Моя желанная студентка (СИ) - Чи Майя - Страница 16

— Кхм… — На фоне последних событий я чувствую, как на меня накатывает тоска. — Я сегодня развелся.

Сам не осознаю, как выдаю эти слова, но мы с Семеном Валерьевичем понимаем друг друга без слов. А после его взгляда, полного боли и личных переживаний, в которые чужому человеку лучше не лезть, встаю и, обещав еще как-нибудь заглянуть, выхожу из палаты. Прощаюсь с медсестрами, стоящими возле одной из дверей, спускаюсь вниз и вдыхаю уже вечерний аромат прохлады. Хотя казалось бы, еще нет пяти, солнце сядет только через часа полтора, но ощущения все равно приятные.

Уже стоя возле машины, вижу подозрительно знакомую личность. Валевская с авоськой, полной фруктов, плетется и задумчиво разглядывает слегка пожелтевшие кроны деревьев. Не надо быть гением, чтобы понять, к кому она идет, и меня это задевает. Ника останавливается у входа, достает помаду и парой легких движений красит губы. От мысли, что эти губы вчера принадлежали мне, меня накрывает волна возбуждения. А когда она скрывается за дверьми, то я невольно сжимаю кулаки.

Одно успокаивает, даже если она ищет расположения Вишневского, тот сейчас увлечен другой.

И все же, пока я еду к другу, визит Валевской не дает покоя. Не знаю, когда это началось, но страх упустить нечто важное в жизни давно преследует меня. Он идет по пятам и в моменты одиночества встает рядом, как давний приятель, треплет по плечу и напоминает обо всех неудачах. Почему я вспомнил о нем сейчас? Потому что потерял Аню? Или потому что стою на пороге нового?

Вечер в компании друга проходит… Кхм, романтично?

К моему приезду Серега готовится основательно. Во первых, от вчерашнего бардака не остается и следа, а во вторых, меня ждут ужин из ресторана и вино в достаточно интимной обстановке, если таковой считать барную стойку с желтым точечным освещением.

— Мне есть о чем беспокоиться? — спрашиваю у друга, тщательно скрывая улыбку.

— Только о потерянных миллионах.

Закатываю глаза.

— Ты опять? Я же сказал, что мы решим эту проблему. — Хорошее настроение уступает место раздражению, однако Буров, заметив мое состояние, сразу начинает рассказывать о своей новой идее.

— Понимаешь, украсть проект — это одно дело, но довести его до ума, понять причинно-следственную связь, в короткие сроки исследовать то, что мы делали на протяжении четырех лет, нереально. Только представь, сколько у них займет оценка динамики белка Мс1-1 при комбинированном воздействии цисплатина и депривации сыворотки. А вклад аутофагов в изменение Мс1-1 при индукции клеточной гибели? Они же не идиоты, чтобы слепо следовать записям? Тем более, что мы ищем не панацею от всех опухолевых заболеваний, а способ лечения конкретного рака.

Я вздыхаю и сажусь на барный стул.

— Серега, Аня работала с нами. Она прекрасно знает, каким записям можно верить, а каким — нет. Сам подумай. Нас было трое, теперь там целая команда спецов. Мы не обгоним их, даже при желании.

— Ты пессимист, Стас. — Он качает головой и устраивается напротив.

— Я утром развелся. Дай мне немного пострадать.

— Еще халатик на спину накинь и капельницу рядом подвесь, чтобы страдалось легче.

— Ты забыл про фотографию жены и ее подарок на годовщину. Те еще сопли.

— А может, ну его? — машет рукой, затем берется за бутылку. — Вина?

— Покрепче ничего не найдется?

— Сегодня — нет. Ты мне нужен более менее трезвым.

Я смеюсь и выпиваю вместе с ним. А потом слушаю его предложения по ускорению апоптоза и устранению иммуногенного ответа, например, при действии антрациклинов.

Вначале все кажется бредом, но чем дольше Буров приводит аргументы, тем сильнее я загораюсь его идеей. Примерно к полуночи мы оба не выдерживаем и едем в лабораторию, где пробуем экспериментальную методику на зараженных раковых клетках.

Когда же глаза банально закрываются, а мозг отказывает в работе, за окном розовеют предрассветные сумерки. Тут-то я и понимаю, что до первых пар с моей группой осталось от силы три часа, а у меня нет готового материала. На помощь приходит Серега, подбросив тему для лекции, созвучную с тем, что предлагает учебная программа. Я вливаю в себя очередную чашку кофе, после чего мы с другом расходимся. Он едет домой отоспаться, а я — учить науке своих касатиков.

Они, к слову, выглядят очень бодрыми и в чем-то счастливыми. Честно говоря, я им завидую. Была бы возможность обратить время вспять, лет на двадцать назад, то я обязательно ею воспользовался бы, сделал бы все иначе. Но беда в том, что машина времени крутится только лишь в одну сторону — вперед. И сколько бы ты не жалел об ошибках прошлого, назад дороги нет.

Оглядев присутствующих, понимаю, что отсутствуют сегодня двое.

— С Вишневским понятно, что случилось, а где Валевская?

Григорьев, которого мы еще в первый день выбрали старостой, вскакивает и извиняется за одногруппницу.

— Если не появится ко второй паре, позвоню ей.

— Хорошо

Начинается пара. Я записываю тему и только собираюсь начать изложение, как с тихим стуком в аудиторию заходит Вероника. Девчонка извиняется за сорванный учебный процесс и просит разрешение сесть. Киваю и продолжаю рассказ, краем глаза отметив внешний вид Валевской: вчерашние брюки, блуза, курточка… только вместо туфель кроссовки совершенно не из этой оперы. На протяжении всей пары я замечаю ее сонный взгляд. По ней видно, настолько далеко улетели мысли, и чем они полны. Уж точно не радостными моментами, потому как девчонка нет-нет да тянет сопли. Простудилась, что ли?

На перерыве я продолжаю следить за своей студенткой. Яковлева зовет ее выпить кофе, но та лишь грустно улыбается. Отказывает. Начинаю гадать, что могло случиться прошлой ночью. Вижу, как Ника смотрит на бутерброд Григорьева, и чуть не матерюсь. Почему у нее голодные глаза?

К окончанию второй пары, когда девчонка поражает меня своей бледностью, решаю с ней поговорить и прошу задержаться на пару минут

Валевская испуганно распахивает глаза и медленно собирает свои вещи. Все уже оказываются за пределами аудитории, а она продолжает тянуть время.

— Поторопитесь, Вероника.

Девочка подходит к кафедре и севшим слегка охрипшим голосом спрашивает:

— Вы что-то хотели, Станислав Юрьевич?

Я смотрю на темные круги под глазами, кое-как расчесанные волосы, общую помятость и нервно подрагивающие пальцы. Огибаю стол и кладу ладонь на ее лоб. Она отстраняется.

— Вы…

— Ты горишь. Вероника, что произошло?

— Ничего. — Поджимает губы.

— Почему твои родители отпустили тебя в таком состоянии? Ты еле стоишь на ногах.

Она вздрагивает и начинает тяжело дышать.

— Какая вам разница? Это все, что вы хотели узнать?

— Вероника! — предупреждающе произношу ее имя, но в ответ молчание. — Не расскажешь? — Качает головой. — Я мог бы помочь.

— Не сможете. У вас своих проблем выше крыши, какое вам дело до моих?

Хоть она смотрит себе под ноги, по дрожащему подбородку и мокрым ресницам становится понятно — еле сдерживает слезы.

Черт. Подхожу и, несмотря на сопротивление, обнимаю ее.

— Станислав Юрьевич! — пытается вырваться, но настолько слабо, что хватает десяти секунд, и руки, что так рьяно желали оттолкнуть, жадно цепляются за мой пиджак, а она начинает реветь. Не громко, почти беззвучно, и от этого страшнее всего. Хотя, может, проблема мелочная? Женщины способны раздуть из мухи слона. Даже если это какая-нибудь несущественная мелочь.

Заметив, порванный в плече рукав, на который я раньше не обратил внимания, понимаю — случилось нечто серьезное.

— Ника, расскажи мне. — Хватаю ее заплаканное лицо ладонями и повторяю просьбу. — Ну же.

Вероника

Рассказать. Но о чем? Как выразить свои чувства, чтобы Станислав Юрьевич их понял? И поймет ли? Я уже знаю его ответ: “Нельзя убегать из дома. Надо вернуться. Родители за тебя волнуются, ты должна отдохнуть, учиться дальше! Перспективы, слава, деньги, мировое признание!..” Не нужно мне ничего из этого! Мать с отцом тоже не волнуются! Ведь вчера за мной никто не помчался.