Фабрика мертвецов (СИ) - Кащеев Кирилл - Страница 68

- Господин Бабайко! – складывая руки рупором, прокричал отец. – Вы ведете себя неразумно. Мы уже всё знаем…

«А вчера на это самое «всё» меня трусом назвал!» - злорадно подумал Митя.

- Ваше сопротивление не имеет смысла, только увеличивает грядущее наказание…

- На виселицу пойдешь, р-ракалия! – грозя закрытым воротам плетью, рыкнул Гнат Гнатыч. – А прикидывался-то как, прикидывался…

«Сам-то ты не лучше!» - иронично хмыкнул Митя.

- Немедленно отпустите детей…

«Я не ребенок!»

- …и сдавайтесь, я обещаю вам справедливый и беспристрастный суд!

- Каторгу, стал-быть! – немедленно откликнулся урядник.

- Шиш тебе, благородие! – со двора во всю глотку проорал Бабайко. – Я из Питера от верного человека письмишко получил: ничего-то ты мне сделать не можешь! Только рады будут все в том Питере, коли ты сдохнешь! И байстрюк твой разом с тобой – вот уж гаденыш, не приведи Предки!

Только узость окошка… ну и четверка мужиков, Бабайкиных родичей, рядом с ним, удержали Митю от прыжка во двор. Как смеет этот лавочник… Да он законный сын княжны Белозерской! И уж кто бы говорил про гадов!

- Ты говори, да не заговаривайся! – заорал Гнат Гнатыч, размашисто выхватывая саблю…

Митя дернулся, понимая, что ничего, ничегошеньки уже изменить не может!

Лезвие сабли остро сверкнуло на солнце… нацеливаясь отцу в бок.

Отец яростно рванул рукоять, автоматон дернулся в сторону, уходя из-под удара…

А удар взял, да и обрушился на отца совсем с другой стороны! Лезвие хищно метнулось к затылку…

- Пане исправнику, а що це вы робыте? – принимая чужую саблю на клинок, изумленно выдохнул Гнат Гнатыч.

Они так и замерли на миг, скрестив сабли у отца за спиной: прикрывший его Гнат Гнатыч… и исправник, пытавшийся зарубить отца со спины.

- Невже його высокоблаародь порубать хочете? – неверяще выдохнул Гнат Гнатыч.

- Ты болван, Гнат! – проорал в ответ исправник, выворачивая собственную саблю из-под чужого клинка. – Никакое он не «высоко»! Слышал, что уважаемый человек говорит?

- Навколо цього «уважаемого» мертвяки, як куры по селу, бродят! – рявкнул в ответ Гнат Гнатыч, снова отбивая саблю противника. – За такое, ежели по справедливости, самого… в мертвяки определить треба!

- Стража! Взять его! Это самозванец! А Гнат – сообщник! – провизжал исправник, заставляя коня прыгнуть вперед – на отца.

Стражницкий десяток замешкался: недавно того же самого человека уж обвиняли в самозванстве, и ничем хорошим это не кончилось. А ведь тогда их собственный, хорошо знакомый урядник у него в сообщниках не числился!

События сыпанули горохом из прохудившегося мешка.

Глава 42. Битва живых против мертвых

Конь исправника гибким, прямо кошачьим прыжком, оказался рядом с отцом, и предатель выбросил саблю в глубоком выпаде… Клинок, что должен был по рукоять уйти в живую плоть, ударился о металл и с треском сломался. Отцовский автоматон взвился на дыбы… и принялся стремительно меняться, щелкая стальными суставами! Голова его распалась надвое, раскладываясь в щит перед наездником, задние ноги укоротились, ловя равновесие для всей вставшей на дыбы конструкции, зато передние удлинились… выметнув прямиком из копыт две сабли.

«Так я и знал, что отец мне взял спортивный, а себе — боевой!» - успел подумать Митя.

- Дзанг! – клинок автоматона с тяжелым свистом махнул прямо над головой исправника.

- А-а-а! – пронзительно заорал тот, по-казачьи перевешиваясь с седла. Рванул узду, заставляя коня метнуться в сторону. Ставший двуногим боевой паро-конь тяжеловесно побежал за предателем, пластая воздух взмахами сабель.

Все завороженно пялились на преобразившийся автоматон, и только Свенельд рванул рычаг, бросая свой паро-бот вперед. Грохот, стремительный длинный шаг… ковш на ручище паро-бота с размаху обрушился на стену.

- Да-данг! – стена содрогнулась: с хрустом ломались стальные пики, брызнуло во все стороны щепой.

- А-а-а! - Ингвар покачнулся – и рухнул прямиком в ковш.

- Дзонг! – Свенельд потянул рычаг паро-бота и ковш медленно поплыл обратно…

- Дави его! – внизу, на подворье, заверещал Бабайко. Родичи его всем немалым весом навалились на колодезный журавль…

Колодезная цепь на шее Ингвара натянулась, звенья впились в шею, Ингвара страшно захрипел…

Прямо с плеч паро-бота Свенельд прыгнул на стену. Родовая секира взметнулась над головой Ингвара… Бзданг! Обдав зажмурившегося парня ледяным ветром, лезвие с размаху обрушилось на натянувшуюся цепь… Бданг! Разрубленное звено с треском лопнуло. Ингвар рухнул вниз, а свободный кусок цепи, точно бешенная стальная змея, хлестнул по подворью, сметая Бабайко с колодезного сруба. Искореженный ковш накренился… Свенельд и связанный Ингвар полетели вниз, паро-боту под ноги.

Бабайко приподнялся на локтях… сплюнул кровь и выбитый зуб. Поперек его лица наливался краснотой след от удара цепью.

- Сдохнете, паны! А потом в цехах моих еще отработаете… за мои хлопоты… А я полюбуюсь! – и запрокинув голову, он издал пронзительный, переливчатый вопль.

Все замерло. Свенельд Карлович, вскочивший, чтоб выловить брата из-под ног паро-бота, отец, взметнувший сабли паро-коня над предателем-исправником, стражники и растерянный герр Лемке… Вопль ширился, длился, разливался окрест, как мутное весеннее половодье, несущее за собой обломки домов и трупы утонувших. Где-то вдалеке взвыл последний уцелевши на деревне пес и смолк, обрушивая окрестности в чудовищную, невыносимо жуткую тишину.

Из подвалов дома густым облаком накатил удушающий смрад – будто тысячи тысяч могил разверзлись разом.

Митя отчетливо услышал, как где-то под домом с протяжным скрипом распахнулась дверь. Застонали несмазанные петли… и два детских голоса тихо-тихо зашептали:

- Вот идет старик седой, он несет мешок большой, шалунов в него сажает, в темный их подвал бросает, а уж мертвецы ребят переловят и съедят…

Шепот заполнял дом как подступающая вода, ледяными струйками сочился сквозь половицы, переливался через порог, заливая подворье, растекался окрест, заставляя цепенеть от ужаса. Митю затрясло, мелко и отвратительно, так что клацали зубы. Он обеими руками вцепился в оконную раму, словно его уже волокли за ноги, пытаясь оторвать от этого ненадежного прибежища:

«Нет! Не хочу! Не могу! Не надо!»

Тяжелая поступь донеслась из глубин земли, она поднималась все выше, выше, можно уже было различить гул множества шагов… Дверь дома сорвало с петель. Тяжеленная, окованная металлом дубовая створка пролетела через все подворье, будто ею выпалили из пушки – и с грохотом врезалась в ворота. На подворье ступил старец. Налетевший ветер рванул космы седых волос, подкинул кудлатую бороду… открывая проткнутую собственными его костями пергаментную шкуру нава. Старик глухо, утробно зарычал, из-под выпяченной губы выдвинулись кривые черные клыки – и он с ревом ринулся к воротам. Следом хлынули мертвецы.

Их было много. Очень много: цельные, вышагивающие на собственных ногах, и уже почти рассыпавшиеся, ползущие на локтях и подтягивающиеся на зубах. Похожие на костяных кузнечиков скелеты без единого клочка кожи, полуразложившиеся хлюпающие туши, утратившие всякие очертания, и вовсе сгустки тьмы, то и дело складывающиеся в контуры человеческих фигур, и тут же расплывающиеся снова. Совершенно бесшумно и безмолвно волна мертвяков прихлынула к воротам… и те рухнули. Навий поток черным половодьем разлился по окрестностям.

Клыкастый старец прыгнул на стражника – конь вместе с седоком рухнули наземь, отчаянно забился, заходясь сумасшедшим ржанием, вскочил и ринулся прочь, оставив неудачливого всадника судорожно биться под навалившимся на него навом. Мертвяк яростно грыз выставленную стражником шашку в ножнах, прорываясь к живой плоти.

- Ось вам, тварюки! – Гнат Гнатыч рванул с шеи флакон-ладанку – брызги святой воды оросили мертвецов и те принялись падать, дымясь и расползаясь на глазах. Но поверх них уже перли еще и еще. Упал второй стражник. Кони, обезумев, метались по полю, унося на себе седоков, но мертвецы длинными прыжками уже настигали их.