Бойся своей мечты - она может и сбыться (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 17

Нет, про то что она будет его женой Маша и не мечтала! Ну…если только чуть-чуть. Ей хватало той роли, которую она исполняла, и она не собиралась нажимать на Шефа. Что будет, то и будет. Ей и так хорошо! Было…

А теперь – нет. Она сама сказала Шефу, что больше не сможет быть ему постельной подругой, и чтобы он подобрал себе женщин. Вернее – чтобы он взял себе женщин тех, кого она ему подобрала. Маша прекрасно всех их знала, знала – чего от них следует ожидать, и чего ожидать не надо. И личные дела, и личные беседы – Маша хорошо знала свое дело. Но все равно обидно, да. Теперь они с ним, а Маша…Маша истязает себя упражнениями. Отжимается, занимается с гантелями (хотя ей врачи запрещают поднимать тяжелое, но она на всех плевала), подтягивается, бьет по мешку, приседает, плавает в бассейне – до изнеможения. А еще – стреляет.

Вот в чем она нашла успокоение! Когда на мишенях рожи ненавистных людей, тех, кого надо уничтожить – Маша с наслаждением всаживает в них пулю за пулей. И не так просто – одну пулю в один глаз, следующую – в другой, в лоб, по пуле в каждое ухо. И проделывает все это с максимально возможной скоростью. Ей оборудовали тир с автоматически поворачивающимися мишенями – в подвале, где места для этого предостаточно. Тир, похожий на тот, что построили для бойцов ЧВК на острове, принадлежащем Шефу. Вот Маша в этом тире и развлекается, выплескивая в канонаде выстрелов всю черноту, которая за день накапливается у нее в душе. Только спортивные занятия, да стрелковая подготовка не дают ей сойти с ума.

Вначале Маше было невдомек – почему Шеф, продуманный и очень осторожный позволил ей «развлекаться» практической стрельбой по мишеням (кстати – сам этому и научил). Ведь она может пустить себе пулю в лоб! Покончить с собой! А потом поняла – покончить с собой можно и не таким сложным способом, достаточно просто перерезать себе вены. Или прыгнуть башкой вниз со второго этажа виллы. Для этого не обязательно воспользоваться «Глоком» или автоматической винтовкой «Хеклер и Кох». А вот как средство терапии стрельба очень даже действенное средство – и как способ выбросить негатив, и как успокаивающее душу «лекарство». Шеф тогда сказал, что просит Машу жить ради него и ничего с собой не творить. И что он ей очень доверяет – больше, чем кому-либо в этом мире. Маша тогда удивленно спросила: «Даже больше, чем вашей дочери?» Шеф посмотрел на нее грустно, и ответил: «Дочка у меня молодец. Она такая же умная и красивая, как ее покойная мать. И такая же надежная и верная. Но у нее есть муж. И если будет выбирать между мной и мужем – скорее всего, выберет мужа. Она его любит. А ты любишь меня и не захочешь нанести мне вред. Потому я тебе верю больше, чем другим».

Маша тогда не стала расспрашивать его об отношениях с бывшими армейскими друзьями, как он относится к ним, и почему ей доверяет больше, чем тому же Михаилу – безусловно надежному и верному человеку. Зачем лезть туда, куда тебя не просят… Пусть даже Шеф ей и соврал, но…лучше такая ложь, чем горькая правда. Только дураки желают, чтобы им всегда говорили правду. Маша дурой отнюдь не была.

Маша поднялась на ноги, опершись руками о пол. Мышцы горели, утомленные бесконечными повторами упражнений. Но это была приятная боль и приятное жжение. Это была ПРАВИЛЬНАЯ боль.

Встала перед зеркальной стеной, сделанной из огромных, от пола до самого потолка зеркал. Посмотрела на себя спереди, с боков, сзади, будто надеялась, что исчезнет сеть уродливых шрамов, что пропадет грубый рубец поперек живота. Но конечно же ничего не пропало. Густой загар помог скрыть часть мелких шрамов, но крупные в результате принятия солнечных ванн проявились даже немного больше. Только голова осталась такой же прекрасной – с гладкой, будто искусственной кожей на лбу и щеках, с ушами, которые могли быть примером того, какими должны быть женские ушки. Казалось – к исхлестанному шрамами телу неизвестной худой и жилистой женщины приделали голову красавицы-фотомодели. И это выглядело довольно-таки странно.

Лицо Маши исказила гримаса боли, она шагнула боксерскому мешку и с силой, вкладывая в каждый удар всю свою неутоленную ярость и тягу к разрушению – нанесла несколько ударов, каждый из которых мог стать причиной нокаута даже подготовленного и крепкого бойца-боксера. Маша и раньше была довольно-таки сильна, через день ходила в тренажерный зал, поддерживая спортивную форму, но теперь, когда ей нечего делать кроме как молотить по мешку и тягать железо – она здорово подтянула эту самую форму. И вероятно сейчас была сильнее, быстрее…опаснее той Маши, которая так беззаботно разлеглась на пляже голыми сиськами вверх, считая, что раз у нее есть пистолет – то море по колено, и горы по пояс.

Теперь женственного у нее - только лицо. Весь лишний жир ушел еще тогда, когда она лежала в больнице после операции и не хотела ничего есть. Мечтала уморить себя голодом. Ушел не только лишний жир. Ушел весь жир, что у нее был, оставив сплетенное из мышц и сухожилий тело, годное разве что на подиум, где бодибилдерши демонстируют свои сомнительные достижения, надев на чугунной твердости зад малюсенькие трусики-стринги от вызывающего лишь оторопь костюма-бикини. Только груди остались почти прежнего размера, слегка уменьшившись в размере.

Маша насторожилась, услышав голос. И говорил не Шеф, и не Михаил – их голоса она прекрасно помнила. Нет, это был чужой голос. И тогда Маша шагнула туда, где в углу комнаты стоял оснащенный полным магазином на двадцать патронов немецкий «Хеклер и Кох». Очень точная и качественная машинка, из которой Маша могла подстрелить муху, усевшуюся на мишень метров за семьдесят от владельца винтовки, которую обыватель именует «автоматом».

Впрочем – и не только обыватель. Хотя на самом деле это «всего лишь» карабин. Автоматическая винтовка НК-417 под натовский патрон 7.62Х51 со стволом длиной сорок сантиметров. Мощная штука, убойная. Маше этот «автомат» нравился гораздо больше других, даже больше чем АК-12. Тяжелее АК-12 на килограмм с лишним, но ей по горам не бегать, а зато с этой винтовкой все вражеские бронежилеты пофиг.

Шеф рассказывал, что эту винтовку сделали после того, как военные действия на Ближнем Востоке и в Афганистане показали низкую эффективность натовского патрона 5.56. Он тупо не пробивал бронежилеты и шлемы. И давал много рикошетов, снижая точность выстрела.

Единственное, что Маше не нравилось – малое количество патронов в магазине. Ну что это такое – двадцать патронов! То ли дело наш старый калаш-«весло» 7.62 – магазин на 30 патронов. Но он Маше не нравился – неуклюжий, некрасивый, и по весу такой же, как НК-417. Всего и преимущества, что в количестве патронов, да в надежности. Точность у него похуже. Конечно, НК в грязь не бросишь, так Маша и не собиралась ползать по грязи. А вот перестрелять толпу непрошенных визитеров – это запросто.

Медленно, приставными шагами она двинулась туда, откуда раздавались голоса. Винтовка к плечу, предохранитель на автоматическом огне – разнесет гадов в клочья! Завернула за угол, готовая открыть огонь…и замерла, не дыша, глядя обоими глазами поверх ствола.

- О! Машенька! – голос Михаила не выдает удивления, такой же ровный и спокойный, как и всегда. А вот Сергей Мартынов просто молчит, вытаращив глаза и раскрыв рот как снулая рыба.

Тут Маша вдруг вспоминает, что на ней из одежды всего лишь тонкие трусики-стринги, едва скрывающие интимные места. Она занималась в одиночестве, больше никого на вилле нет (если придет массажистка, или еще кто-нибудь – позвонят от ворот) – чего, или кого ей стесняться? Шефа? Так он видел ее во всех видах, и голую, и одетую, и здоровую, и больную, и залитую кровью. А больше сюда никто не допускается. Неужели Шеф нарушил свой запрет на посещение? И ее не спросил? Впрочем – о чем это она…значит посчитал, что так будет правильно. И вообще – вилла ему принадлежит, и он может водить сюда всех, кого захочет. И когда захочет.

- Привет… - холодно ответила Маша, и так же холодно добавила – Я вас чуть не пристрелила.