Весенняя коллекция детектива - Устинова Татьяна - Страница 27

– Люся! – вскричала страдалица Олимпиада. – Люся, ну, сколько можно?!

– А что? Это я все правду говорю! Тетя Верочка моя на пенсии, а раньше в бухгалтерии работала, на заводе. Люба… вот только Люба у нас знаменитость, гадалка она.

– Люба это кто? – спросил Добровольский у Олимпиады.

– Да вы ее видели! Когда Парамонов упал. Такая высокая, в халате.

– А чем она знаменита?

– Ой, да к ней народ со всей Москвы едет, чтобы она погадала и порчу сняла, или сглаз там какой! – Люсинда пожала плечами, удивляясь, что Добровольский не понимает такого простого дела. – К ней Ашот каждую неделю ездит, и она ему советы дает, прям жить без нее не может. Чуть что, сразу – Люба, погадай мне! Вот она и рассказывала тогда, что карты у ней беду предвещали, а она все понять не могла, на кого беда-то выпадает! А оказалось, на Парамонова.

– А зачем вам наши соседи? – спросила Олимпиада. Она мешала ложечкой чай и очень следила, чтобы это было красиво.

Она все еще мечтала «произвести впечатление», хотя в присутствии Люсинды это вряд ли было возможно.

– Я хочу знать, что здесь происходит.

– Вы?! – поразилась Олимпиада. – Зачем это вам?! Вы живете… не здесь, и вряд ли вас могут интересовать наши дела.

Не мог же он ей сказать, что его «наши дела» как раз и интересуют.

– Когда у меня под носом погибают два человека, я должен понимать, что происходит. – Он добавил себе чаю и объяснил невозмутимо: – В целях собственной безопасности.

Олимпиада пожала плечами.

– Про слесаря мне ничего не известно, – продолжал Добровольский, – а про того, кто упал с крыши, мне сказали, что следов насилия нет и дело не возбуждается.

– Ведь он же выпимши был, – опять встряла Люсинда. – Так жена его сказала. Ух, не люблю я ее, противная тетка, ужас! А если он под градусом был, то и сдуло его с крыши, как ветром, понимаете?

– Нет, – сказал Добровольский, – не понимаю. На краю крыши видны отчетливые следы его ботинок. Там, где он потерял равновесие. Если бы он оступился и упал, следы бы смазались. Вряд ли он прыгал с крыши из стартовой позиции, сильно оттолкнувшись!

– Зачем же ему толкаться?.. – пробормотала Люсинда и посмотрела на Олимпиаду. – Он и не толкался! Его качнуло, он и того… свалился.

– Откуда тогда следы, если, как вы говорите, его качнуло? Нет. – Добровольский поднялся, подошел к секретеру, открыл резную крышку и достал невиданную квадратную бутыль с хрустальной пробкой, от которой во все стороны прыскали холодные искры, так играл свет. – Выпьете со мной виски?

– Да, – согласилась Олимпиада Владимировна.

– Да, – согласилась Люсинда Окорокова.

На свет явились три стакана, тяжеленные, широченные, с толстым дном.

– Ну и стаканище, – протянула Люсинда, взвешивая тару на ладони. – Жуть! Полкило, не меньше.

– Такие следы могли остаться, только если его волокли к краю, – сказал Добровольский, наливая в каждый стакан по крошечному глотку виски. Себе он налил больше на два пальца.

Олимпиада задумчиво посмотрела на него.

– А вы думаете, что лейтенант из милиции следов не заметил?

Добровольский пожал плечами. Лейтенант интересовал его меньше всего.

– А почему Парамонов тогда не кричал? Его волокли, а он не кричал?! Мы же ничего не слышали!

– Я думаю, – невозмутимо сказал Добровольский, – что его сзади чем-то оглушили. То есть не чем-то, а лопатой. Ударили, а потом оттащили к краю.

– Господи боже ты мой, – пробормотала Люсинда Окорокова.

– Лопата… была у него в руках. – Олимпиада закрыла глаза, стараясь вспомнить, а когда вспомнила, быстро глотнула из своего стакана. Люсинда посмотрела на нее и тоже глотнула. Замахала руками, сморщилась и просипела:

– Самогон, вот как есть самогон, который дядя Вася гонит! У нас в станице Равнинной родственники, – дыша ртом, объяснила она Добровольскому. – Тетя Зоя, дядя Вася и ихняя девчонка. Так дядя Вася самогон гонит, а тетя Зоя его на калгане настаивает. Пить невозможно, крепкий, зараза! Вот как эта ваша виски, не отличить!

Добровольский не выдержал и засмеялся, и Олимпиада Владимировна засмеялась тоже.

– Вы чего? – спросила Люсинда Окорокова.

Опять глупость сморозила! Да что ж такое, все время она впросак попадает! Конечно, эти образованные, а вот на рынке, к примеру, одна только Валентина Ивановна образованная, бывшая учительница младших классов, она памперсами торгует. Ну, грузчики все образованные, конечно, все инженеры да научные сотрудники, но с ними особенно не разговоришься, пьющие все до одного. Где ей образованию-то учиться?!

Она не была обидчивой и сейчас не обиделась, а тоже засмеялась вместе с ними.

– Так как же вы говорите, что его по башке шарахнули, если Липа утверждает, что он лопату в руках держал?

– Была лопата, – подтвердила Олимпиада. – Он снег кидал, такие огромные куски падали!..

– Все верно, – подтвердил Добровольский. – Только когда я на крышу полез, никакой лопаты там не оказалось.

– Как?!

– Не было, и все.

– А… где она была?

– На чердаке, возле лестницы.

Олимпиада подумала секунду.

– Может, это какая-то другая лопата? Не его? У нас их несколько в подвале под домом. Года два назад купили.

– Все скидывались, – сообщила Люсинда. – На замок и на лопаты. И еще грабли тогда купили, чтобы весной прибираться, и совок нам с Липой, потому что мы по весне цветы всегда сажаем. Хотя тут не цветы, а грех один. Вот у тети Зои, в Равнинной, там такие мальвы, что из окон ничего не видать, и занавесок никаких не надо!

– Не было никакой другой лопаты, – решительно не дал увести себя в станицу Равнинную Добровольский. – Я осмотрел всю крышу и внизу тоже. Я, правда, сверху смотрел, но оттуда как раз хорошо видно, и фонарь все освещает. Я думал, что была вторая, но ее не нашел. Да и странно, если бы она была. Зачем на крыше две лопаты?! Туда и так влезть трудно, а уж с двумя лопатами…

– Да какая вторая-то?! Я не поняла ничего, – призналась Люсинда.

– На крыше не было лопаты, – объяснила Олимпиада нетерпеливо. – А снег Парамонов кидал, чуть в нас не попал. Спрашивается, чем кидал?

– Ну, лопатой, – задумчиво сказала Люсинда.

– Вот именно. А ее нет. Спрашивается, где она?

– А где она?

– На чердаке. Ее нашел Павел… Петрович.

– Можете называть меня просто по имени, – галантно предложил Добровольский. – Вы же почти моя родственница! Вы столько лет прожили рядом с моим дедом, и к тому же я еще вывез ваш мусор!

Олимпиада ни в какую не желала представлять себя его родственницей!

– Да откуда же она взялась на чердаке, если Парамонов с крыши упал? Он же не мог сначала лопату на чердак поставить, а потом упасть!

– Не мог, – согласился Добровольский. – В том-то и дело. Значит, лопату поставил кто-то еще. Тот, кто его толкнул. Тем более что вы держите лопаты в подвале, а не на чердаке. Я этого не знал.

Олимпиада допила виски.

Ей тоже, честно говоря, не очень нравилось это питье, но приходилось делать вид, что нравится – а как же иначе?

– Да, но это значит, что его… убили?!

– О чем я вам и толкую, – сказал Добровольский нетерпеливо. – Именно об этом.

– Но зачем кому-то понадобилось убивать… Парамонова?!

– А этого вашего слесаря зачем? И еще дополнительно взрывать его под дверью вашей квартиры?! Или вы по совместительству идеолог Аль-Кайды?

– Нет, – призналась Олимпиада. – Нет, конечно.

Добровольский посмотрел на нее.

– У меня есть только одна версия, – сказал он, взвешивая, говорить или еще подождать. Олимпиада смотрела на него, и он решился: – Я думаю, что следом за слесарем должны были убить вас. Это чистая случайность, что, когда вы открыли дверь, он не упал на пол и детонатор не сработал.

– Он на меня упал, – уточнила Люсинда Окорокова и распахнула голубые глазищи, как у красавицы из сказки «Морозко». – Я тоже чуть не свалилась!..

– Ваша подруга остановила его падение. Провода не соединились, не разъединились, я не знаю, как планировалось, – продолжал Добровольский. – Взрыва не произошло. А когда его стали поднимать, а потом уронили, устройство сработало.