Конец Вавилона - Аполлинер Гийом - Страница 4

И действительно, юная дева обошла вокруг стола, оглядела всех соперников, претендентов на ее любовь, старавшихся принять самые выгодные позы, — она оглядела их всех и с пренебрежением прошла мимо. Потом приблизилась к тому концу стола, где скромно возлежал я. Остановившись передо мной, она медленно опустила золотую чашу, которую держала над головой. Ах, какой гордостью, каким довольством исполнилось в этот миг мое сердце! Я думал о разочаровании своих конкурентов, о своей увенчанной победой страсти, о моем мысе, о ее заливе!

— Принц Ласьота, — сказала она мне (таково было имя моего фьефа[13]), — прими эту чашу.

Я поклонился, подыскивая приличествующий случаю комплимент, и произнес какую-то самодовольную несуразицу.

Чертова идея!

По лицу юной девы пробежала едва заметная тень, и она отдернула руку.

— Возьми эту чашу, — снова начала она отрешенным и суровым тоном, — и передай ее своему соседу.

Моему соседу. Но это же мелкий греческий торговец! Я решил, что девушка ошиблась. Но нет! Ее поведение прямо говорило о том, что такова ее воля. Я повиновался, но рука моя дрогнула, и несколько капель золотистой влаги упали на одежду презренного.

А тот и не усомнился. Этот деляга тут же все понял. Он залпом осушил чашу, поднялся с места и твердым шагом обошел вокруг стола вместе с отдавшей ему свою руку принцессой.

Так Эуксен, мой недруг и соперник, стал правителем здешних мест. Так здесь обосновались греки. Вот почему в приступе отчаяния я полностью растратил свое состояние на всякие безрассудства и погряз в этом месте! Ах, сколь прихотлив женский нрав!

Наступил день отплытия. Заплатив хозяйке за постой, Виетрикс со своими пожитками — кое-какой одеждой и купленными в Марселе туалетными принадлежностями — направился к портовой набережной.

На два торговых судна и три галеры грузили тюки с самыми разнообразными товарами. Фокейская колония в то время вела уже активную торговлю не только с греческими полисами, но и с левантийскими[14] странами.

Финикийские купцы, прошедшие через Галлию, распределились по разным судам — они хотели сами следить за своим грузом.

Виетрикс был сильно удивлен, увидев, как в последний момент к трапу самой маленькой галеры прибыла группа женщин в длинных одеждах и под покрывалами. Их сопровождал какой-то человек с грубыми манерами, которому помогали двое других, женоподобных.

Один из финикийских купцов пояснил Виетриксу:

— Это местные рабыни. Купец приехал за ними, чтобы хорошо продать их любителям в Тире, Сирии и Халдее…

Любознательный от природы, Виетрикс устроился подле трапа, по которому одна за другой с трудом поднимались пассажирки. Однако, когда он принялся внимательно рассматривать карабкающуюся по ступенькам хрупкую худенькую и смуглую девчушку, один из евнухов грубо оттолкнул его. В ярости Виетрикс ткнул того кулаком. Жирная тварь, мягкая, словно разваренный судак, оступилась и с шумом рухнула в горькие воды залива.

Тут же собрались зеваки — мальчишки, чьим ремеслом было ныряние за брошенными путешественниками монетками, заметили прыгающую в волнах голову. Наконец какому-то проворному матросу удалось багром подцепить евнуха за трещащие по всем швам льняные портки и вытянуть на палубу.

Купец хотел отомстить Виетриксу, но вмешался Мирабаль. В конце концов торгаш дал приказание отправить смуглянку, невольную виновницу происшествия, в самую нижнюю каюту, связать ее и не выпускать вплоть до особого его распоряжения. Бедная малышка расплакалась, и Виетрикс горько раскаялся в своем неуместном любопытстве. Она бросила на него укоризненный взгляд, доставивший, впрочем, ему определенное удовольствие.

Что ему особенно не понравилось в произошедшем инциденте, так это поведение Канабаля. В тот момент, когда ссора могла принять дурной оборот, капитан второго судна не вымолвил ни слова в его защиту — наоборот, даже пытался подлить масла в огонь. Да и вообще похоже было, что они с работорговцем большие друзья.

— Миленькая эта малышка, — небрежно бросил Канабаль приятелю. — Можешь высечь ее, а потом пришли мне.

— Вот уж нет, старина, — отвечал торговец. — Разбазаривать добро? Вы, матросня, только портите такой хороший товар. Если я и уступлю тебе какую-нибудь женщину, это случится не раньше, чем мы доберемся до Крита! Так что можешь подготовить хорошенькую кучку монет!

Тем временем матросы выбрали якоря. Стоя на капитанском мостике, Мирабаль отдавал последние приказы. Не без волнения взглянул Виетрикс на утлое суденышко, уносящее его от твердой земли, земли галлов. К какому новому приключению спешил он?

Завершив маневр, капитан склонился к пассажиру.

— День был не самый благоприятный, — сообщил он. — Но я совершил жертвоприношение Астарте[15]. Да пребудут с нами древние боги кабиры[16], защитники мореплавателей!..

Голос старого морского волка задрожал.

Жизнь на борту. — От Харибды к Сцилле. — Буря. — Заход в критский порт. — Храм. — Покупка рабыни. — Татуированная девственница.

Подтвердились ли опасения капитана Мирабаля? Как бы то ни было, неподалеку от Сицилийского пролива на маленькую эскадру обрушилась жестокая буря.

До этого момента плавание проходило спокойно. Виетрикс уже не сожалел о том, что покинул галльскую землю. Теперь он горел желанием посетить страны Востока, культура которых была куда более утонченная, чем у паризиев. Уже в Марселе и на этих финикийских суднах он встретился с неведомыми ему прежде, но столь притягательными роскошью удобствами и с отнюдь не варварским, а вполне просвещенным взглядом на жизнь. Да и сам капитан Мирабаль проявлял познания, какие тщетно было бы искать даже у самых именитых из воинственных галлов. Так, например, он сообщил Виетриксу, что на земле этрусков набирает силу новая, чрезвычайно одаренная народность, чье влияние, по всей вероятности, вскоре ощутит на себе весь мир. Кое с кем из этого молодого племени Мирабаль был знаком. Даже греческие республики, без сомнения, пострадает от этой опасной конкуренции. Так, увлеченный восхитительными беседами под безоблачным небом и убаюкивающим ветерком, Виетрикс предавался на корабле беззаботной жизни. Сушеный инжир и изюм, составлявшие рацион путешественника, казались ему пищей богов.

Увы, чудовищному несчастью суждено было омрачить это морское путешествие. Корабли успешно миновали пучины Харибды, но на подступах к Сцилле ветер усилился, и море вздыбилось зловещими валами. Капитан отдал приказ пассажирам и большей части команды укрыться в каютах, оставшись на палубе вдвоем с кормчим. Неожиданно корпус судна задрожал, вокруг неистово вздыбились волны. Образовался водоворот и две гигантские волны, столкнувшись между собой, с жутким грохотом обрушились на смельчака. Послышался последний приказ кормчему, затем возглас: «Ваал Шамаим![17]» Вал схлынул, но капитана и кормчего на палубе не было!

Помощник капитана бросился на корму и ухватился за кормило. Мощным поворотом выправил судно прямо по ветру и остановил корабль. Тщетно пытались обнаружить место, где смыло отважных моряков. Пучина в считанные секунды поглотила свою добычу.

Судно снова двинулось в путь — оставаться здесь было опасно. Впрочем, буря утихла. Второе судно и галеры сумели сменить курс, заметив, какой опасности подвергся Мирабаль, глава каравана. Всем кораблям незамедлительно сигнализировали об ужасном происшествии. Не теряя ни минуты, Канабаль ответил:

— Теперь я старший и беру командование на себя. Приказ «Милитану» (так называлось судно Мирабаля) занять второе место.