Когда ты перестанешь ждать (СИ) - Ахметшин Дмитрий - Страница 16

   - Буду признателен, если вы, молодые люди, немедленно замолчите и не будете мешать мне вести урок.

   - Но господин Снеллман с Крайней Еловой улицы говорит, что и вправду видел медведя! - сказал Юсси.

   Учитель поправил конструкцию у себя на носу. У него были потрясающие очки, похожие на иллюминаторы военного самолёта, и такие же толстые. Оправа отливала благородной тёмной сталью, дужки держались на болтах, таких, которыми может быть прикручена, к примеру, крышка компьютера к его корпусу. Лицо под стать очкам, квадратное, с кожей цвета свиной шкуры и тёмно-коричневыми пятнами на подбородке и вокруг носа.

   - Медведи по весне могут быть совсем без головы. Это, должно быть, довольно молодой медведь. В любом случае, клянусь вам своим авторитетом, что слава его куда более быстротечна, чем слава Леонардо Бруни, чьё жизнеописание мы сегодня с вами будем для себя открывать. Поверьте, это занимательнее чем медведь, а внешне -- почти то же самое: видели бы вы какая у Леонардо была борода! Всё, закроем эту тему.

   Он обвёл строгим взглядом аудиторию. Юсси сел прямо. Джейк уронил карандаш и, бормоча извинения, полез под стол его подбирать. Кто-то втянул ноги, неловко елозя ими по паркету.

   На самом деле господин Добряк хороший, иногда разрешает нам поболтать в своё удовольствие и при этом сам возвышается над разговором, серьёзный, как скала. Даром, что метр шестьдесят ростом и ходит с клюшкой. За время пока он разворачивает свои словесные конструкции, можно успеть хорошенько выспаться. Главное, помнить, что в конце концов эти конструкции рухнут именно тебе - да-да, тебе! - на макушку, и, если не будешь достаточно внимателен и находчив, это может обернуться неприятной закорючкой в журнале. Впрочем, вместо правильного ты можешь дать оригинальный или забавный ответ, и тогда учитель, посмеявшись и похлопав тебя по плечу, забирает свой вопрос обратно и настраивает прицел на новую жертву.

   Я сидел и думал о том, как коротка людская память. Только сейчас у всех на слуху было самоубийство Томаса, и вот уже какой-то хищник обустраивает на его месте в головах сорвиголов берлогу. Они все знали Тома. Может, не так хорошо как я: в их представлении он был слегка чудаковатым, хотя школьным изгоем не был никогда. Наверное, дело в том, что он, при всей своей замкнутости, мог взорвать компанию какой-нибудь особенно удачной шуткой. Кроме того, у него всегда как-то невзначай получалось быть на виду: шевелюра цвета осенних листьев привлекала внимание не хуже горящей в темноте спички.

   Что бы Том сказал об этом медведе? Прежде всего, он позаботился бы о подходящей атмосфере. В мире, в котором он жил, медведи не могут просто так выходить из леса и ковыряться в мусорных баках. Их должно направлять древнее волшебство - то, которое слышится в звоне шаманских колокольчиков и ночных песнях упряжных лаек. Рот у медведя красен от свежей земляники, глаза живые и любопытные, как у человека. И когда он движется из чащи по направлению к человеческому жилью - от открытого огня, будь то свечи или пламя в камине, становится зелёным, будто смотришь на него через цветное стекло.

   Значит ли это, что мир теперь изменился? Это уже не мир, в котором жил Томас, это наш мир. Мир, в котором живу я, и Юсси, и Джейкоб, и все-все остальные... Больше всего перемену, наверное, почувствуем мы с Сашей, потому как мы прекрасно знали о Томасовом видении окружающих его вещей и событий.

   - Карамазин! Антон! Ты слушаешь меня?

   Я поднял голову и узрел над собой Эйфелеву башню. Все эти арки, и перекрытия, и скрипучие балки с бородой ржавчины...

   Это всего лишь господин Добряк. Когда он приходил в класс, то вешал трость на старинную вешалку для шляп, на которую вешали все что угодно, кроме шляп, и перемещался между рядами, опираясь на парты и иногда спинки стульев. Сейчас он упёрся двумя руками в мой стол и склонился надо мной. Я вдохнул горький запах лука и редиса. Добряку идёт седьмой десяток, и кожа у него на шее свисает, как у индюка.

   В моём кармане завибрировал телефон, и я не нахожу слов, чтобы помешать выстроенной учителем конструкции рухнуть мне на голову.

   - Повтори, что я сейчас сказал, Антон.

   - Ну, он во Флоренции учил юриспруденции...

   - Кого учил?

   - Наверное, учеников... детей... ещё он был основоположником идеи гуманизма и осуждал аскетизм...

   - Может, ты связаннее скажешь мне что-нибудь про медведя?

   Я молчал. Связаннее, наверное, я бы рассказал что-нибудь про Томаса, но это был бы очень уж неожиданный поворот сюжета.

   - Нет, господин учитель.

   - Ладно. Я надеялся, что ты хотя бы что-нибудь пошутишь, но...

   Добряк замолчал, как будто бы что-то вспомнил. Должно быть, в голову ему пришло, что мне нынче не до шуток. Наконец сказал:

   - Некоторые события последней недели не повод отсутствовать на моём уроке - отсутствовать на моём уроке головой, конечно же я имел ввиду. Думаю, стоит поставить тебе заслуженную двойку.

   Конструкция всё-таки рухнула. Когда прозвенел звонок, я всё ещё выбирался из-под обломков, и только условные знаки, которые подавал мне Юсси, заставили вспомнить про телефон.

   Сообщение оказалось от него самого. Дочитывал я уже выходя из класса, в то время как Юсси скакал вокруг и не мог дождаться, пока мои глаза оторвутся от экрана.

   - "Охота на медведя"? - спросил я. - Что это значит?

   Как обычно, новости выходили из него, как воздух из проколотого шарика.

   - Я слышал, что туда с самого утра уехал Аалто. Если тот медведь настоящий, там должны остаться следы, содержимое его желудка, даже шерсть... а может, он сломал о мусорный бак один-два когтя? Мы непременно должны туда поехать!

   - Зачем?

   Юсси стукнул себя раскрытой ладонью по лбу.

   - О чём ты? Хочешь, чтобы мы исключили тебя из компании искателей приключений? Ты давно видел, как Аалто опрашивает свидетелей и держит при себе настоящий полицейский дробовик?