Рождения Князя (СИ) - Беркут Сергей Владимирович - Страница 3

     – Прощайте… – негромко прошипел он, старому как само время, высохшему старику в спину и потёр свои алчные руки. — Теперь я тут самый главный Итого на этой планете, и я являюсь для всех вас Господином ИТОГО...

<p>

<a name="TOC_id20224465"></a></p>

<a name="TOC_id20224467"></a>Глава 1.

     Бурелом выл как загнанный в западню одинокий зверь, гнул в дугу вековые ели, стонал, рычал, словно он одержим самим дедом Карачуном, который хотел добраться до маленьких глупых людишек.

     Но только потоки воды с могучих лап струились на них, зябко кутавшихся где-то внизу, в его огромных корявых когтях, своими промокшими плащами, да жались друг к другу, стараясь хоть как-то спрятаться от этого страшного ночного хищного зверя.

     — Слышите?.. Сам Чернобог лютует, никак демонов своих цепных выпустил, вон как надрываются… Нас, что ли, ищут?.. Не к добру всё это... — крепкий в плечах воин с русыми кудрявыми волосами, которые были перевязаны синей шёлковой лентой в конский хвост, тяжело вздохнул.

     — Слышу и также помню… — донеслось в ответ из темноты, — что великий совет волхвов доверил нам дело серьёзное и опасное, надо бы отыскать эту жрицу, да желательно по быстрее, видишь, как великих жрецов Ра эта беда переполошила, — обтерев лицо крепкой ладонью, ответил ночной, невидимый глазу собеседник. — Нечай сам Стрибог помогает Карачуну… — воин вверх запрокинул голову, подставляя свое обветренное лицо под летящие с чёрного небосвода крупные капли дождя.

     — Подвывает-то как натужно, аж на душе муторно… Дела… Может, мы этой вылазкой своей немало крови людской спасём… — поежившись, кивнул он в темноте, больше, наверно, себе для пущей убедительности, чем своим друзьям, с которыми он держал дальнюю и долгую дорогу.

     — Горыня, вот ты телок необъезженный! — раздался из сумерек красивый девичий голос.

     Молодая охотница старалась хоть как-то избавить себя от холодной сырости, прыгала на одной ноге, сняв шлем, рассыпая в разные стороны каштановые волосы, которые мокрыми сосульками повисли на её плечах. Аккуратно собрала их, скрутила в канат до скрипа, и небольшая струйка воды тонким ручейком скатилась по её кольчуге.

     — И когда ты только успел все яблоки сожрать? — она нагнулась к своему мешку. — Прорвало там, что ли, — охотница недовольно кивнула в сторону черного непроглядного громового неба. — Давненько такого не было, даже и не упомню. Нет… я дождь люблю, но третий день к ряду хляби такой, это уже перебор! — молодица причитала как старая бабка-ворчунья, которая уже прожила не один век на этом свете, всё ещё не отрывая внимания от своего объёмного вещмешка.

     Друзья украдкой меж собой переглянулись и бесхитростно подсмеивались, слушая в очередной раз оханья зеленоглазой охотницы. Все знают, что когда кому-то плохо, то остальным, если можно так аккуратно сказать, ровным счётом наоборот, а особенно бестолковым парням.

     — Это всё ведьма клятая виновата, — донеслось из-под еловой лапы, которая служила укрытием богатырскому голосу. — Она, подлая, слякоть напустила… — откликнулся в темноте тот самый телок, который сожрал все яблоки.

     — И всё равно, вот сижу и думу думаю, — рассуждали вслух под лапой, — никак не могу в толк взять, на ум мой не идёт, как это тебя, непутёвую, с нами Люд в лес дремучий отпустил? — богатырь сидел на сухостое, стараясь как можно лучше укрыться своим красным щитом от холодного проливного дождя. — Видно, Репей, ты его заела дома до самой печёнки своим нытьём… — сам же и ответил на поставленный собой вопрос и резко тряхнул своим конским хвостом, сбивая с них мелкую морось.

     — Ага, его заешь… — отозвалась охотница. — Быстрей тебя самого серым пеплом по ветру развеет, чем его… — Фрида уже заканчивала не совсем приятные для тела дела. — Чуть что, сразу же упор лёжа принять! — девица постаралась голосом передразнить своего отца. — Как будто он больше слов не знает, пердун старый... Ничего ему поперёк уже сказать нельзя! — она фыркнула, как дикая росомаха. — Совсем уже из ума выжил… — сняла со своих плеч мокрый, прилипший к девичьему телу плащ и стала его яростно выкручивать, как будто это было банное мочало, представляя, видимо, в своей голове своего единственного родителя Люда, — дома весь пол сиськами до дыр затёрла… — она недовольно в темноте сморщила свой нос и покривила тонкими губами.

     — А я-то думаю, что это они у тебя такие, ну это… — Горыня замялся, с его стороны послышался шорох, он прислонил свои медвежьи ручищи к бычьей груди, посмотрел на них, оценил… Ещё немного скукожил ладони, тем самым обозначил совсем крохотный размер. — Яблоки, — выдавил из себя он, сродни ребёнка родил, и сразу же пригнулся к земле, прикидываясь травой ползучей, прячась от меткой своей подруги: не прилетело бы из темноты чего? А нет, прилетело…

     — На себе не показывают… — тут же постарался вставить слово старшего по ряду молодой князь Олег, тем самым упрекая в неразумном поведении своего боевого товарища.

     — Фу, фу, фу! — Горыня запыхтел загнанной лошадью, пошаркал ладошками по своей кольчуге, стряхивая невидимые титьки куда-то себе под ноги в мокрый лесной мох, и тут же три раза сплюнул через левое плечо. — Чур меня, чур! А то вдруг вырастут… — добрый молодец постучал костяшками кулака по дереву и заулыбался, вроде дитя малого, бестолкового, покосился в сторону боевой подруги хитрым котом, который уже побывал в погребе у своей глупой хозяйки, и невинно ей улыбнулся: хотя и зря, ночь на дворе тёмная, хоть глаз выколи, ничего дальше вершка не было видно.

     Олег усмехнулся в молодой, недавно отращенный ус, хоть и ночь стояла страшная и непроглядная, но поддержать разговор друзей, этой вечно грызущийся между собой пары, своего добродушного друга Горьки и зеленоглазой арийской фурии Фриды, это святое дело, а то чувствовали они себя в этой страшной глухомани беспокойно, вот и веселились, поддерживая друг друга как могли.

     — Вот тебе, Горыня, гадость сказать, что кобелю забор обоссать, только ногу в нужном месте для непотребства успеть бы поднять. Они, что, у меня должны быть как у твоей бабки Агафьи козы?! Торчать в разные стороны? — Фрида поджала тонкие девичьи губы и отвернулась от него, показывая своё отношения к бесчувственному деревянному чурбану. — Да твоими дланями только у коровы вымя мять... — не удержалась она от едкого словца в сторону товарища. — Только козьи сиськи и щупал в жизни...