитарная зона, эвакуация города и района в целом. Режим «фулл-стоп». Понятия не имею. Решайте. Думайте. Ищите.

Александр накрыл голову пледом и отвернулся к стене. Вот что он породил в серой будке с дерматиновой тетрадью в обнимку. Красный цветок. Но кого они собираются искать? Что теперь можно сделать? Говорят, разрядить розу может только тот, для кого она распустилась. Он писал историю для Сашки, но Сашка ее не прочтет. Где искать другого? Может, он еще не родился? Или ослеп? Живет в таком углу, куда новости не долетают? Или отказался от общения с миром и созерцает закаты в тибетском монастыре? Или уходит в тайгу на полгода? Или читать не научился еще? Или… вовсе не существует?

Вопросов было больше, чем ответов. Красная роза стояла перед глазами, даже когда он их закрывал, плыла за мелкой моторикой зрачка при сомкнутых веках. Как его собственный грех, непреложный факт физики или символ грядущей катастрофы.

Проснулся он от голода, удивился сначала только тому, что спит в одежде. А потом вспомнил. Пустой стул так и стоял возле его кровати, снятая трубка телефона трещала разрядами. Он положил ее на аппарат, после чего осторожно повернул голову в сторону балкона. Небо в проеме было голубым и чистым, одинокая птица пересекла прямоугольник стекла, вдалеке искрилось спокойное море. Судя по положению солнца, утро было самое раннее.

Приснилось…

Тетрадь лежала на гобеленовом покрывале, мятая и толстая, почерк на страницах был его собственным. Значит, это еще один приступ, как тогда, в химчистке. Или как на пляже. Исписал тетрадь в сжатый момент времени и от перенапряжения отключился. А красный цветок — обычный кошмар. Надо умыться, найти врача, попросить самых сильнодействующих лекарств и выполнить все рекомендации, какими бы они ни были. Извиниться, конечно, прежде всего.

Александр встал, его качнуло, он схватился рукой за тумбочку с бутылкой из-под импортного пива, едва ее не опрокинув. Никаких отражений в темном стекле не было, пиво это он никогда не пробовал, номер чужой… Пустой, но все-таки не его собственный. Видимо, во время приступа перепутал.

Он уже держался за дверную ручку, когда коричневая обивка внезапно побагровела, ближайшие стены и даже мусорное ведро окрасились розовым. Надеясь на очередную странность, сжавшую день от рассвета сразу в закат, он повернулся к окну. Огромный цветок вплывал в поле зрения откуда-то снизу, поднимался как воздушный шар или летающий торт из сказки Джанни Родари. Его лепестки были полуоткрыты, все оттенки красного сполохами пробегали по ним, как молнии в грозовой туче. Он был плотным и одновременно невесомым на вид, напоминал чем-то искусственную пену, только полупрозрачную. В сердцевине его брал начало молочного цвета стержень, переходивший в длинную ножку. Александр смотрел на него без единой мысли, прижимая тетрадь к груди как защиту. Вот он какой, красный цветок. Дарованная роза.

Голова цветка развернулась к нему, оставив сюрреалистическое ощущение, что видит его и реагирует на присутствие. Неприятное ощущение. Он нащупал за спиной ручку, нажал ее и провалился в коридор.

Холл был по-прежнему пуст, ни одного человека не встретилось ему внизу лестницы, и даже на улице. От входа в корпус виднелся только стебель, выходящий из серой будки со шлагбаумом, огражденной на расстоянии желтой лентой на полосатых столбиках. Чтобы рассмотреть корни, нужно было нарушить оцепление. Александр не решился. Какая теперь разница?

Возле столовой он еще раз оглянулся. Роза высотой с восьмиэтажный корпус легко обозревалась с любого места санаторного парка. Она не двигалась, застыла в том положении, которое он видел из номера. Он ускорил шаги, а потом побежал.