Тринадцать ящиков Пандоры - Кошик Рафал - Страница 56

Госпожа Франческа дернула ногою, и «зеленый» выпустил оружие, хрипло охнув, безвольно уронив руки.

Госпожа Франческа запрокинула голову и крикнула — крик ее нисколько не походил на тот, что сорвал Томаса и Макги с места минутой ранее: теперь в нем звучали чистая ярость, холодная нота безумия и злость упустившего добычу хищника. Потом она замерла, вздернула голову, застонала, зашипела, завела густым голосом пронзительную ноту — так, что задребезжали стекла.

И тут, не пойми откуда, раздались слова.

— Гея! Бесчисленных чад и мать и кормилица, Гея! Трижды привет мой тебе, о богиня! Пою тебе славу! Лейтесь, о лирные звуки, как волны, качая мой голос…

Звук словно зарождался сам по себе, вытесняя мороки, обнажая суть вещей, обдирая кажимость с реальности, как охотник — кожу и мясо с костей пойманной дичи. Вещи и люди делались зыбки и едва ощутимы, предметы превращались в идеи, окончательно пресуществившись. Гобелены на стенах походили на глухое покашливание, а тяжелый шкаф в углу был как густой мазок изумрудной зеленью. Фигура госпожи Франчески подернулась туманной дымкой, и там, за дымкой, мелькало и снова скрывалось — хитиновый желвак, острый абрис радужного крыла, мягкий шелест бархата по сухим прокаленным камням… А слова все звучали, неслись, проницали неявное:

— Взор мой блуждает по долу — вот озеро, остров зеленый, темные скалы, по скалам ручей пробегающий светлый; в горной дубраве, красой и любовью твоей очарован, матерь великая, здесь у тебя я на лоне покоюсь…

Тварь, которой стала Франческа, отступала: шаг, шаг, еще шаг, раскинутые руки с растопыренными пальцами — длинными, острыми, почерневшими на кончиках.

А сэр Артур, мерно роняя слово за словом, присел на мгновение, проведя рукою по груди «зеленого». Тот вдруг охнул, задышал часто-часто, а Макги все лежал под телом туземца, не в силах пошевелиться.

Тварь вдруг метнулась назад, в кабинет полковника, — но не успела затворить двери, сэр Артур оказался рядом, шагнул внутрь, и только потом створки медленно закрылись за его спиной. «Ты содрогнулась глубоко, Земля, и укрыться хотела в собственной глуби своей! И могучую после отраду ты, извиваясь в объятиях Неба-супруга, вкусила…» — раздалось еще оттуда, а потом, обрезая все шумы, всхлипы и стоны, установилась тишина.

И тогда, охнув, начал сползать с ирландца «зеленый»: постанывая и держась то за грудь, то за голову. Томас взглянул на него мельком — и уже не смог отвести взгляда, чувствуя, как холодеют пальцы рук.

Скрипнула дверь в кабинет, раздался голос сэра Артура:

— Заберите госпожу Франческу в Лазурную спальню. Доктора к постели — когда она придет в себя, пусть даст ей опиумной настойки. И приберите здесь все.

Но Томас мог смотреть только на кругляш монеты, висящей на шее у «зеленого». Золотой британский шиллинг.

Он никак не мог успокоиться. Стоило сесть, прикрыть глаза — и начиналось снова. Потолок давил, в груди вспухал горячий колючий шарик.

Бренди горчил больше обычного, а чай приторно отдавал корицей.

Наконец Томас встал и, набросив на рубаху сюртук, вышел за дверь.

Вверх, вверх, направо, по галерее вокруг внутреннего дворика, где мраморные плиты складывались в текучие узоры: от темно-розового до синевато-голубого. За второй аркой — налево и до резных двустворчатых дверей в конце коридора.

Запах сухой пыльной бумаги подействовал успокаивающе. Как всегда, впрочем.

Шкафы в библиотеке вставали под потолок, а в проемах напротив окон висели картины. Обычные английские пейзажи середины минувшего века, когда казалось, что наибольшие проблемы — это противостояние Франции и беспорядки в колониях.

Томас прошелся пальцем по корешкам: Байрон, Вордсворт, романы сэра Вальтера Скотта, «История Англии» Юма, «Герои и героическое в истории, в особенности в стране Ксанад» Карлейля.

И — совершенно неожиданно — довольно редкое издание «Путешествия в Ксанад с приложением странствия по Альфу до Срединного моря» Александра Бернса. О книге Томасу приходилось слышать, но видеть — не доводилось. А этот экземпляр отпечатан был, похоже, специально для сэра Артура: желтоватый велень, гладкий и теплый на ощупь, гравюры, переложенные рисовой калькой, виньетки, рисунки…

Говорили, что нынче Бернс с миссией в Кабуле — будто земная дикость могла как-то компенсировать ему дикость другую, волшебную и неистовую, дикость красной воды Альфа и золотистого неба Ксанада.

Томас подошел под лампу, развернул книгу. Он листал, отмечая бросающееся в глаза. Первое путешествие Кольриджа — которое тот принял за опиумный бред, а потом увидел на своем столе ветку с фиолетовыми разлапистыми листьями. Описание Альпорона, оставленное майором Смоллетом — тем, что создал в этом городе аванпост для дальнейшего освоения Ксанада. Короткое изложение «Переговоров-в-беседке», в результате которых сэр Артур получил от местных властителей привилегии для Британской короны…

Потом он зацепился взглядом за знакомое: «Железный лес», — и стал читать внимательней.

«Местные, когда расспрашиваешь о развалинах в Железном лесу, говорят исключительно экивоками. Однако в легендах, которые мне довелось слышать в Альпороне, рассказывают столько всякого, что оставить Железный лес — и скрытый там древний город — без внимания было совершенно немыслимо. Не в силах противостоять искушению, я отправился к развалинам вместе с проводниками — отчаянными задирами, которые, впрочем, под кроной леса быстро впали в меланхолию».

Он перевернул страницу и увидел гравюру.

Сердце забилось сильнее.

На гравюре был изображен колодец: тяжелый сруб, обомшелые грубые камни, давящие в землю так, что, казалось, во тьме колодца должна проступать не вода, но кровь — черная, маслянистая, будто ближневосточная «нафта». И еще там были развалины, которые стягивались к колодцу, словно железные опилки к магниту.

Томас присмотрелся: внизу гравюры сплетались в литеры «А» и «В». Похоже, ее делал сам автор, с натуры.

Томас пробежал глазами текст, почти не видя букв: внимание то и дело отвлекалось на грубый обомшелый сруб.

Выхватывал почти нехотя: «ночные кошмары», «проводники в смертельном страхе», «попытаться спуститься», «я не сумел отговорить», «принялись выбирать веревку, но было поздно», «посиневшие губы и язык».

А потом целый абзац целиком: «В полевых условиях секцию тела провести затруднительно, потому доктор Стоун, исходя из признаков смерти, каковую он полагал смертью от удушения, ограничился исследованием дыхательного тракта, легких и сердца. И тогда выяснилось следующее: в сердце сержанта, попав туда непонятным образом, оказался драгоценный камень зеленого окраса, примерно в сорок пять карат, закупоривший камеру и ставший, по всей видимости, причиной смерти. По настоянию проводников (дело едва не дошло до бунта) камень мы выбросили назад в колодец».

А на полях рядом с этим абзацем стояла едва видимая тонкая пометка цанговым карандашом. Знак вопросительный — и знак восклицательный.

— «Амар» на нашем языке означает «стоящий в тени», «скрытый».

Макги хохотнул, оценив иронию ситуации.

Ирландец вообще подрастерял собранность и спокойствие: то начинал метаться от стены к стене, то без конца поправлял обшлаг, ворот, полы мундира. Рядом с невозмутимым «зеленым» ему было явно не по себе.

Томас же, напротив, чувствовал легкость: словно все случившееся в комнатах полковника Хэвиджа сняло негласные запреты, наложенные обстоятельствами и обществом. Словно один вид миссис Хэвидж… теперь, наверное, следовало говорить «вдовы Хэвидж»?.. самый вид превращения человека в демона отменял договоренности, которыми его спеленывали с рождения.

Подумалось: лишь если боги существуют, мы становимся по-настоящему свободными. Только перед лицом чего-то, что превосходит человеческое настолько же, насколько мы превосходим муравья или лист дерева, это человеческое обретет смысл. И сэр Артур прав насчет открытия Ксанада — пусть не так, как кажется ему, но прав.