Когда ты перестанешь ждать (СИ) - Ахметшин Дмитрий - Страница 45

   Однако я очень боялся, в чём в общем-то вынужден был признаться. Боялся, что попытавшись вспомнить, что же волновало меня с утра, найду в голове лишь два-три не связанных друг с другом выцветших лоскута. Пожму плечами и, насвистывая какую-то мелодию, потряхивая немытой головой, пойду дальше дорогой бессмысленной жизни.

   На кухне нашлись мусорные мешки. Скоро они, как большие зелёные жабы, вовсю поглощали пластик и стекло. Ассоциации с жабами и болотами тоже вызывали смутное беспокойство. В конце концов я всё бросил и, усевшись посреди кухни, выставил перед собой два пластиковых стаканчика. Это, значит, Юсси и Джейкоб. Вот это - я... буду крышкой от бутылки кока-колы. Салфетками я выложил мост, поместил Джейка на его бортик и положил на бок - загорает... Вот я, значит, к ним подкатываю, уже зная, что всё это мне просто сниться, о чём я с порога им и заявил. Джейк пообещал начистить мне морду... давно бы, кстати, пора, мне уже лет шесть никто не чистил морду... может, дури поубавится...

   Я вспомнил, что спросил у Джейка, как поживает его папаша, и внезапно забеспокоился: тактично ли было это делать? Что случилось с его отцом? Умер? Кажется, нет... ага! Вот оно!

   Движением руки я разрушил выстроенную мной сценку и начал выстраивать другую. Положил крышку от "Егермейстера" - это Джейкоб Орланд первый. Стянул со стола коробку из-под карандашей, долго придавал ей форму пикапа Аалто, рисуя стёкла, двери и кузов, восстанавливая в голове подробности картины, которую наблюдал сидя на дереве.

   Господин Аалто был усталой, продырявленной жизнью (в нашем случае - штопором) винной пробкой, он только что подстрелил похожую на оборотня из фильма ужасов тварь (её роль исполняет бутерброд с сыром, подсохший и надкусанный) и теперь повернулся, чтобы убрать в машину ружьё. "Егермейстер" начеку, ружьё у него заряжено, но из-за того, что лунный свет делал все прямые - кривыми, а всё надёжное - хрупким и ломким (звучит как полный бред, но что-то такое там точно было), ни разу не попал. Бутерброд с сыром его ранил, сбежав потом под раковину, и "Егермейстер", как и полагается хорошему пойлу, клянётся уничтожить "этот чёрствый батон" во что бы ни стало.

   Я взял салфетку, написал в самом низу: "Я встречаю неразлучников на мосту и говорю им, что они мне снятся", а где-то в середине: "Мы наблюдаем за охотой". Всё остальное сияло пронзительной чистотой, от которой у меня снова начались приступы паники. Хоть высмаркивайся в эту же салфетку...

   Остатки мусора отправились в полиэтиленовый мешок, а я, потратив ещё полторы минуты на выдумывание изощрённых ругательств, отправился собираться на работу. Если я что-то не могу сейчас, не значит, что я не смогу это чуть позже, как только немного проветрюсь...

   В конце концов, сны снами, но реальную жизнь ещё никто не отменял.

   Глава 2. Несертифицированные Грёзы

   - Что такое? - ласково спросил меня босс. - Опоздали?

   Это стареющий мужчина с властными повадками и таким лицом, будто любая мелочь, любое робко заглядывающее в дверь новшество здесь только для того, чтобы немного его потешить. Напоминал льва, восседающего на вращающемся кресле. Смотрелось это нелепо - помнится, первый раз оказавшись в этом кабинете мне пришлось надуть щёки, чтобы сдержать смешок: это что, цирк?

   Ещё больше топлива в огонь моего сарказма подлило то, что в кабинете было множество шутов, которые перед начальником играли жизнерадостные роли, явно переигрывая, а в соседней комнате ходили хмурые, сбивались в коалиции и стаи и фальшиво улыбались друг другу. На меня они, все вместе, смотрели, как акулы на кровоточащую рыбёшку.

   Я покаялся, что с утра был немножечко не трезв. Подошёл пожать широкую сухую ладонь.

   - Ну, это ничего, - легко согласился он. - Людям вашей профессии можно такое иногда позволить.

   Я потёр лоб. Я стал очень предсказуемым. Да и какая у меня профессия? Сочинять рекламные тексты для журналов и телевидения при отсутствии образования и при минимальных интеллектуальных и физических затратах - это баловство, а не профессия.

   - Мессир делает мне комплимент, - промямлил я.

   Это наша старая шутка. Я назвал его мессиром в тот же день, когда меня ему представили. Шеф предпочитал лично знакомится со всеми, даже внештатными сотрудниками, чтобы обозначать сферу их деятельности. Давящая властность в голосе, отстранённый взгляд, которым начальник удостаивал то окно, то экран монитора, произвели на меня впечатление уже где-то виденного или, скорее, читанного. И когда меня спросили всё ли мне понятно, сказал:

   - Да, мессир, слушаю, мессир.

   Шуты, как один, уронили челюсти. Они думали, что меня выгонят взашей - как же! Стареющий король рекламных джунглей посмотрел на меня в первый раз и, против моих ожиданий, улыбнулся, будто захотев показать, что мы неплохо сработаемся.

   В первоначальный смысл этой фразы вкладывался колоссальный сарказм, теперь же вряд ли от него что-то осталось. Я звал его мессиром, действительно ожидая услышать в ответ приказы и в точности их выполнить, как говорится, не щадя живота своего, а во взгляд босса вернулась старая его подруга - скука.

   - Ценю твоё рвение, - говорил он мне, щёлкая компьютерной мышкой.

      Кабинет почти пуст, исключая огромный стеллаж с затемнённым стеклом. Отчего-то собственные сотрудники, как и люди, с которыми большому боссу приходилось сталкиваться по работе, считали своим долгом смиренно преподнести человеку такой внешности на профессиональный праздник или день рождения огромного каменного орла, либо льва со встроенными в пасть часами, либо позолоченный глобус: словом, что-то такое, чего поднять обычному человеку, не спровоцировав выпад прямой кишки, было невозможно. И шеф, морщась, убирал подношение в шкаф, предварительно навесив ярлычок с именем дарителя. Подарок он передаривал кому-то другому, а дарителю презентовал уродливую картину, купленную у общества слепых петербургских художников, поддержка которого входила в сферу его благотворительной деятельности. Он любил свободу и открытые пространства, поэтому восседал в кресле, гордо обратив к окну свою спину. Простором там и не пахло: маячил купол Исакиевского; острые, как иголки, антенны и ржавые элементы декора крыш; окна со старушками и жёсткий трафик на перекрёстке улиц тремя этажами ниже.