Мастер проклятий (СИ) - Курилкин Матвей Геннадьевич - Страница 7

— Ну так оставайтесь в грязи, ничтожные язычники! Я надеялся, что хотя бы забота о сыне поможет вам осознать свою мерзость и возжелать очиститься, но ошибся. У вас есть час, чтобы собрать свои вещи. Жандармы проконтролируют, чтобы вы не взяли чего-то лишнего.

С этими словами он повернулся и вышел из дома, а ему на смену пришел отряд карабинеров, который до этого ждал на улице. Ничуть не стесняясь нашего присутствия, жандармы принялись рыться в вещах, выбирая себе то, что понравится. Отец, побледнев, схватился за револьвер, лежавший в ящике стола, но мы с матерью повисли у него на руке. Как я его понимал в этот момент! Мама скороговоркой зашептала ему на ухо, чтобы не обращал внимания, что все вещи мы не сможем забрать в любом случае. Упросила подняться наверх, чтобы собрать детские вещи и домашний алтарь. Отец нехотя согласился, и в сопровождении одного из жандармов вышел из комнаты. Те двое, что остались, продолжали тем временем развлекаться. Эти твари со смехом хвастались друг перед другом своими находками. Один, самый мерзкий, залез в ящик с тряпками, и принялся вышвыривать оттуда нижнее белье матери, комментируя каждую находку. Хорошо, что в этот момент отец вышел в другую комнату и не видел происходящего — думаю, никакие силы не остановили бы его от убийства. Уж одного жандарма он бы точно прикончил, и после этого у нас наверняка не осталось бы шансов выжить. Впрочем, я и сам не мог успокоиться, глядя на эту мразь. Он ведь не просто грабил нас, он издевался. Ему доставляло удовольствие краем глаза смотреть на побледневшую от ярости и унижения маму, на то, как бессильно я сжимаю кулаки.

Я смотрел на урода, разглядывал его, будто пытаясь запомнить на всю жизнь. Я смотрел так пристально, что провалился в какое-то полубессознательное состояние. Мысли ушли, исчезли все посторонние звуки, я не видел и не слышал ничего вокруг, кроме карабинера. Вот он, хмыкнув, повертел в руках бронзовую статуэтку Марса с мечом. Отец с матерью не очень почитали этого бога, все же, люди сугубо мирные. Но статуэтка была очень хороша, Марс выглядел на ней как живой, и против обыкновения, на лице его была не ярость, а сосредоточенность и внимание, какие и положены настоящему воину перед сшибкой. Жандарму статуэтка, видимо, тоже понравилась, но он с сожалением поставил ее на край столешницы. Вряд ли такие вещи стоит иметь у себя благонадежному гражданину. Впрочем, солдат не очень расстроился и вернулся к исследованию содержимого комода. Вот он достал из ящика тонкие трусики, восторженно присвистнул:

— Ба! Посмотри, настоящий батист! Да я даже на рынок его не понесу, своей крале оставлю! Вот она порадуется! Хотя… — он растянул деталь одежды руками, и огорченно цыкнул. — Вот черт! Слишком маленькие. У моей-то зад побольше будет, посмачнее, чем у этой аристократки!

Я не обращаю внимание на мерзкие слова. Виски будто обручем сжимает, мне кажется, что голова вот-вот лопнет. И еще я почему-то чувствую, что стоит мне отвести взгляд, тряхнуть головой, и наваждение уйдет — только мне не хотелось, чтобы оно уходило.

Потеряв интерес к находке, жандарм роняет ее под ноги, и снова поворачивается к разворошенному комоду. Я вижу, что его правая нога совсем близко к упавшему на мраморный пол кусочку ткани. Вот грабитель снова переступает, чтобы дотянуться до следующей заинтересовавшей вещи. Мне почему-то очень хочется, чтобы он наступил на батист. До ужаса. Всего парой дюймов левее, и его нога окажется не на голом мраморе, а на отрезке белой материи. И жандарм действительно наступает туда, куда мне хотелось. Тяжелый ботинок сминает ткань, она чуть заметно проскальзывает по гладкому полу.

Жандарм радостно выхватывает очередную тряпку. С криком «Смотри!» — резко поворачивается к напарнику, опирается на левую ногу… Батист скользит по гладкому мрамору. Опорная нога выскакивает вперед, жандарм запрокидывается назад. Я успеваю разглядеть его лицо, на котором смешались разные выражения. Радость от удачной находки, удивление, и только зарождающийся страх. Испугаться по-настоящему он так и не успел, потому что затылком приземлился прямо на Марса с мечом, что стоял на краю комода. Бог разит насмерть. Жандарм насадился на статуэтку очень надежно — не только меч, но и голова древнего бога оказались внутри черепа грабителя. Он умер мгновенно.

Удивленно закричал напарник покойного, бросился к телу, увидел лужу крови, растекающуюся из-под головы только что веселого и довольного приятеля. От ужаса и растерянности карабинер попятился, замер. На крик уже спешили сержант и отец.

Я тоже сделал несколько шагов назад и отвернулся. У меня почему-то возникло такое чувство, будто это я поспособствовал смерти того жандарма. Ведь я так хотел, чтобы он наступил на этот скользкий кусок ткани. Нет, мне не жаль было эту мразь. Туда ему и дорога. Но все равно было не по себе. Однако моральные страдания меркли перед общим паршивым состоянием организма. Я вдруг почувствовал, что с большим трудом остаюсь на ногах, голова раскалывается от боли, а по лицу течет что-то мокрое. Проведя рукой по губам, без особого удивления обнаружил кровь.

Очень повезло, что мама не растерялась. В первый момент она тоже смотрела на покойника, но очень быстро заметила мое состояние. Пока я разглядывал блестящую кровь на ладони, а жандарм тормошил покойника, она силой увела меня в их с отцом спальню и стала оттирать кровь.

— Тебя нужно срочно умыть, — шептала она. — Нельзя, чтобы они это увидели. Эти олухи ничего не поймут, но их будут расспрашивать чистые — и те обязательно сообразят, в чем дело!

— А в чем дело, мам? — вопрос прозвучал жалко, да и бессмысленно — я, похоже, уже и сам догадывался, что произошло.

— У тебя проснулся дар, мой мальчик, — тихо сказала мама. — Не думала я, что он будет таким — он ведь совсем далек от отцовского… но в нынешние времена это даже хорошо, хоть и опасно. Интересно, кто помог тебе его пробудить? Атропос[15], или же сама Ананке[16]? Хотелось бы, чтобы Ананке, — протянула мама и тут же испуганно приложила руки к губам. — Прости Атропос, если обидела, я только хочу, чтобы сын мог не только убивать. — И снова, уже нормальным голосом. Впрочем, это все не важно. Главное сейчас, чтобы чистые не узнали, что он не сам поскользнулся, поэтому молчи! Знаю, что тебе очень тяжело, но ты должен терпеть и не показывать виду. Скажем, что тебе стало плохо при виде покойника — это никого не удивит, но все равно ты должен стоять на ногах. Она вышла на минуту, чтобы предупредить отца и рассказать сержанту, что произошло. Точнее, подтвердила слова второго карабинера, который хоть и был поражен внезапной смертью напарника, даже не подумал о том, что она была не случайной. Я в это время старательно убирал все следы, оставшиеся после пробуждения дара. Кровь успел убрать до того, как она попала на одежду, синяки, образовавшиеся под глазами, припудрил, воспользовавшись маминой косметичкой. Что делать с глазами, в которых тоже полопались сосуды, я не придумал. Жаль, темных очков здесь еще не изобрели.

Сержант с оставшимся рядовым занимались телом покойника — вызывали подмогу, вытаскивали статуэтку у него из черепа. Очень повезло, что не все оказались столь покладистыми, как наша семья. Некоторые из тех, кому было нечего терять, ожесточенно сопротивлялись выселению. В этот день свой конец нашел не один жандарм, и даже, говорили, трое чистых были убиты, так что до «несчастного случая» никому не было дела. Родители потом рассказали, что последователи нового бога отлично чувствуют проявления манн. Если бы в течение часа-двух после происшествия кто-то из них оказался рядом, наша неуклюжая конспирация ничем бы не помогла.

В результате в новую квартиру мы отправились сразу, как только из дома вынесли труп. Мы почти ничего не взяли с собой. Впрочем, никто из нас об этом не жалел. Вещи казались оскверненными, прикасаться к ним стало неприятно. Только те деньги, что отцу удалось припрятать незаметно от жандармов, пока они разбирались с происшествием, больше ничего. Возможно, это нерационально и глупо, нужно было хватать как можно больше — в крайнем случае, что-то мы могли бы продать потом, но мне хотелось сохранить хоть каплю достоинства, и, думаю, родители чувствовали то же самое. Единственное, что мама действительно хотела забрать — это статуэтки богов и принадлежности для отправления обрядов и ритуалов, но их не разрешили взять уже сами жандармы, разбив и попортив то, что смогли на месте, а оставшееся упаковали, чтобы отнести чистым — для последующего уничтожения. «Вам все это не нужно, чтобы молиться своим грязным богам», — лаконично высказался сержант, растерявший свое веселье после того, как потерял одного из подчиненных.