Профессионально беременна (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна - Страница 27
- Предыдущая
- 27/40
- Следующая
— Твою мать, — только и смогла сказать я.
До особняка Костя домчал меня за десять минут. Я выскочила из машины, не дожидаясь, пока водитель откроет дверцу, и побежала к дому. Всей ладонью нажала на кнопку звонка, еще раз, и еще… Дверь распахнулась практически сразу. Заплаканная Таня — милая и услужливая горничная — всхлипнула с порога:
— Ой, Евочка Станиславна, что тут было, что было!
— Где Эля? — пытаясь отдышаться, бросила я ей. — Наверху?
— В своей комнате!
Не слушая больше горничную, я бросилась по ступенькам наверх. Распахнула дверь в комнату золовки:
— Эля! Что произошло?
— Какая тебе разница?! — фыркнула она, поспешно вытирая глаза. Разводы черной туши и свежеприобретенный хохолок на макушке сделали ее похожей на Ленни Кравица, но до внешности противной девчонки мне было точно без разницы. Я присела рядом на кровать, где Элька валялась, спросила:
— Что с Дашей?
— Отравилась чем-то, — снова всхлипнула девочка. — Но я-то знаю, что ее отравили!
— Кто?
— Полиция сказала, что Данька! — воскликнула Эля и разревелась, размазывая тушь и черные тени по всему лицу. Бедный ребенок… Мать сбежала, отца убили, брат в СИЗО, а сестра в больнице! Катюшка вон вообще в свою Швейцарию укатила… Осталась Эля одна.
Я порывисто обняла ее, притянула к себе, и Эля вцепилась в меня, как детеныш обезьянки в мать, рыдая на моем плече и уничтожая светлую блузку за тридцать тысяч.
— Ну все, все, малыш, — я гладила ее по волосам, сминая дурацкий хаер. — С Дашкой все будет хорошо, и Данилу выпустят обязательно!
— Не вы-пустя-ат! — прохныкала Эля, старательно размазывая черные сопли по моей блузке. — Он за меня сел!
Я не сразу сообразила, а потом с силой оторвала ее от себя и встряхнула:
— Ты что? Что ты говоришь?! Это ты убила отца?
— Нет, конечно! Сдурела, да?
— Дашку отравила?
— Да пошла ты!
— Ну так чего за тебя-то?
Эля отмахнулась, уткнувшись в подушку, и прорыдала глухо:
— Он думает, что это я-а-а…
— О господи…
Я уже машинально погладила ее по спине, лихорадочно размышляя. Данила решил сесть, чтобы выгородить сестру. Глупо, конечно, но так благородно… В этом весь Беркут. Какого черта она не сказала ему правду? Какого черта он не проверил? И чем занимается адвокат? Мне надо срочно к нему… Но сначала к Даше в больницу. Надо узнать, как ее состояние. А потом можно и к адвокату — перетереть за ведение дела и получить разрешение на свидание с Данилом. А Эльку я тут одну не оставлю. И вообще… Ее надо отослать в Лисий Нос. Там Полина, кошки, лошади. А тут люди мрут, как мухи.
— Эллина! Вставай. Иди умойся. Давай-давай, поторапливайся!
Я потянула ее за руку, вынуждая сесть, и Эля пробурчала:
— Зачем это?
— Поедем Дашку проведаем.
— Так нас к ней и пустят…
— Не пререкайся. Не пустят, так поговорим с лечащим врачом. А потом Костя отвезет тебя в Лисий Нос.
— Что я там забыла?! — удивилась Эля, глядя на меня глазами панды — в черных «очках» на бледном лице.
— Так мне будет спокойнее.
— Не поеду я ни в какой Лисий Нос, — насупилась она. Я поджала губы:
— Поедешь!
— Че ты раскомандовалась тут? Ты мне не мать!
Закатив глаза на миг, я встала и фыркнула:
— И слава богу! Не хватало еще! У меня вон своих в животе…
И осеклась. Эля прищурилась и подозрительно спросила:
— Что? Что там у тебя в животе, кроме ребенка?
— Эллина, что может быть в животе, кроме ребенка? — рассмеялась я, а потом серьезно вздохнула: — Только близнецы.
— Двойня?
— Ты так мелко думаешь о своем брате? Тройня!
Девушка широко распахнула глаза, медленно обошла меня по периметру и протянула:
— Что-то не видно!
— Ну ты даешь. Девять недель всего. И не будет видно.
Эля покачала головой:
— Ну ты блин даешь! Это что — у нас тут будут трое спиногрызов орать скоро?
Я повернулась к ней, уперев руки в бока, и сказала жестко:
— Да, милая моя. Скоро не ты будешь самой маленькой и капризной, а мои трое спиногрызов. А тебе, Эля, пора взрослеть. Потому что тебе семнадцать лет. Ни папы, ни мамы, зато брат и сестры, которые тебя не замечают.
— А вот и замечают! — она взлохматила хохолок на голове. Обиделась. Мне стало смешно. Я махнула рукой:
— Не замечают, хоть ты в серо-буро-малиновый цвет покрасишься. В крапинку!
— А что мне делать? — ее губы дрогнули, искривились. Бровки с пирсингом поднялись. Морщинки на лбу… Я снова вздохнула. Нет, я не нанималась воспитывать этого ребенка! Да и не ребенок это вовсе: взрослая половозрелая кобылища. Уверена, что с ней все носились до определенного возраста, а потом просто махнули рукой. Теперь в доме никого, кроме меня и прислуги…
— Для начала, Эля, сходить умыться. И голову помой. А потом поедем в больницу, и по дороге расскажу, что надо делать, чтобы тебя воспринимали, как личность.
Больница Скорой помощи, куда увезли Дашу, располагалась в четверти часа езды. Костя не отходил от меня ни на шаг, Эля тоже следовала за мной, как бездомный щенок, разве что не заглядывала в глаза. В машине у нас состоялась интересная беседа, результатом которой стали красные от слез глаза девчонки и обещание взяться за ум, ну хотя бы подумать, в какой институт поступать.
У дежурной медсестры я узнала, что Даша Беркутова находится в реанимации в тяжелом, но стабильном состоянии, что врачи делают все возможное, ну и что пока ничего не нужно. Сунув ей в карман пару купюр, попросила звонить при любых изменениях и вообще — чтобы сообщить новости. Женщина согласилась с энтузиазмом, и я решила, что сделала здесь все, что смогла.
Потом Костя отвез нас с Элей в Лисий Нос.
Она сопротивлялась до последнего, но я осталась непреклонна. Полина очень обрадовалась нашему приезду, пыталась затащить всех за стол — наверное, от скуки, однако у меня были еще дела. Выпив чашку чая с купленным Костей тортиком, я строго-настрого пресекла все разговоры о произошедших в особняке на Крестовском событиях, пообещав рассказать, когда узнаю подробности. Тогда Полина переключила свое внимание на Элю, и я смогла спокойно сбежать. Конечно, доброй женщине стоило сказать о том, что я жду тройню, но не сейчас, не сейчас. Еще удар хватит от такой радости — ведь в Полине лишнего весу полтора центнера, не меньше!
Когда мы с Костей сели в машину, я скомандовала:
— Вези меня к адвокату.
— В смысле, Ева Станиславовна? — насторожился Костя. — Зачем вам к адвокату?
— Хочу поговорить с ним, имею право?
— Я что, я ничего, — пробурчал парень и замолчал, уставившись на дорогу. А я подумала: а правда, зачем мне к адвокату? Что он мне скажет?
— Правильно мыслишь, Костя. Не едем к адвокату. Едем к следователю. Ты знаешь, кто занимается делом Данилы?
Подозреваю, что к следователю я попала только потому, что Костя боялся моего сумасшествия. С бабами-дурами не спорят. Даже дал мне номер кабинета и ФИО. Следователя звали Пыжик Арсений Венедиктович. Мне сразу представился толстенький краснолицый майор с пористым пропитым носом и взопревшей под фуражкой лысиной.
Но, когда я вошла в кабинет, передо мной оказался высокий худощавый блондин чуть за сорок с пронзительными серыми глазами и длинным костистым носом. Правда, все же майор. Он посмотрел на меня мельком и устало, спросил:
— Вам чего, девушка?
— Дело есть, — я села и закинула ногу на ногу так, что мое безупречное колено оказалось в поле зрения майора. Костя, стоявший у выхода, легонько кашлянул, но я не дрогнула. Насрать. Главное — Данила.
— Излагайте, раз есть дело.
— Я по вопросу Данилы Беркутова. Я его жена.
— И что?
— Хочу знать, как продвигается расследование. Это же вы им занимаетесь?
— Я. Только расследовать там больше нечего. Если потерпевшая Дарья Алексеевна Беркутова не умрет, ему предъявят обвинение в убийстве отца и в покушении на убийство сестры. Все?
— Не все.
Глядя ему в глаза, я медленно поменяла ноги местами. Не основной инстинкт, но должно было получиться неплохо. Кадык майора дернулся вверх-вниз. Взгляд с трудом переместился с моего колена на грудь, обтянутую белым топиком за пять тысяч. Да, милый, смотри мне прямо в нижние глаза!
- Предыдущая
- 27/40
- Следующая