И опять Пожарский. Тетралогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 5

Ну, что ж, расклад не самый плохой, молодое тело, княжеский титул, кое-какие знания по истории, в основном по битвам, заученным в академии генерального штаба. Что ещё из плюсов? Он может попробовать сварить стекло, работая заместителем генерального директора завода в Гусь-Хрустальном, пришлось выучить процесс производства стекла, хрусталя и изделий из них наизусть. Завод был очень старый и мелкие аварии, на разбор которых он обязан был являться, случались очень часто. Поневоле освоишь всю технологию от подготовки шихты и устройства печей до гранения. Скорее всего, фарфор, фаянс и даже костяной фарфор он тоже сможет изготовить, главное найти материалы. Год работы в Германии на фарфоровой фабрике помнился во всех деталях. Сможет он и цемент сделать, ну и кирпич, скорее всего. Бумага? Тут сложнее, только, то, что почерпнул у попаданцев. Придётся поэкспериментировать. Ткацкое оборудование? Все попаданцы в книгах начинали именно с него. Чесалку и ножную прялку изобрести он сумеет, а вот приличный ткацкий станок, да ещё с самолётным челноком, ну, тоже придётся повозиться, теория-то ясна, а вот с мастерами и инструментами сложнее.

Оружие? Как устроен револьвер, пистолет и автомат с пулемётом Афанасий Иванович знал, но сделать их без приличного перечня очень точных станков и передовой металлургии невозможно. Станкостроение было явно не его коньком. Металлургия? Ну, кое-что из истории металлургии он помнил, те же попаданцы часто к ней обращались.

Химия. Тут совсем плохо. Школьные знания, да рассуждения тех же заброшенных в средние века предшественников. Глаубер ещё молод, придётся изобретать азотную кислоту самому. Лет через десять нужно будет его найти и заманить в Россию (или Московию).

А кто ещё из великих учёных сейчас живёт. Кеплер через два года выиграет процесс у инквизиции и вырвет из её рук мать, обвинённую в колдовстве. Вот в двадцатом его и надо пригласить к себе. Галилей, он сейчас как раз сцепился с Ватиканом и иезуитами, пока он в обиде на всю Европу его тоже можно затащить сюда.

Торричелли ещё пацан, пусть учится. Когда повзрослеет, нужно будет осуществить его мечту и соединить их с Галилеем в тандем. Его учителя Кастелли, кажется, тоже надо будет забрать. Паскаль ещё не родился. А вот Декарту сейчас около двадцати лет, его нужно будет вывозить из Европы с её тридцатилетней войной обязательно, пусть творит во славу России. Пожалуй, больше никто и не вспоминается.

Что ещё? Сельское хозяйство. Из воспоминания Петра Пожарского всплыло, что тот решил в папенькиной вотчине разводить польских великанских лошадей дестриэ. Это осуществим обязательно. Нужно будет завести из Европы картофель, перец, баклажаны, подсолнечник и кукурузу. Где-то лет через пятнадцать в Голландии начнётся тюльпаномания, нужно к ней успеть и погреть на ней руки, значит, придётся раскошелиться сейчас и закупить пёстролепестные и темно-красные тюльпаны.

Китайский чай сейчас идёт в Европу, в том числе и через Россию. Нужно будет известную авантюру с копорским чаем попробовать провернуть сейчас. Хорошо бы ещё из Скотландии и Испании завести овец. Шерстяная ткань на механических станках – основа всей экономики попаданцев. Ещё нужно будет повспоминать про одуванчики, Сталин из них резину делал в годы первых пятилеток.

На этом месте Афанасия Ивановича прервали.

– Княжич, жив! Здоров ли? – проснулся и увидел его открытые глаза стрелец, дежуривший у изголовья.

– Поздорову, – попробовал своё знание языка и голос заодно Афанасий Иванович.

Язык серьёзно отличался от современного русского, какая-то новгордско – украинская смесь, но вместе с памятью княжича Петра к генералу пришло и знание этого языка, как устного, так и письменного.

– Испей вот взвару целебного, – сын травницы Прасковьи Фома Лукин, зачерпнул из глиняной миски, уже испробованного болезным напитка, глиняным стаканчиком и протянул Петру.

Афанасий Иванович выпил весь предложенный лечебный напиток и поднялся с лежанки из веток.

– Полежал бы, чай болезный, – сделал попытку придержать княжича стрелец.

– На том свете належимся, – отстранился Пётр и сел на лежанке.

В теле чувствовалась ещё слабость, даже голова слегка закружилась, но генерал стиснул зубы и поднялся. Рубаха была мокрой от пота, он её стянул через голову и вышел из шатра в одних портках. Утро было по-осеннему прохладно, на траве поблёскивали в лучах поднимающегося над лесом солнца росинки. Заливались нестройным хором птицы, попахивало костром, двое стрельцов готовили в большом горшке кашу с мясом. Благодать.

Ну, про благодать это, наверное, Пётр Дмитриевич подумал, а вот Афанасий Иванович подумал, что надо бы проверить, на что способно его новое тело. Вспоминая молодость, бывший учитель первых десантников Советского Союза проделал несколько катов и в кульбите упал на траву отжаться. Растяжка у княжича была так себе. Натренированность мышц на длительное упражнение ещё хуже, барчук, одно слово. Отжавшись, пять раз на левой руке, пять раз на правой, а потом два десятка на обеих, Пётр рухнул в мокрую траву. Стыд и позор.

– Пётр Дмитриевич, да в тебя во время хвори никак бес вселился? – вокруг поднявшегося княжича стояли все стрельцы и подозрительно перешёптывались, общую мысль высказал десятник Афанасий Борода.

– С чего ты решил? – Пётр (будем теперь называть его так) постарался, как можно более грозно глянуть на стрельцов, нельзя терять лицо, он князь, а кто такой стрелец перед князем.

– Так, руками, ногами машешь, ну чисто юродивый, – Борода стушевался под взглядом, зато вылез вперёд здоровенный детина с двумя выбитыми передними зубами (наверное, кулачный боец), кажется, Фома Исаев.

– Это казацкие ухватки, – вспомнив истории про попаданцев, уверенно ответил ему Пётр и добавил, – Ты, я смотрю, боец кулачный, может, сойдёшься со мной один на один, я тебе ухватки и покажу, – генерал решил, что самое время заводить друзей среди стрельцов, уважают не только родовитого, но и сильного.

– Что ты, княжич, ты хворый – я здоровый, ты вьюнош – я муж опытный, ты, может, чего у казаков и нахватался, а я с десяток лет лучший поединщик в полку, – детина снисходительно улыбнулся.

– Забоялся, значит, – решил подначить того Пётр.

– Нет, Пётр Дмитриевич, просто невместно, зашибу, а меня потом на кол, – громила не повёлся.

– А я вот, думаю, Фома, что боишься перед товарищами проиграть мальцу, – поединок был теперь нужен в любом случае, даже если попаданец его и проиграет.

– А что, Фома, надери уши княжичу, раз сам нарывается, – закончил спор десятник Фомы, Козьма Шустов.

Стрельцы неодобрительно загудели, но расступились, давая бойцам место для поединка. Образовался круг диаметром метров десять. Пётр ожидал, что Фома примет какую ни какую стойку, но тот расставил руки, словно хотел завалить девку на сеновале и попёр вперёд. Нырок в кульбите вперёд, под ноги, удар в солнечное сплетение, уход вправо, ножницы и добивающий ладонью в ухо. Нет. Тело было не то, слишком лёгкое, не гибкое, барчук словом. Фома был в нокауте. Только через минуту он встал на колени и затряс головой. Всё это время стрельцы не проронили ни слова, ни одобрения, ни осуждения, ни чего. Пётр ждал. Ещё через минуту Исаев поднялся на ноги и опять попёр на княжича. Ни каких выводов не сделал. Обманное движение влево, захват левого рукава и бросок через плечо с колен. Нет, блин, вес не тот. Амплитуда получилась аховая, дух из Фомы не выбила, но упал тот красиво, на спину, во весь рост. Подниматься стрелец не спешил, лежал, смотрел на небо и переоценивал ценности. Пётр подошёл к нему и подал руку, помогая подняться.

– Пёрт Дмитриевич, а не научишь и меня тем ухваткам, – чемпион полка был не посрамлён, а удивлён.

– Почему не научить, и тебе на пользу и отечеству, – широко улыбнулся юноша.

Выехали через час. Позавтракали, свернули бивак и, не мешкая, тронулись. До Владимира было вёрст двадцать и по свету нужно было обязательно добраться, ни перед закрытыми, же воротами ночевать. Даже обеденный привал не делали, покормили лошадей, схарчили сами по куску хлеба, последнего, кстати, и снова в путь. Часа в три по полудню и подъехали к посадам Владимира. Город стоял на правом берегу Клязьмы и оброс пригородами и посадами на несколько вёрст. К городским воротам добрались одними из последних, их уже начали закрывать, но отряд стрельцов с подорожной от самого царя впустили без пререканий, указав, где двор воеводы и где нужно остановиться самим стрельцам. Воеводой во Владимире бы Дмитрий Иванович Волховский. Был он человеком заслуженным, даже получил похвальную царскую грамоту за освобождение Мурома и защиту Владимира от изменников.