Юность (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 54

… злоупотреблять не стоит.

– Жалко, – после короткой паузы ответил он, преобразившись. Сейчас это был серьёзный мужчина, которого легко было принять за отставного офицера с немалым боевым опытом. Наличествовала даже выправка и те неуловимые мелочи, говорящие подчас больше наград на парадном мундире, – сгорят ведь, как мотыльки.

– Предлагаешь мне пойти против анархистов? – приподнял бровь Корнейчуков.

– Не напрямую. Анархисты, они молодые, горящие идеей и отчаянно романтичные. Сам я… – пожевал губами мужчина, – не потяну, сам понимаешь. При всём моём к себе уважении…

Сухо усмехнувшись, он прямо посмотрел в глаза молодому человеку, чуть задрав голову.

– Нужен овеянный славой военный вождь, чтобы перебить одну романтику на другую, понимаешь? Несколько дней у нас есть, и за это время нужно организовать из людей здравомыслящих отряд самообороны. А потом первый порыв несколько схлынет, и самооборона выдавит потихонечку анархистов из Молдаванки. Пусть себе резвятся… подальше.

– И только? – не поверил Николай.

– Хм… разумеется, нет, – еле заметно скривил в улыбке губы Сэмен Васильевич, – под эти беспорядки у меня запущено несколько проектов… Да! Проектов! Эти беспорядки спровоцировал не я, и делать гешефт планирую тоже никак не на народе.

– Это… – нехотя продолжил мужчина, – гешефты такого рода, которые перетекают сперва в маленькую, а затем и в большую политику, ниточки которой тянутся до самой Африки.

– Я, кажется, догадываюсь… – очень тихо сказал Корнейчуков, усмехнувшись одними губами, – ладно!

– Замечательно, – скривил губы в улыбке Сэмен Васильевич, начиная смутно подозревать, что с этим застенчивым молодым человеком всё куда сложнее, чем казалось на первый взгляд… и случайно ли они столкнулись в порту?!

Тряхнув головой, мужчина выбросил из головы лишние мысли, до поры…

– Давай, – озабоченно сказал он, глянув на часы, – сразу реши вопрос с родными… может, вывезти? Могу по своим каналам помочь, и если проблема с деньгами…

– Мать с сёстрами на том же пароходе в Африку уплыли, – перебил его Корнейчуков, – а вот за вещами и оружием заехать надо.

Квартира Корнейчуков, бедно обставленная и оставшаяся без тех памятных вещиц, без которых любое жильё выглядит казармой, навевало печальные мысли. На стене виднелись тёмные пятна, выдававшие места, где когда-то висели фотографии и быть может, картины. Повсюду какой-то мелкий сор, оставшийся после переезда, и лишь немногочисленные личные вещи молодого говорили, что жильё ещё обитаемо.

Быстро собравшись и отдав ключи дворнику, щедро дав тому на чай, мужчины сгрузили багаж на ждущего извозчика.

– Молдаванка, голубчик, – приказал Сэмен Васильевич.

– Н-но! – и извозчик направил ленивую рысцу своей гнедой лошадки в нужном направлении. Зацокав разбитыми копытами по булыжчатой мостовой и потряхивая головой, полусонная лошадёнка направила свой бег, а кучер, жалуясь привычно на дорогие овса, завёл разговор с седоками. Хоть те и не отвечали, но и не велели замолкнуть, и извозчик, ведя разговор сам с собой, вполне был этим удовлетворён.

С начала первых выстрелов времени прошло всего ничего, но по всему городу виднелись угрожающие внешние признаки надвигающейся беды. Разбитые витрины некоторых магазинов и кафе, подобие баррикад, виднеющихся в некоторых переулках, группки вооружённых людей, виднеющихся повсюду, да окна первых этажей, забиваемые кое-где досками.

Настроение горожан, несмотря на грозные признаки, скорее радостные. И пусть у многих радость эта скорее болезненная, как от вскрытого наконец гнойника, но общее впечатление праздника тем не менее оставалось.

– Однако, – пробормотал Корнейчуков, разом преображаясь из франтоватого молодого человека в опасного двуногого хищника. Не опуская глаз и постоянно отслеживая обстановку вокруг, он открыл стоящий у ног вместительный саквояж и достал винчестер, зажав между колен. Карманы пиджака из чесучи уравновесились пачками патронов. Следом на поясе повисла патронташ с револьвером и внушительным тесаком, которым при нужде можно рубить хоть черепа, а хоть бы и деревья.

Сэмен Васильевич, в ответ на вопросительный взгляд, показал кургузый «бульдог», на что африканер только дёрнул щекой, достав из недр саквояжа пистолет-карабин «Маузера», протянув его союзнику.

– Так я гово… – оглянувшийся было кучер зацепился глазами с Сэменом Васильевичем и замолк надолго. Прервав свой разговор с самим собой, он заоглядывался вокруг уже осмысленно, с каждой минутой приходя во всё большее удивление.

– Никак Революция?! – вопросил он у Корнейчука, показавшемуся ему более интеллигентным.

– Русский бунт, – отозвался тот, – бессмысленный и беспощадный[68].

– Не приведи Бог! – закрестился кучер, и снова открыл было рот, но тут же захлопнул его с отчетливым стуком. А ну как ответят?!

Выставив перед собой узлы, я с силой оттолкнулся, и сгруппировавшись, насколько это вообще возможно, покатился по косогору. Приземлился не слишком удачно, изрядно ободрав рожу о не вырубленный нерадивым обходчиком кустарник и приведя одежду в некоторый беспорядок.

Наскоро отряхнувшись, поспешно удалился от железной дороги, и засев в зарослях у реки, как следует почистил костюм и умылся, морщась от прикосновения к ссадинам.

– Ну што ты будешь делать… – досадливо сказа я, разглядывая покорябаное лицо в зеркальце, вертя его так и этак, – будто подрался с кем-то, будто оно неладно!

Выдохнув шумно, начал копаться в мешке с театральным реквизитом, примеряя его и разглядывая получившееся самым строгим образом. Прицепив под носом жиденькие дрянные усишки, полюбовался на получившийся результат, морщась от увиденного.

– Алкоголист какой-то… а, ладно!

Следующие полчаса я провёл, самым старательным образом примеряя парики и вырисовывая гримасами и манерами нужный облик, пока не остался наконец довольным. Вышел такой себе ниочёмный человечишко из мещан-кустарей, повздоривший накануне в трактире и отхвативший хорошую трёпку. И всё же…

… чего-то не хватает.

Налив на ладонь воды из баклаги, плеснул туда водки, и ощерившись заранее, умыл глаза.

– Ар-р… – как ножом резануло! Зато и результат: кровью глаза налились, все прожилочки кровяные выступили, веки воспалились… пропойца как есть, никто не усомниться. Гримом ещё чуть-чуть добавить…

– А-атставить! – скомандовал я сам себе. Жизнь, она не сцена, разгуливать я буду средь бела дня, а искусству театрального гримёра я хоть и учился, но сугубо поверхностно и отрывочно, скорее от любопытства, нежели от нужды. Раскорябав уже имеющиеся ссадины, мокрыми руками долго мял лацканы пиджака, будто меня хватали за грудки, да валялся в одежде по влажной от росы траве, после чего долго чистился.

Плеснул ещё дрянной водовки на парик да на одёжку, для пущего аромату. Нехай нюхают! Это, канешно, не застарелый многодневный шлейф алкоголя, пропитавший саму суть человеческого отброса, но в общем и в целом сойдёт.

Вышел такой себе скушный и несимпатичный типчик около тридцати, не вполне опустившийся, но уверенно идущий в нужном направлении. Поколебавшись, примерил серебряное колечко на палец, но решил оставить своего персонажа холостяком: так он выходил ещё более никчемушным.

Перемотав портянки, подложил камушек под пятку и подвигался. Хар-рашо… хочу или нет, а хромать буду самым естественным образом, а то у меня среди особых примет не только морда лица записана, но и «танцевальная лёгкость шага». Ах да… пару булавок ещё в пиджак со спины таким образом, штоб кололи, как только я начну выпрямляться. Ну-кась…

– А-атлична!

Прихрамывающий и скособоченный малость, двинулся я наконец в сторону пригородов Твери, играя на ходу голосом и добиваясь нужной пропойческой хрипотцы. Как есть мастеровой, ночевавший на лоне природы опосля хорошего загула.

Идя вдоль берега, я всё косился на уже зацвётшую реку да жалел, што не догадался сперва искупаться. Ажно зудит! Хочется не только смыть пот и грязь, но и перемерять саженками Тверцу вдоль и поперёк, понырять за раками, поискать холодные ключи на дне. Ни разу ведь не удалось на речку выбраться, как в Россию приехал! С другой стороны, запашок пота и огольцовского тряпья, они дают увесистый такой плюсик к аутентичности, хе-хе…