Когда ты перестанешь ждать (СИ) - Ахметшин Дмитрий - Страница 55

   - Почти приехали? - спросил я.

   - Ещё минут сорок, - отозвался Пётр.

   Помолчав, он снова стал рассказывать про быт на русском ранчо:

   - Для клиентов у нас имеется комплекс на двадцать четыре номера. Номера с самой разной вместимостью. Взрослые предпочитают уединение, а детишки прекрасно общаются друг с другом. Идиллия! Есть психолог, и штат служащих, и отличное питание, и природа...

   - А конюшни?

   - Ну конечно! - он даже рассмеялся. - Самое главное-то я забыл. Вы, наверное, подумали, что мы делаем деревянных лошадок или просто "седлаем" какое-нибудь полено. Конечно, у нас есть конюшни.

   Всё ещё находясь под впечатлением от активности, можно даже сказать, концентрированной активности маленького человечка, едкой, как лимонный сок, я сказал:

   - На самом деле, я чуть было не подумал, что вы надеваете седло на себя, чтобы покатать детишек.

   У меня и в мыслях не было его обидеть, но Пётр не обиделся.

   - Мне такое в голову не приходило, - сказал он. - Правда ваша: лошади лошадьми, но так мы сможем сделать наших подопечных более социально-адаптированными. Особенно тех, кто, знаете, почти не соприкасался с социумом. И всё же лошади останутся на первом месте. Вы сами хоть раз ездили верхом?

   Дождавшись кивка, который Пётр зафиксировал в зеркале заднего вида, он продолжил:

   - У нас конюшня на четырнадцать голов. Породы смешанные, очень подходят для детей и инвалидов... тех, кто без посторонней помощи сидеть верхом не может, или сидят неустойчиво. Все спокойные, как болота.

   От такого сравнения меня передёрнуло.

   Мы давно уже выехали из города, пригородные деревеньки и посёлки городского типа закончились так же быстро, как начались. В общем-то, Выборг и сам был посёлком городского типа, почти не разросшейся со времён Александра Третьего крепостью. Разве что иногда мы проезжали деревеньки, в которых, кажется, совсем никто не жил: я только и успевал проводить глазами серые домики с потемневшими от времени заборами и кое-где выбитыми окнами. Заросшие сады печально качали нам вслед ветвями яблоневых деревьев. Дорога иногда становилась чрезмерно тряской, будто ковёр, который дородная баба, хозяйка имения под названием "Северные Болотные Пустоши" пыталась выдернуть прямо из-под колёс уазика, чтобы хорошенько разгладить, перевернуть и просушить. Тогда Пётр сбрасывал скорость до минимума, опасаясь улететь в овраг.

   - Пустынно у вас тут, - говорил я в который уже раз.

   - Никогда не бывали в наших краях? - также в который уже раз спрашивал Пётр. Он был само великодушие.

   - В Выборге - бывал, а здесь - нет, - отвечал я, испытывая странное чувство дежавю напополам с дремотой.

   В кузове гремели банки. Ветки молодых осин стремились сомкнуться над нами, будто пальцы мальчишки, который задумал поймать жука. За осинами и берёзами вдалеке маячили дремучие сосны. Набежали облака, и обманчивые сумерки заставили Петра стянуть тёмные очки. От дороги, по которой крался наш УАЗ, иногда попадались чуть заметные ответвления вправо и влево, кое-где перекрытые линялыми шлагбаумами.

   - Здесь мало кто ездит, - сказал Пётр. - Там, справа - охотничьи угодья... Только сегодня утром распилил здесь бревно. Позавчера, в грозу, упало. Думал, опоздаю за тобой... городское ведь время - оно другое, его не попросишь подождать да потерпеть.

   Ещё по крайней мере раз я проваливался в дрёму без сновидений, несколько раз смачивал горло водой из любезно предоставленной моим водителем бутылки.

   В какой-то момент за шорохом ветвей и свистом ветра в окне возник шум воды, а потом впереди показался фасад здания. Я пронзительно зевал. Это строение было собрано из необструганных досок и едва ли выбивалось из лесного контекста. Такой могли построить себе, к примеру, щеглы, обладай они необходимыми познаниями в архитектуре. Я вспомнил про библиотеку на дереве, но так и не смог соотнести это воспоминание с каким-то определённым периодом в своей жизни. Ясно, что это было в Финдяндии - в России я обитал разве что в городских чащах, где и без моих идей было достаточно библиотек.

   - Главный корпус, - сказал Пётр. - Здесь живут наши подопечные и обслуживающий персонал. Столовая, спортивный зал, лазарет... одним словом, всё, что нужно. Там, справа, конюшни.

   Я поискал глазами столь ненавидимые мной заборы, но не нашёл. И никаких надписей, по которым можно идентифицировать строение. Будки охраны - и той нет. Попытался вспомнить, встречались ли по дороге указатели, но ни один не всплыл. С другой стороны, не удивительно: в моей памяти, как в отличающейся пониженной плотностью жидкости, тонули, бывало, и не такие очевидные вещи.

   Закончилась поездка тем, что я, распахнув дверь машины, буквально вывалился со своего места и распластался по земле. Над крышей, пронзительно вопя, летали птицы.

   - Аа, почуяли свежий воздух, господин писатель, - сказал Пётр так, будто он был ответственен за этот самый воздух, и, покряхтывая, стал выгружать из кузова банки. Когда я, не делая попыток подняться - смесь из хвои и опилок под лопатками была настолько приятна на ощупь и ароматна, что я мог бы пролежать так до вечера и даже заночевать, - спросил, куда идти, он махнул в сторону крыльца. - Идите туда. Там сидит девушка, она подскажет.

   Здесь был огромный трёхэтажный домище из потемневшего дерева, с покатой крышей и шикарным крыльцом. Над входом - деревянная же табличка с названием. "Край Мира" - гласила она. Слева пристроена необычная башня, будто собранная из треугольных форм и углов, с огромной смотровой площадкой, которая возвышалась над крышей и куталась в колючие полушубки елей. Галька приятно шуршала под ногами, хотелось разуться и пройтись по ней босиком, что я немедленно сделал, повесив сумку на левое плечо и взяв в правую руку ботинки.

   Вообще, раньше я так ни за что бы не поступил, и под словом "раньше" я имею ввиду позавчера. Что-то поменялось. Я чувствовал себя ящеркой, что сбросила старую, непрестанно чешущуюся шкурку. Понимание пришло в дороге, пока мы с моим провожатым тряслись в "Буханке" и я делал безуспешные попытки задремать. Не мгновенно, а медленно и осторожно, оно заняло меня всего, и только теперь разрешило выразить себя словами.