Портрет предателя (СИ) - "Мурзель" - Страница 35

Серые тучи низко висели над головой, ветер свистел в ушах и со скрипом качал величавые сосны. После полудня беглецы перевалили через хребет и спустились в долину. Отсюда до границы с Мерганией было рукой подать.

Зигурд дал знак остановиться.

— Здесь наши дороги расходятся, — сказал он. — Дальше поедете верхом. Езжайте на север, не сворачивая — и скоро выйдете на тракт. До Дюбона около дня пути.

Доминика стояла в стороне, не в состоянии вымолвить ни слова. Она ничего не видела из-за слез, застилавших глаза. Рваный ветер развевал короткие волосы и яростно трепал ее одежду. Сердце ныло от тоски, она крепко сжимала кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони. У нее не было сил на прощания, она боялась, что просто разрыдается, если попытается хоть что-то сказать.

Зигурд вручил Себастьяну увесистый кошелек.

— Здесь немного денег. По дороге будет постоялый двор, переночуете там. Скажете хозяину, что вас прислал я — он сделает вам скидку. Завтра к полудню уже будете на месте.

Юноша протянул хейдеронцу ладонь.

— Спасибо за все, друг.

Секунду поколебавшись, Зигурд крепко пожал его руку.

— Прощайте, — он бросил долгий взгляд на Доминику и добавил. — Береги ее!

Комментарий к 33. Расставание

Это далеко не финал!!!

========== 34. Дюбон ==========

Себастьян и Доминика прибыли в столицу Мергании к полудню следующего дня. Они миновали обширное предместье, въехали через южные городские ворота и поскакали по булыжной мостовой, с трудом лавируя среди карет, экипажей и груженых телег, сплошным потоком едущих им навстречу. С обеих сторон дороги тянулись однообразные ряды узких почерневших домов с заостренными крышами, а по тротуарам струилась многолюдная толпа.

Воздух был наполнен едким дымом из печных труб, кузниц и литейных цехов, и Доминика невольно поморщилась. Она не любила этот город, он казался ей суетливым и бездушным. Здесь не было той размеренности и неспешности, к которой она привыкла в Форталезе. Здесь все куда-то спешили и злились от того, что не успевают.

В этом городе было слишком много людей. Из окрестных деревень сюда стекался всякий сброд — беспутные дворянские сынки, разорившиеся крестьяне, иностранцы, беженцы, и авантюристы всех мастей. Все рвались в Дюбон в поисках лучшей жизни — и почти все оказывались на ее дне, вынужденные ютиться в тесной каморке в одном из серых домов и вкалывать с утра до ночи за гроши на какой-нибудь мануфактуре.

Спустя какое-то время кузены пересекли каменный мост через широкую мутную реку и въехали на главную улицу, утопавшую в зелени цветущих каштанов. Воздух здесь был гораздо чище, чем на рабочих окраинах, и Доминика с удовольствием вдохнула ароматы цветов и свежей выпечки. В начале лета центр Дюбона был довольно красив, но его пастельная красота казалась Доминике блеклой по сравнению с солнечными городами Ангалонии. В Дюбоне ей не хватало ярких красок, буйной растительности и южного легкомыслия.

На первых этажах располагались дорогие магазины и модные ателье, и взгляд Доминики невольно скользил по их причудливо оформленным витринам. Нарядная публика неспешно прогуливалась по широкому бульвару, а между ними проворно сновали цветочницы с тяжелыми корзинами в руках. В многочисленных ларьках продавали сладости и сувениры, и размеренный гомон толпы время от времени прорезался громкими выкриками торговцев и зазывал.

На одном из богато украшенных фасадов красовалась вывеска «Отель «Франциск I». Себастьян натянул поводья и повернулся к Доминике.

— Милая, как ты смотришь на то, чтобы остановиться в этом отеле? — поинтересовался он.

Ее взгляд скользнул по вычурной лепнине, высоким окнам и кованым ажурным балконам.

— А не дороговато ли? Нам денег-то хватит?

— Мне до смерти надоели дешевые трактиры и ночлег в палатке! — пожаловался Себастьян. — Хочется хоть раз наконец-то выспаться в нормальной постели!

— Как знаешь, — равнодушно бросила Доминика.

Ей было все равно. Что толку от всей этой роскоши, если ее сердце навсегда осталось в Хейдеронских горах?

***

Она вприпрыжку сбегает по ступеням. Ярко светит солнце, под ногами шуршит гравий. Издалека она замечает серо-голубой мундир.

Это он!

Она бросается к нему, он тянет к ней руки. Она падает в его объятия, он жарко целует ее.

Счастье. Безграничное счастье наполняет ей душу.

Доминика открыла глаза и уставилась на витиеватую лепнину высокого потолка. Комнату заливал яркий свет, пробиваясь сквозь тонкие занавески на огромном окне. По ее щекам побежали горячие слезы. Это был всего лишь сон, а на самом деле она больше никогда его не увидит!

Доминика схватила с прикроватной тумбы блокнот плотной бумаги и карандаш с золоченой монограммой отеля и принялась лихорадочно рисовать. Рисовать его. Рисовать таким, каким он запомнился ей навсегда.

Тонкими линиями она набросала овал лица и наметила основные черты. Тщательно вывела густые брови, нарисовала глаза. Светлые, как небо, прозрачные, как горный хрусталь. Вспомнила, как тонула в этих глазах, как была не в силах в них насмотреться, как их взгляд обжигал ее, пронзая до самого сердца.

Уверенными штрихами очертила нос, чуть свернутый набок. Четкой линией вывела губы. О, теперь она знает, каковы эти губы на вкус! Она помнит, как они пьянят, как сводят с ума! Обжигающие поцелуи — трепетные, нежные, настойчивые; сбивчивый шепот, жаркое дыхание — как ей забыть все это? Как жить без этого дальше?

Доминика тяжело вздохнула, вытерла с уголков глаз набежавшие слезы, и вновь взялась за карандаш. Твердой линией обозначила подбородок, густо заштриховала щетину. Вспомнила, как впервые коснулась его лица тем утром в лесу, когда он бинтовал ей порезанный палец. Как нерешительно гладила его по щеке, а жесткие волоски кололи ей ладонь. Уже тогда она любила его, но еще не решалась себе в этом признаться.

Резкими движениями черкнула рубленые линии шрамов. Косой штрих на левой брови. Тонкий рубец на губах. Ломаная черта на переносице. Эти шрамы пересекли его лицо так же, как та ночь разделила его жизнь на «до» и «после». Та ночь, что сломала его судьбу, что сделала его циничным, жестким и мстительным. Но теперь она знала, каков он на самом деле. Знала, какое горячее сердце, какая мятущаяся душа скрываются под грубой оболочкой.

Доминика поймала себя на том, что лихорадочно грызет карандаш, вспоминая его слова и признания. Она вспомнила, как он открылся ей, как рассказал о той страшной ночи, о жажде мести, о его участии в заговоре. Он мог бы все это утаить, но решил быть с ней честным, и за это она бесконечно уважала его.

Легкими штрихами Доминика принялась рисовать волосы, вспоминая, как любила их гладить, вдыхая их терпкий запах. Запах дыма и можжевельника. Она все бы отдала, лишь бы вновь ощутить этот запах, лишь бы вновь пропустить между пальцев короткие жесткие пряди!

Быстрыми линиями набросала завершающие черты — шею, уши, плечи. Машинально проставила финальный аккорд — свою подпись: «Д.Б.»

И вот — он глядит на нее с листа. Глядит, как живой. Доминика посмотрела в его глаза, и ее сердце сжалось от беспросветной тоски.

Она захлопнула блокнот, сунула его под подушку и горько зарыдала.

***

Королевский дворец встретил кузенов тишиной и запертыми воротами. Сквозь витиеватую решетку они увидели пустынный парк и неработающие фонтаны.

— Их Величество вместе со всем двором в настоящее время изволят пребывать в летней резиденции на озере Пуалон, — пробубнил чопорный привратник в безупречно отглаженной ливрее.

— И когда Их Величество соблаговолят вернуться? — в тон ему спросил Себастьян.

— Сие мне неведомо, — ответил лакей. — Может через неделю, а может только осенью. Их Величество также намеревались отправиться с визитами по своим подданным, так что я затрудняюсь ответить на ваш вопрос.

Себастьян и Доминика переглянулись.

— Что будем делать? — спросила она.

— Остается только ждать. Нет смысла гоняться за ним по всей Мергании, — заметил он.