Призраки не умеют лгать - Сокол Аня - Страница 12

Из всех умерших блуждающими становятся процентов восемьдесят, а остальные двадцать – нет. Пять из них до сих пор по неизвестным причинам, а остальные пятнадцать – это псионники, умирающие, как обычные люди, но никогда не возвращающиеся.

Лично он очень рад, что не доставит после смерти никакого беспокойства ни друзьям, ни коллегам.

Этот человек был непредсказуем. Я краем глаза посматривала на Дмитрия, вцепившегося в руль. Бесполезно просить его сбросить скорость. Нет, возможно, он и послушается, но через пять минут забудет об этом и снова утопит педаль газа в пол. Как будто убегает от кого-то. Какие демоны, поселившиеся в его голове, не дают ему спокойно жить?

А мы с папой ещё называли маму стихийным бедствием. Нет, не надо. Не надо воспоминаний, от которых в груди разрастётся бездонная дыра боли и страха. Дай волю, и волна ужаса и паники накроет с головой. Захочется выть, кричать и кататься по земле. Невозможность что-нибудь предпринять, что-нибудь сделать для них, спасти, доводила до отчаяния. Чтобы не сойти с ума, надо отодвинуть, заслонить чувства повседневными мыслями и делами. Чётко решить для себя, что родители поправятся и всё будет хорошо.

– Почему она называла меня убийцей? – спросила я, Станин повернул голову, но ничего не ответил. – Вы же… Ты же видел медицинские документы. Она умерла из-за меня?

Он даже не обернулся, но на скулах задвигались желваки. Что на этот раз его разозлило?

Лучше б он отдал моё дело той девушке-псионнику – Эми, кажется. Презрение и чувство превосходства можно перетерпеть, а вот его – нет. Он улыбался, что-то говорил, старался быть дружелюбным, но всё это не затрагивало холодных серых глаз. Словно оттуда, из глубины, за мной наблюдал кто-то другой, враждебный, колючий. Чужак, запертый в человеческом теле. Тот, который вытащил меня из постели той страшной ночью. Высокий, взъерошенный, беспощадный, злой. И одновременно холодный, отстранённый, словно учёный, наблюдающий за брошенной в огонь зверушкой. Пламя едва не сожрало меня. Стало вдруг всё равно, что будет дальше. Груз вины казался неподъёмным. Что значат слова и слезы, когда самые дорогие и любимые лежат при смерти?

На следующий день Дмитрий просил прощения. За то, что защищал моих родителей от меня. За себя. Непонятный человек. Не Димон, а Демон.

– Ты ни в чем не виновата. – Псионник смотрел прямо перед собой, на улице уже стемнело, мы ехали по узкой неровной дороге. – Разве ребёнок может отвечать за это? Новорождённый младенец. Ни черта подобного!

– Закон выживания, – тихо сказала я. – У меня не было выбора, просто не могло быть. Логичнее было бы винить врачей.

– Логичнее, – эхом повторил мужчина.

Он остановился перед зданием службы контроля. Тусклый свет факелов освещал парковку, машин почти не было. Неудивительно, пока мы возвращались в Вороховку, время перевалило за полночь. Кабинет псионника, поначалу вселивший в меня чувство необъяснимой тревоги, в мягком свете настольной лампы показался даже уютным. Алый кожаный диван приобрёл тёплый кирпичный оттенок, стены потеряли режущую глаза белизну, а мебель, состоящая из одних металлических трубок, сгладилась рассеянным полумраком. Не пыточная, просто комната человека со своеобразным вкусом.

Дмитрий открыл верхний ящик стола и выгреб на столешницу кучу всякой мелочи. Знакомой. Мои вещи. Мобильный, кошелёк, ключи, зеркало, помада, упаковка салфеток, пробник духов, пара рекламных листовок – всё, что было в карманах и сумочке.

– Могу отвезти домой, – Станин протянул мне телефон. – Или позвони друзьям, пусть заберут.

На дисплее мигало извещение об одиннадцати непринятых вызовах: два от бабушки прошлой ночью, три от бабки Вари, беспокоится, наверное, и больше всех от Влада, целых шесть штук. Сегодня мне надлежало быть на работе.

Два часа ночи. Влад, конечно, приедет и заберёт, и Ната поймёт, но, наверное, не стоит.

– Можно мне сегодня здесь остаться? – Я кивнула на диван.

Опять этот странный, будто оценивающий взгляд.

– Или открой камеру, туда, наверное, ещё никого не успели заселить, – неловкая попытка пошутить, душой компании меня не назовёшь, я, скорее, из тех, кому умный ответ приходит в голову с опозданием минут на десять.

Некоторое время он приглядывался, словно надеясь отыскать во мне нечто новое, неизвестное, а потом махнул рукой в сторону дивана.

– Ложись. Мне всё равно надо работать.

Так я и заснула под монотонный шум машины, редкое перестукивание клавиш и лёгкое поскрипывание, раздававшееся каждый раз, когда псионник откидывался на спинку.

– Ты как? – третий раз за день спросил Влад.

У нас был перерыв между группами. Кружка приятно грела ладони, терпкий вкус чая сладостью оседал на языке. Ещё глоток, надо чем-то занять руки. И мысли. Работа хоть чуть-чуть отвлекала. Стоило представить себя дома, пялящуюся на телефон в ожидании известий, так сразу головой о стену удариться захотелось.

Владу я всё рассказала, да он и сам по моему виду понял, что что-то случилось. А вот соседям соврала. Дмитрий наплёл им каких-то небылиц про уличную кражу и повреждённую руку, так что бабка Варя устроила мне целый допрос. Нет, рука не сломана. Да, воришку нашли, имущество вернули, доказательство наглядно висело у меня на плече. Нет, замок менять не надо, ключи на месте, воспользоваться ими никто не успел. Впрочем, как хотите.

– Подумай. Может, поедешь? Я справлюсь, честно. Считай это незапланированным отдыхом. – Влад всё ещё не оставлял попыток отправить меня к родным.

– Я подумаю.

Заманчиво. Уехать в Палисад, быть рядом с родителями, сидеть и держать маму за руку, разговаривать с ней. Вдруг они меня услышат и вернутся. Правда, бабушка сразу наложила вето на эту идею и настояла на отъезде. Но теперь, когда её нет рядом, разумные доводы начинали терять вес.

– У меня ещё две группы, – сказала я, поднимаясь.

– Одна. Старших возьму сам. Отработай с малышами и домой. Хорошо? – Влад сжал мои руки и, наклонившись, вдруг коснулся губ своими. Сначала легко, едва-едва задел и согрел тёплым дыханием. Я замерла от испуга и неожиданности. А он прильнул жадно, требовательно. Было странно, с одной стороны, мне захотелось уцепиться за его шею и притянуть ещё ближе, а с другой… это было неправильно. Мы оба потом пожалеем об этом.

– Влад, остановись, – тихая просьба, когда он на мгновение отстранился.

Но Влад предпочёл не услышать. Я успела остановить его губы кончиками пальцев, которые он тут же, не смущаясь, поцеловал.

– Вот, – тихо сказал он. – Теперь у тебя не такое затравленное выражение лица.

Нервно рассмеявшись, я уронила голову ему на плечо. Друзья помогают, даже когда ты не просишь, даже если ты предпочитаешь обойтись без такой помощи.

Дома никого не было. Теська в техникуме, если, конечно, не прогуливает, Арти в яслях на пятидневке. Бабка Варя на посту – на лавке рядом с кабинетом участкового. Там Варисса с единомышленницами оттачивает мастерство выведения всех преступных элементов района на чистую воду. Ну, а Семафор? Черт его знает, опять на промысел спиртного отправился.

В коридоре зажегся свет, ботинки с тихим стуком упали на пол. Я достала телефон и набрала бабушку, второй раз за день. Знаю, случись что, она тотчас позвонила бы, но пересилить себя не получалось.

– Алленария, – голос звучал скрипуче-укоризненно, – за последние несколько часов ничего не изменилось. Чего трезвонишь?

Не знаю, что насторожило меня больше – старушечий тон или сварливая фраза.

– Бабушка?

Шумный выдох в трубку, и снова родной голос:

– Извини, что-то не очень хорошо себя сегодня чувствую. Устала, наверное, да и голова болит.

– Могу приехать. Прямо сейчас. Хочешь? Ты не должна быть одна.

– Я не одна, Лена. Не надо. Это и так тяжело для меня, а если ты будешь под боком, совсем расклеюсь.

– К выходным я всё равно приеду.