Мы слишком разные (ЛП) - Хиггинсон Рейчел - Страница 8

Сюда же я поместила складной столик, который ухватила на гаражной распродаже недалеко от дома моих родителей. Я постелила на него ещё один лист бумаги, и использовала его для своих красок, кистей и других принадлежностей. К комнате примыкала ванная, которая была переделана в сушильную комнату — ещё больше кистей расположились везде, где только могла дотянуться рука.

Вера называла это моей рабочей студией. Для меня же это было больше тайным увлечением. Постыдным хобби, которое иногда лечило меня от скуки, иногда становилось спасением от огорчений и разочарований, а иногда было даже важнее, чем кислород для дыхания.

Но это было не более чем хобби. Когда-то у меня была подростковая мечта стать всемирно известной художницей и проводить дни напролёт за мольбертом, размахивая кистью и изливая свою душу на полотна. Но это было до того, как я столкнулась с неизбежным злом в виде оплаты счетов, содержания машины и готовкой еды. Теперь я была по-настоящему взрослой и с настоящей взрослой работой, которая мне даже иногда нравилась. Становиться голодным художником не имело практического смысла.

Я потакала творческой стороне своей личности всё время, пока училась в старших классах, а потом сделала то, что делает большинство художников после выпуска. Нашла более или менее креативную работу и оставила все свои бесполезные мечты, которые не могли гарантировать мне стабильность, оплату счетов и достойную пенсию.

Но в такие дни как сегодня, — когда я вспоминала о том, насколько неприятно быть взрослой и насколько сильно я хотела вернуть свои юные годы, где мне не надо было оплачивать счета или жить одной, или задаваться вопросом, что думают такие мужчины как Эзра Батист, — я тихо закрывалась в этом святилище и изливала все эти иррациональные, противоречивые мысли на свой абсолютно белый и такой прекрасный холст. По сути, в такие моменты я просто переставала думать.

Хозяин квартиры пытался навязать мне соседку, когда я только переехала, но я решила, что иметь дело с другим человеком каждый день было довольно утомительно. Когда я сняла эту квартиру, Вера всё ещё жила в Шарлотте. А она была единственным человеком, с которым, как мне казалось, я могла бы разделить жилое пространство более чем три дня.

Но у неё уже был Киллиан.

Их отношения стали ещё одним событием последнего времени, которое повлияло на меня. Я была очень рада за свою подругу. Даже более чем рада. Вера заслуживала каждую секунду своего счастья, заслуживала выйти замуж и жить долго и счастливо. С Дереком она побывала в сущем аду, и Киллиан был для неё идеальным во всех смыслах. Это была по-настоящему #любовь. Видите? Вот это грамотное использование хэштэга.

Но почему я чувствовала, что меня оставили?

Я стянула резинку с запястья и завязала длинную гриву моих, практически чёрных, волос на макушке. Поколдовав с чёлкой, пока она не перестала мне мешать, я сняла рабочую одежду и накинула безразмерную футболку своего бывшего парня из колледжа, которую он так и не попросил назад. Не то, чтобы я предлагала её вернуть.

У меня не было никаких остаточных чувств к Брэди... Брэди... Брэди, как там его. Но его футболка периода старших классов была огромная и очень комфортная, и я не желала с ней расставаться.

Я приготовила краски и прикрепила чистый холст к мольберту, заменив им портрет, над которым я работала ранее. И вот я уже рисую зимний закат. Розовые, оранжевые и тёмно-фиолетовые мазки легли на небо, покрытое серыми облаками. Оранжевый диск солнца висел над Даремом, покрытым слоем белого снега, которого в этом году практически не было. Окна горели жёлтым светом и улицы, ведущие вниз... их ещё предстояло нарисовать.

Я планировала закончить эту работу, добавив людей и транспорт, и все эти мелочи, за которые я любила свой город. У меня чесались руки сделать солнце темнее, размыть края и добавить ярких полос. Но сегодня мне недоставало солнца внутри меня. Снаружи было холодно, хотя снега не было, а мои мысли были беспорядочны и разрозненны, поэтому мне не хотелось рисовать ничего красивого.

Мне нужно было что-то примитивное, что-то ранимое и неясное.

Мне нужно было высвободить эти едва уловимые эмоции и превратить их во что-то, что я смогу увидеть, понять и отпустить.

Пальцы мои дрожали, когда я взяла кисть, поэтому я сжала её сильнее, так что её кончик вонзился мне в ладонь. Сидя на самом краю стула, я прекратила все внутренние войны и перенесла их на холст. Это было больше чем катарсис. Это одновременно исцеляло, заставляло думать и успокаивало.

Я вся отдалась искусству созидания, у меня даже не было какой-то осмысленной идеи того, что я собираюсь нарисовать. Я просто позволила этому дню свалиться на меня, придавив своим весом, и тогда всё то, что я не осознавала, начало изливаться на холст через мои пальцы в виде решительных мазков и цветных линий.

Когда я заставила себя выпрямиться и дала перерыв своей ноющей шее и плечам, я осознала, что прошло два с половиной часа. Творческое наваждение ушло, и я в оцепенении смотрела на свою работу, как будто бы видела её впервые.

Дугообразные линии складывались в мощную челюсть. Чувственные губы были неодобрительно сжаты. Нос был нарисован резким росчерком. Тёмные глаза цвета шоколада смотрели из-под прямых бровей. Волосы были небрежно убраны назад так, как он никогда не позволил бы себе. Но они хорошо сочетались с его слегка ослабленным галстуком и растерянным взглядом — всё это было плодом моего воображения. Те качества, которыми я наделила его, он никогда бы не потерпел в реальной жизни.

Уставившись на своё произведение, я увидела, что на самом деле я совсем не передала образ Эзры. Линии были слишком жёсткими. Цвета не совсем подходили. Его глаза были слишком пустые. Линия подбородка... скулы... и чёткие очертания лица были слишком резкие и слишком неправильные, и я ненавидела себя за то, что мне не удалось воздать ему должное. Что я провалилась. И я не могла избавиться от надоедливого ощущения, что я что-то пропустила.

Это был не Эзра. Совершенно ясно, что это была картина кого-то, кто пытался нарисовать Эзру.

Я опустилась на стуле, покрутив шеей туда-сюда.

— Ааа... ну, почему я вообще с тобой вожусь? — спросила я у холста и уставилась на глаза, которые даже не были глазами Эзры. — Ты мне даже не нравишься.

Мой телефон завибрировал в соседней комнате, поэтому я оставила Эзру, и пошла за ним. Оказалось, что у меня четыре пропущенных сообщения, но услышала я только последнее. Все четыре были от Веры.

7:03: Ты уже рок звезда?

7:48: Надеюсь, ты хотя бы знаменитый графический дизайнер, работающий с рок звёздами?

8:56: Судя по твоему молчанию — всё плохо? Могу дойти до твоего офиса и устроить скандал? Кому мне надрать задницу?

8:59: К другим новостям: я собираюсь на велотренажёры завтра утром в 5:30, и мне нужен друг. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста? Не заставляй меня приходить в свадебную форму в одиночестве!!!

Что, велотренажёры? Моему заду с утра только велотренажёра не хватает.

Я: Извини, телефон был в другой комнате. Конечно, я звезда. Прямо как те звёзды на старых кассетах с порно. А почему велотренажёры? Может лучше йога для беременных? Горячая йога? Любая другая йога?

Вера: В последний раз, когда мы утром ходили на йогу, ты заснула в позе ребёнка.

Я: Так же как и ты.

Вера: Именно поэтому мы идём на велотренажёры.

Сразу после помолвки Веры мы записались в спортзал. Она решила скинуть семь килограммов к свадьбе и хотела, чтобы я прошла через боль и страдания вместе с ней. Она была одной из тех девушек, которые несли по жизни свой вес как Кардашьян. Нет, она точно не была худышкой. Но, чёрт побери... какая попа!

У меня попы не было. Как и бёдер. Да и вообще мышц. Я была женской версией пластилинового человечка Гамби³. Если бы у Гамби была более менее приличная грудь и хипстерская чёлка.

Я: Вера, не заставляй меня.