Проклятие зверя: 3 дочь, 13 невеста (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas" - Страница 18

— Убьёт! — поняла сразу и бросилась в комнату. И плевать, что девчонки увидят, всё равно. Мне бы быстро сменить вещи, а эти застирать. Да только не успела из комнатки выскочить с тряпьём.

— Кровить начала? — сухо кивнула присмотрищица, заловив подле двери, когда я уже за порогом одной ногой была. — Стало быть, скоро, — и без того морщинистое лицо скривила. — И хватит в лес бегать! Тепереча особливо, — глаза в глаза. Впервые дала понять, что в курсе, где бываю. — И себя угробишь, и нас под клык… Не красней, — опять поморщилась. — Пошли, покажу, что делать надобно, — смилостивилась. И покуда я с гурьбой девиц, кто сегодня стиркой занимался, свои одёжи полоскала, по другую сторону реки, глубоко из леса вой раздавался голодный, протяжный. Он душу студил и сердце.

— Поживей давай, — буркнула Ганна, метнув пугливый взгляд на другой берег, откуда вновь летел вой, и кивнула на дом: — Давай же, живей! — сама заторопилась укрыться за стенами резервации. Девки хоть и страшились воя волколака, но тряпки достирывали, полоскали, и между собой шуршали, нет-нет, да и смехом заходясь. Я чуть в сторонке смывала остатки грязи и крови с платья, когда за спиной голос Иржича раздался:

— Славк, а Славк, ты чё такая смурная стала? — его наглый тон, мне точно лезвием по горлу. Но пытаться удрать, будучи прижатой…

Рагнар учил — не можешь удрать — дерись! И плевать, ежели проиграешь, но сопротивляйся, покуда есть силы, правда толком не показывал, как это делать, уверяя, что меня пока могут спасти только быстрее ноги, а руки… в эти руки только с возрастом сила придёт, и тогда… когда-нибудь я дам отпор. Так и говаривал.

Спорить с ним было бессмысленно, да и лучше он ведал, что делать, потому его уроки не проходили даром. Быстроте и юркости научилась за это время. Чувствовала, что выносливей других невест, видала на тренировках, но по наставлению Рагнара не выказывала своих способностей. Чтобы вопросов лишних не было, и раньше срока на загон не поставили.

С деланным спокойствием отжала рубаху, повернулась к парню. Даже подивилась — странно, он был один, а обычно со своей сворой подхалимов хаживал. Видать Ганна прислала вместо себя за нами следить.

— Это, как его, — замялся Иржич, чем и меня смутил, — разговор у меня к тебе.

— Я сейчас не могу, — в груди смятение. Я метнула затравленный взгляд на девчонок, уже собирающихся домой. На нас косились, шушукались пуще. Илада, самая красивая из невест, на Иржича с недоумением посмотрела, а потом меня таким лютым презрением окатила, льдом голубых глаз ошпарила, что сердце едва не застудила.

— Мне домой надобно ворочаться, — попыталась мимо вильнуть, да парень вновь дорогу собой преградил.

— Я не шучу, Слав, — и лицом был серьёзен. Глаза как-то непривычно отводил. Это ещё шибче пугало.

— Так и я вроде не улыбаюсь, — пробурчала, сделав очередную попытку избежать разговора и такой близости. Ступила в другую сторону, но Иржич вновь качнулся, перекрывая ход:

— Люба ты мне! — бабахнул оглушающей новостью. — Сам не свой уже который месяц. А ты… — тяжко выдохнул, точно от переизбытка чувств задыхался. — Выйди вечером, погорим наедине.

— Ну уж нет, — рьяно мотнула головой. Едва не упала, как меня шарахнуло назад, а там берег скользкий. Да парень не дал упасть — ловко за плечи поймал, глазами светлыми молил не отталкивать, и моё сердечко растревоженное о том же просило.

— Обещаю не приставать, только поговорить, — очень тихо твердил парень.

Я рот было открыла, да вой жуткий так близко прозвучал, что теперь отпрянула от воды, да впечаталась в Иржича. Девки с визгами бросились к селению, а я подняла глаза на Иржича, он тотчас меня приобнял, с надеждой улыбнувшись.

— Не боись, я тебя е дам в обиду.

— А я не волколака боюсь, — чуть лукавила.

— Мне? — нахмурился Иржич. — Не надо. Не вру я…

— Пусти! — торопливо высвободилась их плена его рук, обогнула резво и бросилась прочь.

В комнатке, где нас четверо жило, ровно по скамьям вдоль стен, на своё место села.

Так и не выходила больше, покуда не приспичило. И то, вдоль стеночки, в темени хоромин скрываясь — туда-обратно. И спать легла. А ночью вой Зверя, пронизывал до кишок и кровь холодил. От страха первобытного и томления вроде забывала дышать от ужаса, и в то же время тело рвалось на глас оборотня. А то, что волколак то был, нутром чуяла. Как себя его чуяла. Рагнар! И тосковал он жутко. Жажда его раздирала небывалая.

Соседки пищали от страха:

— С чего бы он тут ошивался?

— Видать одичалый бродит! — шушукались в темноте.

— Пусть наши его прогонят!..

— А то попадётся ему кто под клык, считай смерть…

* * *

Так несколько дней и хоронилась ото всех, хотя надзиратели не шибко моими проблемами озадачивались.

Встала и пошла!!!

Я и шла, а потом к себе в комнатку бежала и в угол забивалась.

На четвёртый — чистой проснулась, но в лес не торопилась — велел волколак седмицу отсиживаться, то и выполнила. А только утро восьмого дня настало, выдохнула свободно — уж не могла я без Рагнара. Тягостно и муторно было. И слушать вой его тоже — душу он мне на куски раздирал, сердце заставлял кровью обливаться.

Прибежала я на полянку, только освободилась от занятий Вонича, да чуть не обмерла, молодого мужчину увидав. Он на камне сидел, где обычно я ждала Рагнара. Травинку жевал, и только встретились мы взглядами, на ноги вскочил.

Ахнула испугано, было прочь шарахнулась, как голос знакомый только уж не в голове, а на яви молвил:

— Неужто так страшен, что решила сбежать?

Застыла, не веря ушам. Сердечко быстро-быстро неслось. Ещё не решалась обернуться, но уже не в силах была уйти. Бросила взгляд через плечо, на хлопца широкоплечего и крепкого. Высокий, темноволосый и глаза… удивительно тёмные, как землица сырая, только у одного существа такие видала — Рагнара. Лишь он один на моей памяти, у кого были очи, словно сама ночь…

— Рагнар? — сморгнула неверующе.

Уголок его рта вверх пополз, прищур насмешливый по мне скользнул… И до того маетно стало, волнительно, что прочь бросилась. Не от страха, а от смущения и чувств непонятных, что душу растревожили.

— И куда это ты? — крикнул в спину мужчина, а я бежала, сломя голову.

От него! От себя… От буйства сердечного.

Ворвалась на ристалище, где парни учились мечами и топорами управляться, да чуть на Иржича не налетела. За косу меня поймал, по обычаю не думая, как боль мне. Дёрнул к себе, покуда воевода другими дружинными занят был, к себе спиной меня припечатал, перехватил рукой за горло, а другой меч деревянный поперёк живота приложил:

— Откуда бежишь? — шикнул насмешливо, жадно дыша.

— Пусти! — взбрыкнула я, но парень силён был, и чем старше становился, тем больше на меня её и обрушивал. Руку ещё не подымал, но щипнуть, дёрнуть, встряхнуть, толкнуть, за косы потаскать…

И всё ему с рук сходило. Но теперь страшило больше не то, что он мог мне больно сделать, а то, что в чувствах признался. С того дня на речке, ещё пару раз меня зажимал, шептал о любви и даже пригрозил, что выкрадет, увезёт прочь с этих земель. Найдёт уголок, где нас никто не достанет, тогда и любовь и семья у нас будут полные.

Дура аль нет, а сердце иной раз заходилось от счастья, что кто-то желал мне другой участи, нежели смерти под Зверем.

Да, этот кто-то — Иржич!

Да, веры ему нет, но ведь сердце ж оно… само по себе. Да и то, как обнимал, дышал, как шептал… Мои стены отчуждения потихоньку трещали и скрипели. Раньше он худше себя вёл, а с недавних пор, изменился шибко. И даже своих прихвостней стал одёргивать и шпынять, ежели на меня кто слово плохое говорил, аль взор не тот кидал.

Но я себя стопорила: у него таких, как я, с десяток в любом ближайшем селе. О том мужики давно шутковали, и каждый раз опосля объезда территорий, куда с ними часто Иржич отправлялся, новые байки о похождениях его по селу пускали.