Имитатор. Книга шестая. Голос крови - Рой Олег - Страница 2

Мы похожи. Ау, объект, слышишь? Мы похожи!

Да, Аля – или как там тебя сейчас зовут – мы похожи.

Не так, как бывают похожи близнецы, скорее, как эскизы одного и того же художника. Лица – разные, а стиль – один.

Это… странно. Почти пугающе. Впервые за не помню уж сколько времени ледяная недвижность смерти сменяется искрящимся холодком азарта. Холодеют кончики пальцев, холодеет позвоночник. Озноб. А озноб – это вам не трупное окоченение.

Да, Призрак угадал. Установочные данные, похоже, устарели. Впрочем, интернет помнит все, так что дело может обстоять куда проще: объект, в отличие от большинства наших современников, просто не любит светиться. Несколько результатов сеть мне вываливает, но все не то. Сорокалетняя мать семейства с Кубани, тридцатилетняя продавщица с Дальнего Востока, пятидесятилетняя бьюти-блогерша из Татарстана, пятнадцатилетняя школьница из Канады. Из Канады! С таким именем и фамилией! Но пишет по-русски. Либо из эмигрантской семьи, либо участница какой-нибудь программы обмена. Неинтересно. Это не та, что мне нужна. Равно как и все прочие. Да, имя-фамилию она сменила. Как и ожидалось.

И я начинаю искать лицо. Странно, что старшее поколение, даже те из них, кто в сети чувствует себя вполне уверенно, про поиск по изображению вспоминает в последнюю очередь. Или вовсе никогда.

Ясно, что точно таких же снимков в сети нет. Но снимков Призрак прислал действительно много, есть с чем поэкспериментировать.

Бесконечные страницы уже сливаются в одну – пора закрыть ноутбук и немного поспать. Но прерывать поиск страшно – как оборвать леску, за которую схватилась невидимая в глубине рыбка. Она там есть, я… я чувствую!

Она там есть! В темной комнате вдруг становится светлее.

Начинающая художница и ее выставка на пригородном пляже. Городок маленький, теоретически курортный, а практически – захолустье, почти деревня. Разве что застроена не избами, а двух-, трехэтажными домиками. Некоторые каменные, другие фахверковые. Семейные отельчики лепятся поближе к морю, но отдыхающих отнюдь не толпы, так что дальнюю, каменистую часть городского пляжа отдали в пользование желающим самовыразиться. Творцы, впрочем, тоже не торопятся выстраиваться в очередь, так что упомянутая выставка становится вполне событием, заслужив два с половиной репортажика в местной прессе да три-четыре поста в средней руки блогах – через один из них я на нее и натыкаюсь.

Джейн Доу, значит?

С журналистами она говорит по-английски – ну, Джейн же Доу, как иначе. Интервью любопытное. Художники – вообще художники, рисовальщики, писатели, музыканты – о себе рассказывают с удовольствием. А эта улыбается – я прокручиваю коротенькое видео несколько раз – и отсылает к картинам.

Картины, к слову сказать, мне не очень. Да и можно ли назвать картинами эти наброски?

Но Джейн Доу!

Так в английской практике именуются неизвестные. Джон или Джейн Доу. Чаще всего это неопознанные трупы, но встречаются и живые. Например, подобрали на улице жертву тотальной амнезии, сунули в соответствующее заведение – надо же как-то безымянного пациента называть. Эта, на выставке, очень даже живая. И уж конечно, не пациентка психиатрической клиники. Если, конечно, забыть, что все художники малость не в своем уме.

У этой художницы даже сайтик имеется. Собственных ее изображений там нет, вообще ничего личного, только картинки – такие же эскизы, как в пляжной экспозиции – да фотоальбом, подобранный по непонятному мне принципу: Питер, Австрия, потом вдруг Аргентина, Греция и Балканы. Балканских снимков немало. Но, в общем, ни о чем. Снимки такие же безликие, как ее новое имя. Потому мне сайт и не попался. Поди найди в сетевых просторах Джейн Доу. Машу Иванову – и то легче отыскать, ей-богу.

Если это не она, то я – султан Брунея.

Думаю я недолго. У сайта есть собственная почта. Отлично. Я создаю бланк письма и быстро набираю: «Меня зовут Эдди…»

– Взгрел? – старший убойный опер Мишкин подмигнул появившейся из начальственного кабинета Арине и, поднявшись, картинно поклонился Еве, угощавшей его чаем. – Гран мерси, труба зовет!

– Ты-то тут откуда? – удивилась Арина. – Дело какое-то?

– Уж будто я не могу просто так зайти, с красивой дамой чаю попить, – он изобразил еще один церемонный поклон, что при его колобковой комплекции выглядело опереточно. Ева прыснула, деликатно, в ладошку, и сторожко оглянулась на пахомовскую дверь: вдруг начальник ка-ак выйдет, да ка-ак спросит, что за неподобающее веселье в приемной.

– Маринке расскажу! – скомкав смешок, пригрозила Арина.

– У нее экза-амены, она меня вы-ыгнала… – жалобно затянул Стас.

– Так уж и выгнала?

– Говорила мне мамуленька: не женись на училках! – продолжал он тем же тоном «я бедная сиротка». – Торчит то в школе, то в районо, то еще не знаю где, а я весь неприкаянный, необласканный. Сироти-инушка! Так и сгинул бы несчастный опер, как француз после пожара Москвы, если бы не Евочка Вацлавна! Приютила, обогрела, обласкала, чаем-кофием напоила. И сижу я это, плюшками балуюсь, а тут, говорят, Вершиной начальство в любви объясняется. Как не подождать ненаглядного следователя?

– Да не так чтобы прямо совсем в любви.

Мишкин сделал вид, что доцеживает последние капли, даже голову запрокинул, вернул чашку на блюдечко, вздохнул глубоко, благостно. Подумав секунду, хапнул с подносика еще одно печенье и забормотал сквозь него:

– Спасибо вам, Ева Вацлавна, за доброту вашу, за ласку и щедрость1 Не дали бедному оперу с голоду помереть! Пошли, Вершина, пошепчемся, что ли.

– Вообще-то я уже уходить собралась.

– Ну поехали, подвезу.

К машине они спускались молча. Мишкин поерзал, поудобнее устраиваясь на водительском месте:

– Ты домой?

Арина помотала головой, прикусив губу, чтобы сдержать так и рвущуюся вылезти улыбку. Так вот выпустишь – и в дверь придется боком проходить. Рано радоваться. Или… не рано? Почему надо себя сдерживать, если внутри все так и поет? Может, и не надо, но… страшно. Еще сглазишь. Не то чтобы она верила в сглаз или, как говорила бабушка, в сон, чох и вороний грай, но… опасалась. Обрадуешься и – р-раз! Обманули деточку, не дали конфеточку! И оглушительный издевательский хохот над головой.

– Ясно. Ну поехали, – Стас едва заметно усмехнулся и проскочил перекресток на последней «зеленой» секунде. Тем, кто ехал следом, пришлось остановиться. Ну или сворачивать вправо. К Арининому дому. Прямая дорога вела к больнице.

– Про Дениса что думаешь? – спросил он, не глядя в Аринину сторону.

Арина почувствовала, как губы помимо ее воли – словно их тянет кто-то – расползаются в неудержимой улыбке. И глаза сами собой прищуриваются, и даже почему-то щипать их начинает – как от слишком яркого света.

– Денис нормально. Бегать еще не бегает, но уже ходит.

– Короче, не было бы счастья, да несчастье помогло, – подытожил Стас. – Удивительная штука – инстинкт самосохранения. Лежал себе, понимаешь, овощ овощем, не то что на медперсонал, на тебя не реагировал – мельтешат вокруг какие-то халаты, чего на них реагировать. А когда появился еще один такой же… халат, овощ моментально вскинулся, чтоб жизнь свою защитить. Как он понял, что рядом – угроза? Как отличил? Вот загадка природы. Только ты ж понимаешь, что я про другое. Смска была?

– Была. Чего спрашиваешь, я ж тебе показывала.

– Показывала… – задумчиво протянул Мишкин. – Сразу не сдохнешь, так?

– Вот она, любуйся! – Арина откопала в телефонной памяти нужное – ох, совсем не нужное, век бы его не видеть! – сообщение.

– А раньше она писала: «тебя просили не лезть куда не просят»… – не спросил, констатировал опер, даже не взглянув в ее сторону.

– Она? – переспросила Арина, до сих пор так и не сумевшая хоть сколько-нибудь доказательно определиться с полом неуловимого преследователя.

Стас пожал плечом – правым, с Арининой стороны:

– Может, и он… Но ты сама смотри, что мы имеем. Сперва следователя Вершину, которая только-только сподобилась заняться наконец личной жизнью, дождавшись, когда ее бойфренд отбудет на слет скалолазов…