План по соблазнению герцога (СИ) - Лисканова Яна - Страница 17

Я вспомнила, как сама сидела в ночи и конспектировала все советы в тетрадочку «Плана по захвату и соблазнению герцога», которую держала под замком в секретере… А может мой жених вот так же сидел в ночи и тоже конспектировал в тетрадочку? Я представила и, не удержавшись, хихикнула в веер.

Абсолютно невозможно!

Герцог Сильбербоа попросил прощения у главы посольской миссии Восточного Княжества и, поклонившись, пошел искать невесту. Подходило время следующего танца. Найти ее было не так чтобы сложно. В этот вечер она привлекала довольно много внимания — и по любопытным, восхищенным и раздраженным взглядам окружающих примерно найти направление было не сложно.

Девушка со скучающим и слегка раздраженным лицом слушала комплименты престарелого, но все еще уверенного в своей неотразимости маркиза Дирта. В свое время он имел славу настоящего ходока и очень этим гордился, доставляя немало неприятных минут своей жене. Теперь же он оглядывал фигурку мисс Леоны жадным неприятным взглядом, смотрел на нее сверху вниз, совершенно не замечая, что вот сейчас ему бы срочно извиниться и отойти подальше.

Но вместо этого он сказал что-то, от чего брови девушки изумленно вскинулись — маркиз мог бы заметить, но для этого ему пришлось бы поднять глаза выше сантиметров на пятнадцать-двадцать. Герцог уже видел эти янтарные глаза вот такими вот — зло и немного предвкушающе сузившимися. Девушка чуть наклонила голову к груди, многообещающе посмотрела на собеседника исподлобья и сверкнула оскалом.

Герцог скривился и поспешил в их сторону.

Такие мужчины всегда раздражали герцога. В детстве и юношестве это было просто интуитивное желание стоять от них подальше, подальше же отвести от таких маму или кузину… Совершенно неосознанное, даже немного стыдное нежелание стоять под таким взглядом, под которым почему-то всегда чувствовал себя униженным, оплеванным; желание огрызаться на таких, даже если они молчат. Какой-то особый тип людей, чаще мужчин, которые смотрят на окружающих, как на куски мяса. И удивлялся — почему другие этого не ощущают? Почему мама польщенно улыбается?

Со временем он понял, что есть и другие, кто чувствует, как он, кто замечает и просто терпит. Чем старше становился герцог, тем менее он, конечно, склонен был терпеть или сбегать, тем скорее он сам ставил на место, лишал благ, должностей, отдалял от себя подобных личностей, вычищая пространство вокруг себя и близких. И мало уважения испытывал не только к тем, кто позволял себе так смотреть буквально на всех без разбору, но и к тем, кто все понимая, позволяет смотреть на себя сверху вниз, смотреть на себя, как на кусок мяса.

Первым переломом было знакомство с Орханом, который совершенно спокойно мог позволить практически любому унизить себя, не переставая при этом улыбаться. Герцог Сильбербоа бы и внимания не обратил, если бы не еще не сформулированное, но очень четкое ощущение, что что бы графу ни говорили, как бы на него ни смотрели, сам он себя униженным вовсе не считал. И не был.

Тогда герцог решил пересмотреть свое категоричное отношение. Самоуважение некоторых людей абсолютно не зависело от отношения окружающих. Это было потрясающе! Герцога всегда учили, что нельзя позволять себя унижать, что такое отношение нужно пресекать на корню, за такое нужно наказывать, но никогда не говорили, что такие вещи можно просто игнорировать. Не зависеть от того, уважают тебя окружающие или нет.

Какое-то время он даже пытался подражать новоприобетенному другу, но довольно быстро пришел к выводу, что это глупо и бесполезно — разные люди по разному решают одни и те же проблемы, и это вовсе не плохо.

Вторым открытием в этом отношении была Фиви. Тогда еще только-только выбившая себе должность помощника секретаря, старавшаяся лишний раз не отсвечивать и прятавшаяся в ужасного цвета мешковатые платья — девушка совершенно очевидно пыталась не допустить даже мысли у окружающих, что пришла сюда вертеть хвостом. Конечно, это не помогало. Многим не нужны были причины, а повод придумать всегда можно и самому — для некоторых личностей того, что она вообще вышла из дома, где место всем приличным девушкам, вполне хватало, чтобы обвинить ее в распутстве и навязать свое внимание.

И после одного случая, когда ему в очередной раз пришлось вмешаться, он все же спросил у нее (к своему стыду с некоторым наездом), почему она не отказывает прямо и четко, почему не дает понять, что ей это неприятно, не ставит на место, а только ходит вокруг да около и аккуратно намекает… Наверное, таким идиотом, как когда Фиви рассмеялась ему прямо в лицо, а потом окинула взглядом непривычно снисходительным, он себя не чувствовал почти никогда.

Она тогда посмотрела на него внимательно, осторожно и спросила, действительно ли он хочет знать ответ или спрашивает, чтобы потом научить, как правильно жить жизнь молодой девушке ее положения — и он ответил, что да, действительно хочет знать ответ, в тот самый момент пообещав себе не раздавать советов, которые ей очевидно были не нужны, а просто слушать.

Фиви тогда объяснила, объяснила честно, что ей не нужны проблемы, которые за «прямой и честный» ответ могут принести ей мужчины; что не со всеми проблемами у нее найдутся силы справится. Что она не мужчина и не герцог, не племянник Его Величества, чтобы «ставить всех на место», что она очень хочет когда-нибудь иметь возможность отвечать прямо, но до этого еще надо дожить, и желательно целой и невредимой, и не поставив при этом в неудобное положению семью и близких…

Много она ему тогда всего сказала. И он слушал и не давал советов со свей колокольни, потому что она была высоко-высоко, как мало чья другая. И он к этому привык с детства и только с нее и смотрел, и даже не задумывался, что вид с другой высоты — тоже другой, что некоторые вообще по земле ходят.

Когда это было? Лет пять назад… Не такой большой срок, но тех пор многое изменилось. И Фиви стала спокойнее, расправила плечи и уверенно шла к тому, чтобы занять даже еще более видное место, чем сейчас, может даже и при дворе. Его Величество был очень доволен ее предложением в области культуры и просвещения и позволил курировать его, предоставив всю нужную информацию…

В общем, такие мужчины, как маркиз Дирт, ему не нравились. Тем более они ему не нравились рядом с так или иначе близкими ему женщинами. Потому что женщины почти всегда в более невыгодном положении, чем мужчины. Даже сейчас, стоит ей резко ему ответить, именно мисс Леону назовут грубиянкой, даже если все и всё будут понимать, именно ее репутацию будут чернить за невоспитанность. Даже если она почти герцогиня, а он — всего лишь маркиз. Ведь пока что он маркиз, верный Его Величеству слуга, имеющий немало наград с последнего военного конфликта, а она — просто юная леди, которой стоит с большим уважением относиться к многоуважаемому мужчине гораздо старше ее.

Многоуважаемый мужчина гораздо старше ее смотрел на нее с таким отвратительно похабным взглядом, с такой необоснованной снисходительностью, будто Леона — не живое разумное существо, а лишь что-то, на чем держатся приятные глазу округлости. И видят боги, герцог вполне мог понять чисто плотской интерес к красивой девушке — тем более Леона была без преувеличения очень хороша, и не залюбоваться, когда тонкая струящаяся ткань при любом движении очерчивала то одну, то другую часть тела, было сложно. Но любоваться человеком, хотеть человека это не то же самое, что хотеть, не видя перед собой человека. Не задумываясь, насколько приятно или неприятно может быть такая демонстрация своих намерений не просто незнакомой девушке, но чужой невесте.

Маркиз не видел в этом ничего дурного, считая, что девушки для того и нужны, чтобы чесать о них свое самолюбие — ретроград, застрявший во временах, где леди не имели права даже слова поперек сказать. И ответственность отвечать таким, как они того заслуживают, герцог давно уже взял на себя — ведь он мог себе позволить. Так почему бы и нет?

Вот только он не успел. Мисс Фламмен окинула маркиза таким же говорящим взглядом, улыбнулась так насмешливо, что зубы свело даже у герцога, а потом шепнула что-то неслышно, что маркиз побагровел и набычился. Он хотел ей что-то ответить, но она не дала ему и шанса. Смотрела сверху вниз даже при более низком росте и неразличимо для окружающих говорила что-то, от чего сгущался даже воздух вокруг. Окружающие отошли, но впивались в эту сценку взглядами, полными любопытства, а ей было все равно.