Юность (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 65

Беспокоюсь я разве что за Афанасия Никитича, но он калач тёртый, и прихватить его за жабры не так-то просто, даже и при желании. Поспорить могу, что лежит уже в полиции заявление о краже женской одежды и парика некоей девицей… ну и далее, что положено врать в таких случаях. Возможно, легенда совсем другая – не суть, да и не знаю. Но усмешечка на мои опасения у старика была вполне уверенной.

И всё же, всё же… Гложет што-то, и никак не пойму, чего же упускаю…

Посетив одну из главнейших достопримечательностей Марселя, базилику Нотр-Дам-де-ла-Гард, и обойдя её со всей тщательностью как снаружи, так и изнутри, устроился в кафе неподалёку.

– Гарсон! – вежливый без подобострастия носатый малый материализовался передо мной, приветствуя легчайшим поклоном и вполне приятельской улыбкой.

– Чего изволит месье?

– На ваш вкус, и… нет ли свежих газет?

– Разумеется есть, месье! – улыбнулся гарсон, и через несколько минут я ковырял уже вилкой марсельский пирог, развернув газету. Более всего уделяя внимание местной кулинарии, прессу я просматривал фактически по диагонали…

… но недолго. На второй странице репортёры обсуждали мирный договор, подписанный на днях представителями Британии и Южно-Африканского Союза в Париже. Аппетит разом пропал, и пирог я доковырял, не чувствуя более никакого вкуса. Проваливается што-то в желудок, и ладно.

Большой сенсацией договор не стал, и как и ожидалось, Британия фактически признала существующее положение вещей, но с целым рядом оговорок. Территории Капской колонии, захваченные нами, большею частью возвращались назад, а вот Наталь и что немаловажно – Кимберли, оставались за бурами.

Расплачиваться за это, как было ясно из смакования репортёрами неких подробностей, пока мне неизвестных, руководство Союза собирается концессиями. Национализированные предприятия ряда британских поданных и захваченные земли весьма щедро раздавались… или предполагались к раздаче?

Пробежав глазами текст, я так и не понял этого момента. По-видимому, пока идёт торг, кому дать и сколько. Как водится, за признание Южно-Африканского Союза и его поддержку, братские государства Европы и Обеих Америк хотели очень многого в обмен на малое. Ну а буры, как водится, ровно наоборот.

Основные паи, как я понимаю, получит Германия и Франция, но немалые куски некогда британской собственности достанутся США и Аргентине[82]. Европейская и Южно-Американская мелочь тоже получала какие-то преференции, в зависимости от степени влияния и общего антибританского настроя правительств.

– Ожидаемо…

– Простите, месье? – поинтересовался проходящий мимо гарсон.

– Ничего-ничего, месье, мысли вслух, – и я возвратился к изучению газеты. Как это водится у французов с их эгоцентричностью, всю мировую политику они рассматривают через призму собственных интересов, порой изрядно перебарщивая. С непривычки сложновато бывает разобраться в местнических хитросплетениях и политических намёков.

Захваченные нами территории Родезии британцы признали без всяких оговорок, и честное слово – гора с плеч! Опять-таки ожидаемо, потому как территории эти были частными, и хотя они и принадлежали Родсу, но де-юре не входили в состав Империи. Признавая их, бритты не теряли лица, но дальше…

… шли совершенно ошеломительные новости. Кайзер объявил о культурном протекторате над здоровенным куском бывшей Родезии, примыкающем к его владениям. И… лицам иудейского вероисповедания предлагалось переселяться туда, строя своё государство в рамках Союза и под протекторатом кайзера… Предполагалось, што культурном, но между строк читалось большее.

– Мамочки… – вырвалось у меня, и голова – кругом! Это… я даже не представляю, сколько соломы он подбросил в костёр сионизма. Одно объявление, и… Боже!

Я откинулся на спинку стула, пытаясь переварить съеденное и прочитанное, а несколькими минутами спустя снова взялся за газету. Построение иудейского государства вполне закономерно возбудило французов, у которых антисемитские настроения весьма сильны, а иудейская община достаточно велика. Идей, зачастую противоречивых, выдвигалось много, и среди этой несомненно важной, но сумбурной информацией, я едва не проглядел главное.

Русская община Южно-Африканского Союза объявила о создании национального государства в рамках этого Союза. Без всякого протектората.

– Фру Хольст? – приподняв шляпу, придерживаю её и старательно проговариваю на голландском, стараясь соблюсти баланс между протестантской основательностью и деловитой напористостью, – Симон Веннер, фирма «Байер», могу ли я поговорить с вами?

… и не давая опомниться, зашагиваю в холл, чуть тесня потерявшуюся от моего напора супругу консула…

… останавливает меня только ствол дерринджера под рёбра, и руки сами задираются вверх, а лицо расплывается в осторожной улыбке.

– Фельдкорнет Панкратов, фру Хольст, – спешу представиться, – прошу прощения за этот нелепый маскарад.

Короткая пауза, и дерринджер пропал, как и не было.

– Коммандер, – мягко сказала она.

– Простите?

– Коммандер Пакратов, – повторила фру Хольст, – фольксраад недавно повысил вас в звании.

– Однако… Кхм! – простите ещё раз за этот маскарад, фру Хольст. Не знаю, следите ли вы за ситуацией в России, но складывается она самым причудливым образом, и я считаю не лишним обсудить её с вашим супругом.

– Он… – женщина бросила взгляд на часы, висящие в холле, – будет через час, вы можете подождать его здесь в гостиной.

– Рад был бы воспользоваться вашим гостеприимством, фру Хольст, но увы, разговор наш должен быть максимально коротким. Велика вероятность того, что ваш супруг сумеет использовать как сам факт моего прибытия во Францию, так и все мои приключения. К вящей пользе Союза.

– Британцы, – видя её сомнения, выкладываю козырь, – Даже не сомневаюсь, что эти гиены кружат вокруг консульства, выискивая малейшую возможность поживиться. А народ это подлый и готовый на любое преступление, и я очень опасаюсь провокаций.

Хозяйка дома собрала гладкий лоб непривычными мыслительными морщинками и кивнула осторожно. Умелая хозяйка, железной рукой держащая в узде многочисленных работников на огромной ферме, за пределами привычной жизни она решительно терялась, оглядываясь на мужа.

– Он… сможет, – кивнула фру Холст, не испытывая уверенности даже и не в супруге, а в своём понимании ситуации.

– Даже и не сомневаюсь! Дядюшка Пауль на столь серьёзную должность назначил лучшего!

Фру Хольст закивал с просветлённым лицом, глядя на меня уже вполне по-родственному. Явственно желая проявить гостеприимство, она несколько раз открывала рот… и закрывала его, так и не произнеся ни слова.

«– Программа вирус поймала» – съехидничал Тот-кто-внутри, и мне стало разом смешно и неловко. Ну… не мыслительница, и што? Воспитывайся она в иной среде, вполне возможно, смогла бы стать… кем-то. Не большим даже, а иным. Винить же человека за невозможность проломить реальность – глупо.

Открыв саквояж с логотипом фирмы, вручил ей небольшую тетрадку, в которой были законспектированы мои приключения без ненужных подробностей. Особо останавливаю внимание женщины на карте Марселя с помеченным маршрутом, расписанным по времени.

Поправив перед зеркалом в холле усишки, я покинул дом с видом совершенно раздосадованного человека, отправившись бродить по городу. Опаски быть узнанным не испытываю совершенно, внешность у меня без особых примет.

Правильные черты лица, полудетские ещё в силу возраста, легко корректируются в нужную сторону, не требуя особо мастерства от гримёра. В женском наряде – барышня умеренной миловидности. В мужском – фатоватый хлыщ или болезненного вида рабочий, в зависимости от одежды и манеры держаться. С гримом, париками и наклеенным усами узнать меня можно лишь случайно, да и то при длительном общении.

Некоторые опасения вызывает слежка, но при здравом размышлении – спецслужбы, будь то британские или иные, если и поставят кого бы то ни было следить за домом консула, то явно не лучших своих агентов. Один-два человека в отдалении, более опасающиеся попасться на глаза любопытным соседям и тем паче – французским своим коллегам.