Ехал грека через реку (СИ) - "tapatunya" - Страница 59

Наконец, вода стихла, хлопнули двери, и Адам с подносом в руках направился в спальню. Ася уже лежала, свернувшись калачиком и обнимая свой живот, и смотрела в темноту за окном. Шторы были распахнуты, и дождь бил по стеклам.

— Чай, — объявил Адам, пристраивая поднос на тумбочку. — И круассан.

— Мы оба совершенно никчемные, — ответила Ася грустно. — Не видим, что происходит у нас под носом. Слишком отвлеклись на… романтические порывы.

— О чем ты говоришь?

Ася потянула его за руку, усаживая рядом с собой. И рассказала про то, что Лена ни разу не связалась с Евой, а когда дочь набрала ее сама, чтобы похвастаться новым телефоном, велела ей никогда не звонить ей первой, а ждать, когда это сделает мама.

— Ей хватило пятнадцати секунд, — завершила свою речь Ася.

Адам осторожно лег и обнял ее.

— Почему все вокруг такие странные? — спросил он. — Как будто сговорились.

— Они просто строят свою жизнь, а мы свою, — ответила Ася рассудительно. — А иногда возникает конфликт интересов. Лене ведь тоже нелегко приходится — ей нужно все время тревожиться о том, что муж узнает о существовании Евы. Строить свое будущее на столь шаткой основе очень хлопотно. Она позвонит, как только закончится медовый месяц. Кто знает, какие кошки скребутся на ее сердце. Твой папа… он заботится о тебе, как умеет. По крайней мере, ему не все равно. Ты важен для него, младший сын, обделенный сын. Наверное, и его терзает сожаление о том, что он отдал тебе так мало.

— Почему ты такая умная, когда дело касается других, и такая глупая, когда речь идет о тебе? — Адам провел пальцами вокруг глаз Аси, желая стереть усталость, паутинкой разбегающуюся во все стороны.

— Да, кстати, — она опустила веки, сдаваясь непобедимому сну. — Что это было такое утром? Любовница, которая тебя терпит? Серьезно?

— Я злюсь на тебя из-за той чуши, которую ты наговорила Вике. Дождаться того момента, когда я тебя брошу? Забудь об этом.

— А что я должна была сказать девушке? — Ася широко зевнула и зарылась носом в ямочку на шее Адама. — Она была расстроена, и я ее утешала. Ты единственный, кто принял это всерьез. Вика молодец, знает, как тебя достать, — и она тихонько засмеялась. — О, господи, как бы пережить еще завтрашний вечер? Скажи мне, что мы всех победим.

— Мы всех победим, — послушно повторил Адам, чувствуя себя так, будто из его сердца только что вынули ледяную занозу. Он сразу размяк и тоже задремал.

— Мне нравится, — прошептала Ася через несколько минут, и потребовалось некоторое время, чтобы сосредоточиться на ее словах, — когда ты называешь меня своей любовницей. Это так порочно и эротично.

И она окончательно заснула.

А вот Адаму резко стало не до сна.

Он проснулся на рассвете от трепетных бабочек, порхающих по лицу. Улыбнулся, не открывая глаз, и попытался дотянуться до Аси с поцелуем, но она положила ладонь на его грудь, призывая к неподвижности.

Ее язык и губы дразнили его и ласкали, скользили по плечам к внутренней стороне локтей, щекоча запястья, прикусывая кожу на животе, спускаясь ниже и поднимаясь снова к солнечному сплетению.

Адам словно купался в теплом море, чувствуя себя любимым и желанным с головы до пят. Ася была щедрой и прямолинейной, никуда не спешила и делала, что хотела. Она занималась любовью с той же безмятежной простотой, которая всегда была свойственна ей. И, когда Адам, изнывающий от нетерпения, перехватил у нее инициативу, то Ася подчинилась мягко и охотно. Она откликалась на прикосновения и поцелуи с удовольствием сладкоежки, дорвавшейся до конфет, и голова шла кругом от ее запаха, и вкуса, и нежности, и ласкового шепота.

И срывался голос, и дрожали руки, и бешено билось сердце, и раскаленное олово разливалось по животу, и путались мысли, и оголялись нервы, и от полноты ощущений было почти невыносимо. Как смотреть, не мигая, на солнце.

Ева проснулась с температурой, и Адам первым делом выставил Асю из детской. Конечно, она пыталась возражать, заявляла, что няни никогда не заражаются от своих воспитанниц и что она не оставит больного ребенка, пришлось рявкать.

— В конце концов, — рассердился Адам, за руку выводя ее прочь, — у тебя есть еще один ребенок, о котором нужно позаботиться. Поэтому просто возвращайся обратно во взрослую спальню. А еще лучше — отправляйся на несколько дней к сестре.

И он вернулся к Еве, чтобы вызвать врача.

Дочь капризничала и сердилась, и требовала Асю, и отказывалась пить морс, и без устали жаловалась своим куклам на жизнь, и не позволяла себя целовать, потому что колючий. Уже к обеду Адам был выжат, как лимон.

А ведь так хорошо день начинался.

Ася все время маячила говорящей головой в мониторе, то читая наставления, то требуя снова измерить температуру, и Адам просто выключил ее, потому что сил его не хватало.

Ася чувствовала себя самой несчастной в мире.

Она как будто была предательницей.

Бросила их двоих на произвол судьбы!

Несмотря на то, что врач ничего такого у Евы не нашел — ни красноты в горле, ни насморка, ни других признаков простуды, противная температура в районе тридцати семи держалась весь день.

Просто удивительно, что бедный ребенок не заболел раньше — как еще можно было выразить протест против несправедливости всего мира?

Асины самобичевания прервал звонок из Канады.

— Вы промахнулись, — сказала она, прижимая телефон к уху, — вам надо позвонить Еве. Но я могу отнести ей телефон.

— Не надо, — голос Лены звучал печально, — я хотела поговорить именно с вами.

— Правда? — Ася легла на кровать, глядя на то, как через несколько стекол Адам поит дочь чаем. Изображение казалось смазанным, как будто между ними были моря и океаны.

— Кажется, я ошиблась, — тихо прошелестело в трубке. — Переоценила свои силы. Это невыносимо.

— Возвращайтесь, — без раздумий ответила Ася. — Если невыносимо — возвращайтесь. Никто же вас силой там не держит.

— Я уже слишком многое потеряла, чтобы все отменить.

— Тогда терпите.

Лена молчала.

— С Евой все в порядке, — сказала Ася. — Она стойкий оловянный солдатик. Она переживет любое ваше решение. А вот вы — не любое. Так что думайте о себе и не совершайте никаких жертв из-за угрызений совести или страха осуждения. И не звоните мне для того, чтобы я вас успокаивала, и вам становилось легче. И еще — даже если вам очень больно, то все равно поговорите с дочерью.

Не прощаясь, Ася прервала вызов. Сожаления, угрызения… Каково это — прожить жизнь, каждый день думая о том, когда все пошло не так? Как Мадина, как Лена.

Каждый чертов день задавать себе один и тот же чертов вопрос.

В этом мире нет ничего хуже чувства вины, особенно — вины перед собой.

Она лежала на кровати, глядя на далекие смазанные силуэты и тихо плакала от жалости ко всем на свете.

Вдоволь наревевшись, Ася вдруг засобиралась, нацепила на себя одежду Адама, которая была в этой спальне, спустилась вниз и села за руль.

— Вик, — позвонила она, — скажи мне адрес Мадины, пожалуйста.

— Сейчас сброшу, — ответила та невозмутимо, — я заказывала туда несколько раз цветы.

Что было прекрасно в этой женщине — она не тратила времени на лишние расспросы.

Домик, в котором вырос Адам, утопал в разноцветной листве деревьев. Изящная кованая калитка, мраморный ступеньки, гранит в облицовке. Дорого, пафосно, немного безвкусно.

Мадина открыла дверь не быстро и, увидев свою гостью, удивилась.

— Что-то с Адамом? С ребенком? Что? — всполошилась она.

— Я привезла торт, — Ася вручила ей коробку, — давайте попьем чаю.

— У меня йога через час, и вообще я на диете!

— Это вы молодец, — одобрила Ася, — восхищаюсь вами.

Мадина хмыкнула и посторонилась.

— Вы, дорогуша, судя по всему, диетами себя не утруждаете.

— Грешна, — охотно согласилась Ася. — Но у меня не работа, а сплошные стрессы.

— Так зачем вы все-таки пожаловали?