Кровь на эполетах (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 47

– Славные егеря! – начал речь Неверовский. – Ваш полк с начала капании прошел долгий и героический путь. Вы отважно бились с неприятелем на всем его протяжении – от западной границы до Бородино и Тарутино, и обратно – от Малого Ярославца и Смоленска. Именно вам довелось уничтожить приведшего на русские земли полчища узурпатора. Этот великий подвиг останется в веках. Император всероссийский Александр Павлович оценил его по достоинству и повелел за великие заслуги перед Отечеством перевести 42-й полк в гвардию, даровав ему при этом новое знамя, серебряные трубы с надписью: «За храбрость» и наименование «Лейб-гвардии Белорусский егерский полк».

Не фига себе! Это мы сейчас чинах на две ступени прыгнули. Я глянул на лица офицеров – вид у всех обалделый. Капитан Руцкий теперь равен армейскому подполковнику. А Семен, интересно? Чина подполковника в гвардии нет.

– Командиру полка, Спешневу Семену Павловичу, пожалован чин полковника по гвардии, – как бы ответил на мой вопрос Неверовский.

На полковников разница в чинах между офицерами пехоты и гвардии не распространяется, но все равно почетно.

– Одновременно государь пожаловал прапорщиками по гвардии следующих нижних чинов, – Неверовский зачитал список.

Бинго! Мои унтера все попали. Теперь будут приравнены к пехотным поручикам. Потапович и мои ротные – к штабс-капитанам.

– Офицеры первого батальона полка, отличившиеся при уничтожении Бонапарта и последовавшего затем боя с неприятелем, в коем последний был уничтожен, пожалованы орденами Святого Георгия четвертого класса и тысячью рублей ассигнациями каждому, – продолжил командир корпуса. – Унтер-офицеры – ста рублями, рядовые – десятью. Всем нижним чинам полка новые мундиры велено построить за счет казны.

Зря, выходит, старались с пошивом. Ничего, не пропадут.

– Поздравляю, гвардейцы! – закончил Неверовский.

– Ур-р-а! – завопил полк. Я тоже кричал – от души.

Потом был торжественный проход мимо начальства, после чего командир корпуса повелел мне через адъютанта предстать пред его очи, что я и сделал, лихо отдав честь и отрапортовав.

– Вашего имени, господин капитан, нет в списке удостоенных орденов и денежных выплат, – сообщил Неверовский и добавил, увидев удивление на моем лице. – Государь пожелал наградить вас лично. Так что получайте бумаги в штабе дивизии, проездные деньги и отправляйтесь в Вильно – государь теперь там. Вам ясно, господин капитан гвардии?

– Так точно, ваше превосходительство! – вытянулся я.

– Завидую вам, Платон Сергеевич, – улыбнулся генерал. – В Вильно съезжается двор: фрейлины, дамы света. После того, как вас обласкает государь, окажетесь в центре их внимания. Не посрамите чести корпуса! – он шутливо погрозил мне пальцем.

– Не посрамлю, ваше превосходительство! – заверил я. – Осаду и атаку проведу по всем правилам воинского искусства.

Неверовский с Паскевичем и окружавшие их офицеры засмеялись.

– На всякий случай возьмите с собой вещи, – посоветовал генерал. – Не хочу загадывать, но есть чувство, что вас ждет новое назначение. Не припомню, чтобы прежде обер-офицера вызывал к себе для награждения лично государь. Полагаю, у него есть на вас какие-то виды. Прощайте, Платон Сергеевич, и не поминайте лихом!

Он протянул мне руку, которую я незамедлительно пожал. Следом – Паскевичу и другим офицерам. Они трясли мне руку и желали удачи.

Назавтра, прихватив денщика, я отправился в Вильно.

[1] Реальный факт. После ухода французов Москву основательно пограбили набежавшие подмосковные крестьяне.

[2] Да, милая. (франц.)

[3] Выморозки – дешевый сорт водки, которую получали, вымораживая из нее воду. В результате содержание спирта в водке повышалось, но заодно оставались и сивушные масла.

В моем времени дорога от Минска до Вильнюса занимала три-четыре часа на поезде или на машине, и это с временем, потраченным на прохождение границы. Мы же добирались четыре дня. Дорогу забили обозы. В Минске находились самые крупные магазины французской армии, их захватили нетронутыми, и вот теперь провиант и фураж развозили к местам дислокации частей. Кушать-то все хотят. Очень правильная логистика. Когда еще обозы из центральной России придут, да и плечо доставки в разы больше, а тут нужное рядом. Спасибо тебе, Бонапарт, за наши сытые желудки!

Мы то обгоняли медленные обозные караваны, то уступали дорогу марширующим колоннам – короче, едва тащились. Хорошо, что отправились верхом, взяв с собой вьючных лошадей, на санях пришлось бы совсем кисло. Регулярные пассажирские перевозки между российскими городами еще не восстановились. Ночевали большей частью в крестьянских избах, а то и вовсе – на соломе или на сене в сараях. Не страшно, в лесу было хуже.

Времени подумать хватало, и я вспоминал все случившееся со мной после переноса в 1812 год. Перебирал в памяти события и встречи, разговоры с людьми, с коими сошелся в этом времени. Иногда досадовал, порой смеялся, иной раз удивлялся самому себе. Как вышло, что простой фельдшер скорой помощи сумел не только выжить, но и найти свое место в чужом для него мире, и даже занять в нем высокое положение? Пришел к выводу, что от того, что действовал, как привык в скорой. Там рефлексировать некогда, счет идет на секунды. О будущем не загадывал – в Вильно скажут. Сомневаюсь, что вызвали, чтобы законопатить в Сибирь. Дадут плюшек, возможно, новое назначение, скажем, в ту же Свиту царя. Соглашаться? Почему бы и нет? За собственные заслуги, чай место, не хлопотами любовницы приобретено. И репутация другая: не какой-то лекарь по мозолям, а победитель Бонапарта. Кавалер орденов Святого Георгия четвертого и третьего класса. Последний, к слову, не у всех генералов имеется.

Провожали меня в полку тепло. Офицеры расстарались, и сумели снарядить меня для встречи с царем. Мундиры гвардии и пехоты отличаются. Мой обзавелся золотым шитьем на воротнике и обшлажных клапанах, причем, сделали это за ночь, пока спал. В придачу шла подбитая волчьим мехом шинель с пелериной, офицерская шляпа с султаном из петушиных перьев и золотой петличкой, кивер с кокардой в виде двуглавого орла вместо гренадки. Шляпу носят вне строя, кивер – наоборот. Где только раздобыли все это в захолустном Минске[1]? И ведь новое, не ношенное. Офицеры батальона купили форму в складчину и слышать не захотели о возмещении расходов.

– Не обижайте, Платон Сергеевич! – выразил общее мнение Синицын. – Благодаря вам мы в чинах выросли, ордена получим, да и деньги есть – опять-таки вашим тщанием. Представьте нас, как должно, перед государем. Вы первый от нашего полка, кого он увидит.

Оставалось только сердечно поблагодарить. А вот Спешнев на пирушке выглядел нерадостно.

– Что такое, Семен? – спросил я его наедине. – Не рад полковничьему чину?

– Так ведь гвардия! – вздохнул он. – У них расходы на мундиры и прочее – никакого жалованья не хватит. Не случайно там помещики или их дети служат. У меня же ни кола, ни двора, – он расстроенно махнул рукой.

Я почесал в затылке. Вот тебе и царская милость! Кому радость, а кому – и беда.

– Не грусти! – сказал, подумав. – Кончится война, напиши царю. Гвардейскому полковнику это можно. Пожалуйся на скудость, попроси в кормление имение из казны или денег.

– Думаешь, даст? – засомневался Семен.

– За спрос не бьют, – успокоил я. – Отказать герою не кузяво. Вельможи не стесняются просить, а ты кровь за Отчизну проливал. Не забудь, кстати, в письме о том помянуть. Выбери подходящий момент, лучше всего после заключения мира – и дерзай! Государь будет в хорошем настроении, полагаю, не откажет.

– Ну, и голова у тебя, Платон! – воскликнул повеселевший Семен. – Сам бы не додумался.

– Это ты при дворе не бывал, – хмыкнул я. – Там быстро научилибы. Только и знают, что у государя клянчить.

Офицеры проводили меня до заставы на выезде из города. Попрощались, обнялись, мы с Пахомом сели в седла и направились в Вильно. В своем времени я бывал в нем, и ожидал увидеть, если не знакомую столицу независимой Литвы, то ее уютный центр с костелами, дворцами знати и прочими красивыми зданиями. Нет, они никуда не делись, но Вильно встретил нас занесенными снегом улицами, бредущими по ним людьми в лохмотьях и валяющимися у стен домов мертвецами.