Пришествие Зверя. Том 3 - Аннандейл Дэвид - Страница 37

К нему подошла одна из Сестер Безмолвия. Ее фигуру освещали десятки крошечных индикаторов, в их свете было видно, как разлетаются от нее прочь стайки устремляющихся вверх пузырьков. В отличие от великолепных гомеостатических систем силового доспеха Кьярвика, ее костюм с каждым вздохом терял большую часть выдыхаемых газов. Космодесантник мог работать на такой глубине не один день, без еды и отдыха, но они потратили уже целых полчаса лишь на то, чтобы опуститься на дно впадины. В распоряжении Сестры было в лучшем случае еще столько же.

Она двигала руками перед собой. Медленно, словно прикованная к страшной тяжести, залегающей глубоко под дном океана.

«Время есть», — знаками показала она, используя боевую систему жестов Адептус Астартес, и подняла руку в тяжелой перчатке, чтобы махнуть ею вдоль трубопровода. Кьярвик вызвал на экране трехмерную карту океанского дна, поверх которой мигали руны и бежал поток данных. Глаза блуждали, впитывая информацию на метауровне сознания. Глубинные уровни улья Мундус находились на расстоянии пятисот метров — в силовом доспехе преодолеть эти полкилометра будет трудно.

— Очень хорошо, — сказал он в вокс, а затем по общей частоте «Умбры»: — Говорит Кьярвик. Иду к цели.

И он двинулся вдоль трубопровода.

Отозвались другие бойцы: Бор, Зарраэль, Фареос, Бальдарих, и даже послышался щелчок вокса второй Сестры Безмолвия. Руны слежения на экране в его шлеме подтвердили, что остальные тоже идут к цели. Сестра тяжко ступала вслед за ним, дыша в вокс и прилагая заметные усилия, чтобы не отстать.

Под ударами его сапог со дна медленно поднимались клубы пыли, и видимость упала до восьми метров, потом шести, потом трех — стаи блестящих частиц окружили его, словно мелкие хищники — кусок мяса. Кьярвик продолжал считывать данные, неизменно держась слева от трубопровода, потом бросил быстрый взгляд вниз, чтобы проверить плоский керамитовый диск размером со шлем, пристегнутый к бедру магнитным замком. Это была мелта-мина. Ее системы отреагировали на сигналы автодопросчика его доспеха успокаивающим писком пассивных откликов.

Двойной щелчок в вокс-канале снова привлек его внимание.

Лучи его прожекторов хлестнули темноту: он обернулся, напряженно хмурясь. Сигнал повторился, «щелк- щелк», настойчивый — насколько вообще может быть настойчивым звук, не являющийся человеческим голосом. Клятва Спокойствия — это, может быть, и хорошо, но только у Сестер в обители. Кьярвик отомкнул кобуру, и болт-пистолет нырнул в его перчатку, окруженный роем пузырьков.

Он полуобернулся, голова чуть-чуть опережала туловище. Теперь он видел — что-то большое и черное, гладкое, блестящее, словно нефть, разрезало надвое лущи его прожекторов. Он шагнул назад — и странное нечто промелькнуло мимо, буквально в паре метров от его лица, и уже почти успело скрыться, когда он схватился за оружие. Лучи прожекторов полоснули по толстому брюху левиафана. Плавники. Перепончатые когтистые лапы. Странная маслянистая шкура.

Пистолет оглушительно громыхнул. Компрессионная волна понеслась, обгоняя болт, вспенивший воду. Второй выстрел последовал долей секунды позже, и в жидкости словно расцвел алый цветок. Давление не дало ему распылиться, и кровавые клочья, тяжелее воды, медленно опустились на дно.

Не было ни крика боли, ни сверхзвукового панического писка, ни сигнала тревоги. Кьярвик смотрел, как существо уплывает, разбивая тяжелый мешок крови на мелкие капли колоссальным хвостовым плавником. Рана оказалась всего лишь царапиной.

В ухе затрещал вокс:

— Ты убил рыбу, брат-сержант?

— Первая кровь за мной, Фареос.

— Считается, только если убил, — вмешался Зарраэль.

— Закрытый канал отделения не для подсчета трофеев! — пробурчал Бальдарих.

Кьярвик подозревал, что не слишком нравится Черному Храмовнику.

Громадная металлическая стена внешней оболочки улья Мундус поглотила луч его прожектора. Это была вертикальная скала из адамантиевого сплава, инкрустированная организмами, пытавшимися сокрушить ее на протяжении последних пяти тысяч лет. Кьярвик быстро осмотрел ее, качая фонарем вверх-вниз, вправо-влево. Ее облик совпадал со схемами, которые техножрецы выдали Бору. Глубокий океан укрыл основание улья от орбитальных ударов, опустошивших поверхность, и предоставил оркам базу, которую можно было перестроить под свои нужды.

Но она пострадала и ослабла. Фенрисиец видел в плитах трещины толщиной с человеческий волос.

— Говорит Кьярвик. Я на месте.

Он снял мелта-мину с держателя на бедре и прикрепил ее к стене, потом отошел на некоторое расстояние и отчитался по воксу.

— Детонация — три... — начал Бор.

Кьярвик повернулся к Сестре. Ее бледное лицо было освещено холодными световыми полосками, окаймляющими квадратную защитную маску.

— Два.

Он сжал перчаткой запястье женщины. Она недоуменно повернулась к нему, и Кьярвик усмехнулся. Он — Ворон Бури. Неудачник.

— Один. 

Терра - Императорский Дворец

КЧ 0, 00:21:01

Завтра он будет мертв.

Так считал сам Месринг. Ухудшение его состояния продолжало ставить в тупик поток больничных служителей, врачей и колдунов, которых его личный персонал бессмысленно призывал к постели больного. Их приводили в недоумение спазмы, будившие его среди ночи и заставлявшие кричать от боли при поглощении чего-либо более существенного, чем фильтрованная вода. Что до приступов головокружения, потливости и кошмаров, заставлявших бредить о заговорах и богохульстве, — они вызывали у окружающих ступор. Все анализы дали отрицательный результат. Все медикаменты и прочие средства оказались бесполезны. Из-за этого даже самые давние и преданные сотрудники невольно начинали думать, что просто-напросто пришло его время. Что он, Эрекарт Венерис Сангвиниан Месринг, отслужил божественному Императору срок, отмеренный Его волей.

Месринг усмехнулся бы, если бы у него хватило на это сил. Императору недостанет воли на то, чтобы сойти с Его же трона.

Впрочем, его мнение о собственных перспективах было таким же, как и у ближайших помощников. Он не мог придумать иной причины для присутствия архиисповедника Витори Мендельева здесь, рядом с ним, в его последний час, кроме разве что очередной чудовищной галлюцинации.

— Прекрасное святилище, — сказал Мендельев. Старик глубоко вдохнул воздух и дым свечей. — Умиротворенное.

У него были мягкий, успокаивающий голос и открытое лицо — Месринг полагал, что это помогало исполнять обязанности исповедника сильных мира сего.

— Я не преставлюсь по команде! — огрызнулся Месринг, впиваясь ногтями в деревянную спинку передней скамьи и отчаянно пытаясь не закричать от боли, скрутившей внутренности. Именно поэтому он сидел на втором ряду, хотя и имел право как экклезиарх, смертный представитель Императора на Терре, сидеть, где ему заблагорассудится.

— Разумеется, — отозвался Мендельев и умолк.

Он закрыл глаза: губы беззвучно шевелились, лысина отражала свет больше миллиона свечей. По одной на каждый мир, подвластный Императору. Месринг сухо закашлялся, во рту снова появился привкус рвоты. Кто-то не следил за списком потерь: к этому времени должно бы уже быть поменьше этих штук и их невыносимого мерцания.

Кардинальская Часовня представляла собой частную молельню для высших чинов Адептус Министорум. Это было слишком священное место — и слишком чувствительное — для их младших коллег, и даже самые банальные функции типа замены масла в курильницах и чистки огромных витражных окон исполнялись дьяконами и чтецами — стариками, которые могли быть помазаны в примасы целых секторов и жить в немыслимой роскоши, но предпочли подметать полы здесь. Презрение к ним Месринга было беспредельным, как звездное небо. Вдали, за базальтовыми и золотыми изваяниями святых и экклезиархов прошлого, вплоть до Венериса I, кое-где трудились адепты Механикус, одетые в очень блеклые серовато-розовые рясы.