Смерть и прочие неприятности. Opus 2 (СИ) - Сафонова Евгения - Страница 2

Все черные очки виноваты. Не иначе.

— Никогда не любила смотреть, как я играю. На записях, — буркнула она, пытаясь скрыть смущение. — Всегда казалось, что я на сцене безумно смешная.

— Почему?

— Я за инструментом часто такая… насупленная. Хмурая. Когда мне трудно. А когда не трудно, улыбаюсь, как сумасшедшая.

— Ты просто погружаешься туда, где абсолютно забываешь о себе. Или возносишься. Растворяешься в том, что делаешь, в том, что любишь. Это прекрасно, а не смешно. И у тебя появляется такая трогательная морщинка на переносице… — позволив золотистой пряди размотаться и упасть на его рубашку, указательным пальцем Герберт коснулся ее подбородка, заставив Еву приподнять голову. — Вот здесь.

Когда он слегка коснулся губами ее лба — там, где на записях она и правда видела у себя складку, которую всегда мнила даже смешнее блаженной улыбки, — Ева поймала себя на том, что все еще не верит в происходящее. Что тот, кого она не так давно называла венценосным снобом, может быть таким. С другой стороны, он же был тем, кто совсем недавно на ее глазах так ласково трепал по меховому пузу своего кота… которого держал в стазисе несколько лет, потому что не хотел терять.

Была в нем и нежность, и чувствительность. До недавнего времени погребенная глубоко под слоем льда, которую он по различным причинам никак не готов был показать ей. Сама же когда-то думала: парень, который любит котиков, просто не может быть таким уж плохим.

Оставалось только надеяться, что их сказка и правда про красавицу и чудовище. А не про Золушку, которая снова обернется замарашкой, как только часы пробьют двенадцать.

— Хотя в чем-то ты права, — добавил Герберт. — Ты редко бываешь такой серьезной, как за инструментом.

— Имеешь что-то против?

— Кто-то же из нас должен быть несерьезным. Когда есть возможность. — Улыбка, наметившаяся в уголках его губ, погасла, на миг вернув в лицо отстраненность. — Скоро, полагаю, эта возможность тебе будет представляться не так часто.

Думать сейчас о королеве, восстании и мнимой помолвке Еве совершенно не хотелось. Как не хотелось, чтобы об этом думал Герберт. Так что она отвлекла его от этих мыслей тем же простым и действенным методом, что безотказно сработал на лестнице; и в итоге Герберт, кажется, все же ушел от нее во вполне благостном расположении духа.

А посреди неизменно бессонной ночи, которую Ева коротала за чтением того же любовного фэнтези (сейчас казавшегося еще посредственнее, чем по пути к Гертруде, но тем более забавным), пытаясь как-то отвлечься от лихорадочных мыслей, не позволявших сосредоточиться ни на чем путном, она услышала стук в дверь.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 26.10:

К счастью, Ева заподозрила что-то еще прежде, чем открыла. Хотя бы потому, что вдруг вспомнила: она слишком давно не видела Мэта, а тот едва ли мог оставить все произошедшее без внимания.

Именно поэтому она не завизжала и даже не отшатнулась, увидев на пороге Герберта в окровавленной рубашке.

— Забыл самое важное, — проговорил тот, протягивая к ней руку.

На расправленной ладони лежало нечто, на первый взгляд напоминавшее кусок сырого мяса. На второй — то, что традиционно предлагают мужчины вместе с рукой.

— Мэт, хватит уже, — устало произнесла Ева, захлопывая дверь у него перед носом.

Естественно, это ничуть не смутило демона, пару секунд спустя спокойно пролетевшего сквозь дерево.

— И вот вся благодарность. А я так хотел исправить то, что наш малыш упустил. — Он был уже в привычном обличии; в глазах плескался голубой огонь, искристая фиолетовая синь одежд не меняла оттенок под лучами волшебных кристаллов. — Спасибо.

— За что? — возвращаясь к кровати, уточнила Ева, не оборачиваясь.

— Что не разочаровала. Всегда считал девочек обманщицами от природы. Не хотелось менять свои убеждения спустя столько лет.

Это все-таки вынудило ее обернуться, непонимающе застыв в шаге от гобеленового покрывала, манящего мягкостью скрытой под ним пуховой перины.

— «Никакой принц, король, эльф или бог для меня не перевесит дом», — пропел Мэт, присаживаясь в изножье кровати, на резной спинке, спустив ноги на одеяло. Вернее, зависнув над спинкой, чуть не касаясь одеяла лаковыми туфлями — так что это вызвало у Евы возмущение куда меньшее, чем слова, озвученные точной копией ее собственного голоса. — Кажется, так кое-кто говорил не так давно? Хотя, если подумать, некромант в перечень не входил, а принцем наш малыш является лишь формально.

— Я не…

— Что? Не собираешься отказываться от дома? Быть в ответе за тех, кого приручила? — в словах прорезалась какая-то кошачья интонация, издевательская в своей мурлыкающей вкрадчивой мягкости. — Ты же вроде так любишь эти слова, златовласка. Или для тебя словами они и остаются?

— Я не думала об этом, — совершенно честно отрезала Ева, падая на постель спиной назад.

— А если подумать?

Она промолчала. Потому что думать об этом ей тоже совершенно не хотелось. Не сейчас, не об одной из главных причин, по которой ей не хотелось сближаться с Гербертом; уж точно не так, как они в итоге сблизились. Ведь бросить его — значит предать, а не бросить — значит предать всех и все, что ждет по ту сторону прорехи.

Включая, возможно, саму себя.

Нет, только не поддаваться на провокации демонической кляксы. Гнать эти мысли из головы. Пока у них с Гербертом столько проблем, что о возвращении домой даже речи не идет. Начиная с той проблемы, что в своем текущем состоянии Ева от некроманта при всем желании никуда не денется.

И надо же было Мэту успешно отравить ей только-только обретенную радость… Впрочем, чего еще ожидать от демона.

— Не грусти, златовласка, — как раз сказал отравитель, пока она лежала, раскинув руки на кровати и старательно глядя в потолок. — Я мог бы разрешить дилемму. Позволить тебе не выбирать.

— Даже слышать не хочу.

— В моем мире я не только сумею тебя воскресить. Оттуда можно без труда открывать прорехи между вашими мирами. Мне это не под силу — законы Межгранья призваны держать нас взаперти, исключая зов извне. Но ты, полагаю, сможешь.

— Даже задумываться не собираюсь.

— Небольшая сделка, и через Межгранье ты сможешь странствовать туда-сюда по мирам не сложнее, чем на самолете. Быть везде как дома. На два дома, конечно, жить тяжеловато, но сама возможность погостить у родителей… или, наоборот, навестить нашего любимого малыша…

— Даже не уговаривай.

— И не собирался. Это просто информация к сведению.

Он действительно замолчал. И, надо сказать, действительно изложил все вышесказанное без искушающих ноток. Просто, доброжелательно, как искренний дружеский совет. И, будь он проклят, в действительности Ева над информацией очень даже задумалась. Несмотря на то, что понимала: даже задумываться над любым предложением демона — очень, очень плохая идея.

Она могла отмахиваться от непрошеных мыслей сейчас, но ей придется решать что-то потом. Рано или поздно. А когда тебе предлагают возможность не взвешивать то, что тебе дорого, на разных чашах весов; не бояться обжечь холодом того, кого обнимаешь — Ева нет-нет да задумывалась об этом уже сегодня, а когда чуть подстынут эмоции, на лестнице снесшие ей все барьеры, подавляющие все доводы рассудка…

Черт. Так вот в чем был его интерес. Вот зачем Мэт хотел, чтобы они сблизились — помимо любопытства зрелища. Потому что таким образом у них обоих появились слабые места. То, на что можно давить, через что можно манипулировать.

И кто знает, что отныне он будет нашептывать Герберту.

— Я открою прореху, а ты со своими дружками-демонами радостно в нее кинешься. Веселиться в моем мире — согласно вашим представлениям о веселье, — вспоминая кое-какой мультик, где активно действовал треугольный демон, которого Мэт ей порой весьма напоминал, произнесла Ева зло: раздраженная на себя в той же степени, что и на него. — Так?

— У демонов не бывает друзей, — безмятежно откликнулся тот. — Лишь в ваших идеализированных мультяшных представлениях. Все, что мне нужно — свобода от цепей Межгранья. Таким сокровищем я не собираюсь делиться ни с кем.