Лучшие враги (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 15

Не поднимая взгляд от моих накрашенных губ, Калеб произнес бесстрастным голосом:

— Прости меня. Очень жаль. Поступок был глупый и неосмотрительный.

— Что-то я не очень понимаю, — нервно улыбнулась я.

Может, магический холод успел не просто куснуть, а вгрызться в плоть, и теперь у Калеба чуточку шалило сознание?

— У тебя лихорадка? — Я даже потянулась, чтобы потрогать лоб, но под гнетом тяжелого взгляда прозрачно-ледяных глаз задушила порыв в зародыше и от греха подальше спрятала руку за спину.

— Не стоило кричать среди ночи и звать на помощь ради шутки, — продолжил извиняться он. — Но темные никогда не извиняются. Так, Эннари?

До меня наконец дошло, что товарищ-жених вовсе не помутился рассудком от колдовства, а заделался в преподаватели по этикету.

— Почему я должна просить прощения за то, что ты не понимаешь шуток?

— Дурацкая шутка, и ты сама об этом знаешь, — спокойно парировал он.

— У нас точно разные понятия о веселье, — покачала я головой. — Калеб, отзови родовую печать и разорви соглашение, пока не поздно. Очевидно, что мы не сживемся и друг друга поубиваем… Возьми, Эбигейл. Она влюблена в тебя.

— Знаю, — не повел он даже бровью.

— Святые демоны, ты такая скотина! — искренне восхитилась я потрясающим самомнением.

— Я просто не слепой, Эннари, — спокойно парировал он. — И да, мне не все равно, на какой кузине жениться.

— Тогда почему я? — изогнула бровь.

Его взгляд скользнул по моему лицу и вновь остановился на губах, словно они не давали ему покоя или притягивали, как магнитом.

— Вряд ли ты осознаешь, как красива, когда искренне смеешься, — ответил он. — Завораживающее зрелище.

Он сумел удивить меня настолько, что на целых две секунды я потеряла дар речи, а когда все-таки его отыскала на задворках сознания, то смогла лишь спросить:

— Ты приезжал в Деймран? Когда?

— Когда ты была с тем парнем, — согласился Калеб, развернулся и начал спускаться, скользя ладонью по перилам.

— Он чародей, — вырвалось у меня.

— Я уже в курсе…

Для поездки в соседний город я специально попросила открытую коляску, что бы вытравить из головы образ нахального жениха, умеющего шокировать девушек почище выскочившего из-за угла умертвия. На последнего хоть понятно, как реагировать: печать усмирения в рожу и в саркофаг. Как воспринимать слова Калеба, было неясно, и я решила подумать об этом когда-нибудь потом, под дурное настроение.

В окрестностях замка угасало лето. Последний день августа ласкал мягким, ненавязчивым теплом, но в потоках воздуха, омывающих лицо, уже ощущалось прохладное дыхание осени. Я любила это угрюмое время года, мы гармонировали. Особенно нравилось, когда уставшая от цветения природа выгорала дотла и в дурном расположении духа впадала в зимнюю спячку. Удивительные дни, спокойные и неотвратимые.

Коляска вкатила в городские ворота, миновала здание почты, заменяющее междугородний вокзал, и побежала по улицам. Строения вокруг был невысокие, в один-два этажа, с серыми черепичными крышами и торчащими трубами каминов. На подоконниках стояли цветы в горшках, на узких балкончиках сушилось белье. Перед мэрией тяжело стоял бронзовый отец-основатель, повернутый к главному зданию города задом, а к улицам передом. На башке у него и на плечах сидели голуби.

Сговорившись с кучером, что вернусь через пару часов, я зашагала в сторону торговых рядов. Взгляд невольно искал вокруг магические символы, щедро рассыпанные на входных дверях и вывесках торговых лавок. Многие жители были тесно связаны с замком, о чем не забывали напоминать соседям, прохожим и конкурентам. Рядом со знаками торговых гильдий и родовых мет, на каждом третьем магазинчике гордо поблескивал герб Истванов. Только на таверне не было никаких знаков, а из открытых окон плыл умопомрачительный запах пирога с требухой, жареной капусты и чего-то еще, несомненного вкусного.

Все знают, что покупки лучше делать на сытый желудок — так они приносят больше радости. Да и вряд ли в посудную лавку резко нагрянет шабаш ведьм, скупит все подчистую чугунную котелки и оставит меня ни с чем, в смысле, с пламенным желанием сварить приворот и с какой-нибудь паршивой сковородой…

Предвкушая сытный завтрак, нечета тем, что подавали в разных кондитерских, я пересекла улицу поперек и вошла в таверну. В нос ударила волна съедобных запахов и не очень съедобных. Последние я предпочла не заметить и, стуча высокими каблуками, перешагнула через порог.

Небольшой обеденный зал практически пустовал. На низком потолке тяжело крутил лопасти ветродув, разгоняющий насыщенный запахами воздух. Магия в нем уже почти иссякла, видимо, заговаривали пару лет назад. Я уселась за стол возле стены под полкой с толстыми оплывшими свечами.

Дородная подавальщица слету заявила:

— У нас только жареная капуста и пирог со свиной печенкой…

— Несите! — громко сглотнув, с придыханием согласилась я, но тут же добавила: — И мягкого козьего сыра с зеленью. Еще кусок хлеба с отрубями. Хотя постойте! Лучше несите сразу полбулки, все равно съем. И яичницу со шкварками, как у них!

Я указала в сторону почти пустой сковородки на соседнем столе. Парни, с энтузиазмом выскребывающие со дна яичницу, синхронно поперхнулись и схватились за стаканы.

— И кофе, — попросила на всякий случай, хотя не питала надежд отыскать здесь благородный напиток.

— Есть селегерский квас с хреном, — отозвалась несколько ошарашенная подавальщица. — Бочонок только открыли, хрен только натерли. Все свеженькое.

Невольно я повернула голову к винной стойке, за которой хозяин в фартуке разливал по глиняным кувшинам из бочонка нечто пенное.

— Яблочный взвар с медом, — решила я, что пить по утрам известное похмельное средство для приличной особы явный перебор. Конечно, яблочный взвар тоже часто употребляли на больную голову, но у девушек голова может болеть просто так, от переизбытка умных мыслей.

Угощение расставили на столе. От кружки со взваром пахло августовскими яблоками. Шкворчала на деревянной подставке чугунная сковородка с желтыми яичными глазками. Дымком исходил горячий пирог с луком и кусками печенки, одурительно пахла мелко нарубленная, жаренная в масле капуста. Я взялась за вилку, сняла пробу и с удовольствием запила взваром…

Вдруг со всего маха раскрылась дверь таверны, и внутрь ввалился взмыленный тип в торчащей из-под жилета рубашке, пыльных штанах и нарукавниках, дотянутых до локтей. Тяжело дыша, словно несся галопом от самого замка, он замер на пороге, оглядел зал и бросился к моему столу. Не спрашивая разрешения, выхватил у меня из рук чашку со взваром и сделал несколько жадных глотков.

— Что вы делаете? — возмутилась я.

Он выставил указательный палец, давая понять, что девицам за столом следует молча и с благоговением следить, как он заглатывает их напиток. Скрестив руки на груди, я наблюдала за грабежом и искала три веские причины, почему не стоит проклинать нахала.

— Здрасьте, госпожа чародейка! — объявил наконец тип, стукнув опустевшей кружкой о стол.

— У меня на лбу написано, что я чародейка?

— Нет, мне сказали, что из замка приехала коляска.

Взмахом руки отправив подавальщицу обратно за стойку, он уселся за мой стол и с облегчением проговорил:

— Какое счастье, что наш призыв был наконец услышан! Знаешь, прошлый чародей, которого прислали, ничегошеньки не умеет! Вообще ничего! Я раньше тебя не видел. Давно приехала в замок?

Он схватился за кусок хлеба и принялся тыкать им в яичницу на сковородке.

— Вчера, — ответила я, мысленно гадая, что закончится быстрее: наглость незнакомого типа, пожирающего мой божественный завтрак, или яичница.

— Новенькая ученица пресветлого? — уточнил он.

— Быть точнее внучка, — кивнула я.

У странного типа вытянулось лицо. Дернув кадыком на худой шее, он сглотнул, осторожно отложил хлеб и вытер рот рукавом, вернее, нарукавником, прикрывающим рубашку.

— Темная Истван? — осторожно спросил он, словно опасался оказаться проклятым. — Эннари Истван?