Осень сорок первого, или Возвращение осознанной необходимости (СИ) - Линник Сергей - Страница 34

— Тише! — громким шепотом прервал его Михаил. — Не здесь. Сюда пойдем, поговорим, — и он повел его к себе в спальню.

— Я же говорю, я ненадолго, — опять начал Маслов.

— Ненадолго, так ненадолго. Садись, — показал Михаил Егору на стул. — Извини, постель убрать не успел, не ждал никого так рано.

— Михаил, я хотел бы поблагодарить...

— Егор, послушай, — снова прервал его Михаил. — Надо было вчера об этом сказать, моя ошибка. Ты, пожалуйста, запомни, и супруге своей, Людмиле Константиновне, передай. Вы нас очень обяжете, если забудете обо всем, что вчера было. Ничего не было. Сели в машину, поехали, забрали, вернулись. С кем ездил, тоже без лишней нужды не говори. Понимаешь, у нас с братом такая ситуация сейчас, что нам лишняя известность только помешает. Чем меньше про нас знают, тем лучше. Ясно?

— Ясно, — согласился Маслов. — Молчок. И Люсю предупрежу.

— Вот и хорошо. Мы ж не за награды, а просто помочь, — сказал Михаил. — Что ты там принес, кстати? Или это не нам, а так, по пути забежал?

— Вам, конечно же, — смутился Егор. — Тебе и Андрею Григорьевичу, ему тоже.

— Да шучу я, — успокоил его Михаил. — Надо же было тебя растормошить как-то, а то ты, смотрю, о мировом заговоре думать начал. Просто служба у нас такая, — Михаил сделал паузу и посмотрел вверх, давая знать собеседнику, что служба непростая и говорить о ней не стоит, — что как приключится что, так легче застрелиться сразу, чем рапорта писать и объясняться. Ну, показывай подарки, очень я это дело люблю и уважаю, — и Михаил потер руки в предвкушении. — А Андрею я позже покажу всё, он спит еще, не хочу будить, устал он вчера.

— Вот, здесь коньяк, шустовский [2], давно берёг, — Егор протянул сверток с бутылкой.

Михаил развернул сверток, оценивающе посмотрел на этикетку, будто ее осмотр мог что-то сказать о напитке в бутылке и отставил в сторону.

— Выпьем, обязательно вместе, но не сейчас, с утра не люблю, — с серьезным видом сказал он и, увидев растерянное выражение лица Маслова, рассмеялся. — Да шучу я, Егор, шучу, не смотри ты так.

— Вот, тут мой эстамп. Не бог весть что, конечно..., — сказал Маслов, пока Михаил разворачивал сверток.

— Вот это да..., — восхищенно сказал Михаил, достав оттиск в рамке и поворачивая его к свету. — Это ж просто... нет, печатных слов у меня нет. Я просто... да что там говорить, спасибо тебе! — и Михаил встал, бережно положил эстамп на стол и крепко обнял довольного оценкой своего подарка художника. — Вот уж удружил! Я о таком и мечтать не мог!

— Я пойду, пожалуй, — засобирался Маслов, — там Люсечка сейчас проснется, надо ее завтраком накормить, — Маслов пошел к двери. — Спасибо еще раз. До свидания.

— До свидания, Егор. И тебе спасибо, — сказал Михаил, провожая его до двери. — Привет Людмиле Константиновне от нас.

— Кто приходил хоть в такую рань? — пробурчал сонный Андрей, направляясь из спальни в ванную и протирая глаза. — Доброе утро, кстати.

— И тебе доброе. Маслов приходил, подарки приносил. Пойдем, посмотришь. Ну и я ему тоже рассказал о правильной линии поведения, а то растрезвонит по всей округе о наших приключениях.

— Что подарил хоть? — спросил Андрей.

— Коньяку бутылку и эстамп свой, — ответил Михаил.

— Хороший?

— Коньяк вроде хороший, шустовский. А эстамп — хрен его знает, багет выглядит богато, я в этом не разбираюсь. А ты?

— И мне, что эстамп, что в типографии напечатают, разницу увижу, конечно, но оценить — не моё.

— Ладно, Андрей, пойдем, завтрак готов, наверное, судя по тому, что Тамара Михайловна греметь перестала. Остальных ждать не будем?

— Да пусть спят, что им делать.

Но спокойно позавтракать не получилось, следующим в дверь буквально через пару минут постучал Никита.

— Ну, рассказывайте, как съездили вчера? А то у Маслова спросил, он молчит, на вас показывает. В историю попали?

— Было дело, да там ерунда, не стоит внимания. Так, встретили человека одного, случайного знакомого, подвезли, он на Энтузиастов в давку попал, да жену Маслова в больнице не отпускали, — сказал Михаил, наливая себе чай. — Нечего рассказывать, короче. Чай будешь? У нас с утра спокойно хоть?

— Не, чай не хочу, я завтракал. Да еще после этого чая вспотеешь весь, спина мокрая, а по улице целый день бегать. У нас спокойно, да, а в городе рассказывают, совсем страсти. На вокзалах поезда штурмуют, тоже паника, давка, погибших много, анархия. Говорят, даже поэт какой-то, из этих, — Никита мотнул головой куда-то в сторону люстры, — вторые сутки на вокзале с двумя грузовиками добра стоит, уехать хочет, с ума сходит. Военные есть, но немного совсем, в центре вроде видели, мародеров расстреливали на месте, а милиции не видно. Говорят, — тут Никита заговорил намного тише, — что видели на мусорке «краткий курс» [3], прямо кучу красных книжек. И, — тут он заговорил совсем уж на пределе слышимости, — портреты самого, тоже там валялись. Вы на Левитана подежурите? — заговорил он обычным голосом. — А то мне некого туда поставить до обеда, после вчерашнего дежурства трое заболели, сидят дома, в соплях все, чихают.

— Подежурим, конечно. Сейчас вот соберемся и пойдем, — сказал Андрей, допивая свой чай. Не глядя, он протянул руку к тарелке с пирожками, стоящей перед ним, но, пошарив в ней, ничего не нашел. — Не понял, куда пирожки делись, только что здесь две штуки лежало?

— Потому что, дядя Андрей, не один ты пирожки любишь. Моему растущему организму они очень даже полезны, — сказала Настя, которая, как оказалось, незаметно для всех только что зашла на кухню и теперь уплетала пирожок за обе щеки, другой при этом держа в руке. — А с капустой тем более.

— Всё, я побежал, а вы как соберетесь, подходите, куда, знаете, — сказал Никита, вставая из-за стола. — не провожайте, я дверь прикрою.

— Настя, ты всухомятку не ешь, это вредно даже для растущего организма, налей чай себе, — сказал Михаил и тоже встал из-за стола.

— Ну что, дядя Андрей, всё получилось у вас? — спросила жующая пирожок Настя у оставшегося в одиночестве Андрея.

— Не понял? — удивился Андрей. — Ты о чем?

— Да ладно, дядя Андрей, конечно же, про тебя и маму. Или ты думаешь, я не видела, как она к тебе в спальню пошла? Подумала, что я сплю, шмыг — и нету. Но ты не переживай, я за тебя. Ты меня устраиваешь. Ты к нам переедешь или здесь жить будем? Здесь мне больше нравится, если кого-то интересует мое мнение. Хотя там маме на работу ближе..., — Настя вдруг прекратила размахивать пирожком, помогая своим рассуждениям и замерла, не договорив фразу. — Доброе утро, мамочка! А мы тут с дядей Андреем чай пьем. Тебе налить?

— Доброе утро, — Елена поцеловала Андрея в щеку и взъерошила ему волосы на голове. — Настя, я ведь тебе говорила, чтобы ты не смела обсуждать мою жизнь с кем бы то ни было?

— Да, мама, говорила, последний раз дня три назад. Но дядя Андрей, он же...

— Я делала исключения для кого-нибудь?

— Нет, мамочка, — из Насти будто выпустили воздух, теперь она сидела, опустив голову и потеряв всякий интерес и к разговорам, и к полезным для растущего организма пирожкам.

— Ты позавтракала? — содержание льда в голосе Елены росло с каждой фразой.

— Я позже позавтракаю, мама, — казалось, что Настя сейчас начнет рыдать, но она держалась из последних сил.

— Тогда в комнату иди, я скоро подойду.

Настя встала и пошла, опустив голову.

— Не слишком ты с ней строго? — спросил Андрей. — Чай будешь? Только вот к чаю уже нет ничего, всё съели, вот пирожок только остался. С капустой.

— Чаю налей, пожалуйста, не очень крепкий только. А с Настей... С ней по-другому никак нельзя. Ей же немного воли дай, она на голову сядет и не слезет.

— Не заметил как-то. Она же с нами сколько прожила...

— Не заметил? Да она же вами там вертела уже как хотела. Вы, наверное, и слова ей поперек сказать не могли, все ее прихоти выполняли. По крайней мере, у меня такое впечатление сложилось.