Колхозное строительство. Дилогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 1

Снег был мелкий и колючий. Совсем уж холодно не было. Ветер вот только. Да, и какие сейчас морозы. Глобальное потепление. Теперь морозы зимою за сорок даже не редкость, а чудо. Пётр Германович помнил детство, оно прошло в этом самом городке, и тогда зимой отменяли каждый год школьные занятия, а значит, термометр опускался за тридцать шесть. Детям при этом в квартирах не сиделось, либо шли кататься на горке, любо, что бывало чаще, шли на дневной сеанс в кино. А сейчас, ударь на неделю мороз за срок? Половина города вымрет. Все трубы и батареи обязательно разморозятся, обмороженных некуда будет складывать в больнице.

По-старчески посетовав на нынешнее время, "да были люди в наше время, богатыри не вы", Пётр Германович поднял капюшон кожаной куртки и, слегка наклонив голову, ускорил шаг. До начала концерта времени оставалось чуть, а ведь ещё надо цветы прикупить. Ну, вот и цветочный магазин. Почти мимо пролетел. Ступени были немного припорошены снегом, но видно было, что недавно кто-то выходил и метлою пару раз махнул. Под тонким слоем снега был зелёный ребристый пластмассовый коврик. Молодцы, думают о покупателях. Звякнув колокольчиками, стеклянная дверь легко открылась, обдав Петра специфическими ароматами цветочного магазина. Так с первого раза и не опишешь этот запах-то. Свежесть? Ну, может и свежесть, почти как хороший "Тайд".

Пётр Германович поздоровался с молодой и очень даже привлекательной продавщицей. "Эх, где мои семнадцать лет", – вздохнул про себя пенсионер, и прошёлся вдоль стеклянной витрины. Остановился напротив большого букета ярко-синих хризантем. Взгляд прямо приковывали. Где-то Пётр читал, что на самом деле они белые, а лепестки красят. Только красоты букета это знание не умаляло. Да, и цена была не заоблачной. Как-то в далёком восемьдесят четвёртом он купил свой первый букет девушке. Три не первой свежести гвоздички за три рубля. Обогатил армян. Три рубля – это в пересчёте на сегодняшние деньги триста рублей. Он всё на сто умножал. Не всегда совпадало. Яйца стали в два раза дешевле, в те "счастливые времена" стоили по рубль десять. Маленькие по рубль пять. Сахар был девяносто две копейки, а теперь только тридцать рублей. В три раза подешевел. Зато молоко в два раза подорожало, вместо двадцати восьми копеек стоит пятьдесят с лишним рублей. А вот масло осталось на уровне трёх с половиной рублей. Хотя, может из-за пальмового масла?

Заплатив пятьсот рублей за синее чудо и поздравив девушку с прошедшим Новым Годом, наступающим Рождеством и Старым Новым Годом, Пётр Германович покинул уютное тепло магазинчика, переделанного, скорее всего, из однокомнатной квартиры, и вышел снова под колючий январский снег. Капюшон натягивать не стал, до дворца оставалось метров сто, только светофор перейти и придворцовую площадь с искусственной ёлкой. Научились ведь не губить природу.

Билеты на концерт Вики Цыгановой принёс сын. Решил побаловать. Сам бы Пётр ни за что во дворец на концерт не пошёл. И дело не в деньгах, хоть и их, понятно, жалко. Не дёшевы сейчас концерты. Дело в качестве. Вошёл на смарт-ТВ в интернет, набрал в Яндексе концерт Цыгановой и смотри на полутораметровом экране в качестве "HD" со стерео звуком. В любой момент можно поставить на паузу, сходить в туалет, либо чаёк поставить. Надоест, можно выключить. А в переполненном зале? Кашель, хлопки (овации) прям над ухом. Сосед ещё попадётся с запахом пота, а то и перегара или соседка с вылитым на себя ведром вонючих духов. Вот, в этот раз оба удовольствия сразу. Так ведь ещё фонящие колонки. Очередь в гардеробе. Прокуренный туалет. И обязательно впереди усядется высокий мужик с залысинами и перхотью в волосах.

В чём радость такого времяпрепровождения? Энергетика певицы. Маленькая женщина в короткой чёрной юбке и сапогах до колена прыгала на сцене. Не было ни какой энергетики. Нет. Сама певица была замечательная. Это не поющие трусы современные. Своя нища. Что-то есть, конечно, цыганское, что-то немного народное, но в сумме очень не плохо. И женщина красивая, повезло этому самому Цыганову. Почему-то нет детей? Зато нет и всяких Стасов Пьех. Ведь ни у Малинина, ни у Газманова, ни у прочих Пугачёвых ничего путного из детей не выросло. Отдыхает природа на детях. Новых песен не было. Хотя. В целом концерт Петру Германовичу понравился. Вика Цыганова не отбывала номер. Отнюдь. Она вкалывала на сцене, душу вкладывала. Вот нет этого у поющих трусов. Да и зачем им это. У них папики есть. Им нужны лайки. Им не нужна любовь поклонников. Какие поклонники? Отбыл номер, получил гонорар, забыл его забрать. Папик и так денег даст. Ну, и что, что лысый, ну и что, что морщинистый, ну и что, что без Виагры ничего не может? Пузатый? Не самая большая беда. Курит чуть, не лёжа на тебе? Можно сморщить носик и выпросить брюлик. Зато он может деньги зарабатывать и тратить их на тебя любимую. Тьфу!

Прозвучала последняя песня и народ ломанулся в вестибюль, быстрее занимать очередь в гардероб. Быстрее домой. Что там? Диван и позавчерашний оливье. Несколько человек понесли цветы певице. Та принимала букеты, наклонившись со сцены. Пётр Германович решил поступить по-человечески. Он дошёл до лестницы, ведущей на сцену. Вика Цыганова заметила пенсионера и двинулась навстречу, помогла подняться на последнюю высокую ступеньку, подала руку. Пётр Германович протянул букет и поцеловал протянутую руку. В это время, что-то скрипнуло под потолком. Потом заскрежетало. Разогнувшись, пенсионер глянул вверх. На них падала ферма с прожекторами, сверкали искры от рвущихся проводов. Пётр Германович попытался прикрыть собой съёжившуюся певицу. Удар он почувствовал, а вот боли нет. Просто чернота. Чернота навсегда.

Плакал ребёнок. Пронзительно. Требовательно. Взахлёб. Так плачут только грудные дети. Пётр чуть потряс головой. Плач не утих, а стал ещё громче и требовательней. Какой идиот принёс во дворец грудного ребёнка? И почему его так долго не успокаивают? Что-то тёплое и приятно пахнувшее перевалилось через него. Хотя почему что-то? Перевалилась женщина, при этом тугие, налитые молоком груди прошлись по лицу. Хорошо хоть были они закрыты материалом, скорее всего льняной ночной рубашкой.

Потом босые ноги прошлёпали по линолеуму, скрипнули половицы, видно открылась дверь, так как крик стал ещё на порядок громче. Там загорелся свет и женский голос потребовал:

– Петя, поставь воду на плитку, нужно бутылочку подогреть.

Пётр Германович открыл глаза. Большая комната с высоким потолком. Громоздкий буфет в углу с блёстками хрустальной посуды. Точно не его комната. И даже люстра хрустальная? Куда это его занесло? Только, несмотря на люстру и буфет с хрусталём богатой комната не выглядела. Ни тебе висящего на стене полутораметрового смарт-ТВ, ни ламбрекенов всяких, ни встроенных зеркальных шкафов. Стол был, но явно не итальянского производства, как и стоящие вокруг этого круглого монстра стулья.

– Петя, я просила воду согреть! – потребовала женщина гораздо громче, а вслед то же самое, но на своём языке прокричал грудничок.

Пришлось вставать. Раз кричит, значит, имеет право. С первой попытки не удалось. Ноги не слушались. И острая головная боль прямо пронзила мозг. Чёрт! Чёрт! ЧЁРТ!!! Пришлось приземлиться на кровать. Та заскрежетала пружинами. Где набрали всю эту рухлядь? Что вообще происходит? Кто эта женщина? Кто этот крикливый и вонючий ребёнок? До Петра из той комнаты докатила волна амбре. Хотелось вскочить и ломануться на свежий воздух. Пришлось встать. На этот раз чуть лучше. Вдоль стенки, опираясь на неё одной рукой, он добрался до двери и выглянул из неё. Свет горел в другой комнате в конце довольно длинного и узкого коридора. С противоположной стороны этого лабиринта маячил тёмный дверной проём. Кухня, наверное, там? Всё ещё качало. Пришлось, по-прежнему опираясь одной рукой о стену, побеленную мелом, добираться чуть ли не приставными шагами. Зачем коридор мелом-то побелили, чтобы обтирать и пачкаться? Дебилы. Чем эмульсионнка не устроили или обои, да известь, наконец?