Польские народные легенды и сказки - сказки Народные - Страница 22

Легче уж дыне дать громадный плод, потому что она прижимается к матери земле и та охраняет ее от ветров и бурь, более щедро одаряет влагой.

Тут ученые (на то они и ученые) пустились в пространные рассуждения о придаточных корнях этого растения, и властитель, который никогда в жизни о таких корнях не слыхал, испугался, что его убедят. Поэтому он прервал говоривших гневным жестом руки, поправил корону и гневно воскликнул:

— Нет! Все это неверно! Дуб должен давать дыни, и дыня — желуди. Изменить!

Ученые не были такими чудотворцами, чтобы обратить вспять законы природы. Они могли только упорядочивать, улучшать их. Властителю этого было мало. Поэтому он изгнал их из дворца:

— Ступайте прочь! Даром едите княжеский хлеб.

Князь Гордец гневался на мух — что они жужжат, на пауков — что они по всему свету раскидывают свои сети… На карпов — что они не хотят, как кролики, пастись в лупине на лугу, а играют себе под водой, и туда нужно им бросать семя лупина… На коней — что нет у них крыльев, а то бы они носились еще быстрее, чем теперь. Гневался на… Короче говоря, ломал голову князь Гордец над тем, что природа решила давно и более мудро, чем он.

Не беспокоили его дела, о которых больше подобает заботиться правителю: благо подданных, богатство страны, армия. И вот пришел день, когда свалилось на него несчастье. Сосед, властитель мудрый и отважный, с алчностью смотревший на земли князя Гордеца, использовал недовольство в его стране и перешел границу во главе неисчислимого войска.

Он завоевывал города и села на своем пути, в пух и прах разбил не слишком воинственную армию Гордеца и ударил на столицу. Изнеженный, капризный князь Гордец не мог дать отпора врагу. Вместо шлема и панциря на нем были плащ и корона, в руках вместо меча и щита — скипетр. Одеяние, великолепное в дни мира, в дни войны оказалось бесполезным. А когда пришлось бежать (да, дело дошло и до этого), пышное одеяние стало помехой.

И надменный властитель, который даже в августовскую жару не снимал с плеч тяжелого горностаевого плаща, а с головы — короны, сменил их на простую крестьянскую сермягу и шапку, чтобы только спасти свою жизнь. Враги гнались за ним, а он, одинокий, уходил от этой погони.

Мчался властитель по дорогам и прямиком, без дорог, пока не свалился под ним буланый конь. Уже пешком добрался князь до лесной тропинки, немного пробежал по ней, а потом бросился в чащу. Другого выхода не было. Враги на быстрых конях вот-вот готовы были его настичь.

Потеряв следы князя на широкой поляне, они оставили стражу при конях и рассыпались по лесу. Упорно обыскивали заросли и глухие тропы.

Князь Гордец, как заяц, петлял среди деревьев, от оврага к оврагу, но сам уже едва держался на ногах. Это бегство исчерпало все его силы. В конце концов он понял, что бежать дальше не может, и упал на мох. Прислонился спиной к шершавому стволу дуба, накрылся папоротниками, как одеялом. И заснул.

Спал долго, спал каменным сном и ведать не ведал о том, что вражеские солдаты шаг за шагом приближаются к нему. Еще час, еще полчаса, — и он окажется в их руках. Его схватят, закуют в кандалы, а потом… потом поведут в неволю, выставят на посмешище в столице, а напоследок отрубят топором голову.

И вдруг, когда казалось, что уже не спастись спящему князю от рук палачей, ветер тронул, заколыхал деревья в лесу. Раскачались зеленые верхушки дуба, дрогнули ветви, и посыпались с них желуди. Они падали сверху на ноги беглеца, на его живот, на открытое лицо. Один из желудей больно ударил его в нос, князь Гордец чихнул, открыл глаза, в страхе приподнялся на своем ложе. Он был уверен, что враги колют его внушительный нос остриями копий.

Велика была его радость, когда он понял, что это не копья, а желуди.

— А я еще был недоволен дубом, — улыбнулся он грустно, — что у него маленькие плоды. Хорошо бы меня разукрасило, если бы это не желудь, а дыня свалилась во сне на мой нос. Он потерял бы навсегда свою форму.

Ветер шумел, не слышно было вражеских криков. Снова сон смежил веки князя. Утомление смягчило страх, усыпило мысли о преследователях.

Но заснуть он не успел. Прилетела откуда-то муха, уселась на княжеский мясистый нос — он, видно, ей понравился, — и она куснула его разок и другой. Вскочил князь Гордец — и вовремя, потому что голоса врагов были слышны уже где-то поблизости.

Забыв про свою тучность, нырнул он в самую гущу кустов и снова ускользнул от преследователей. Снова петлял от куста к кусту, от оврага к оврагу. Лишь бы уйти подальше, уйти от опасности. Из последних сил старался наверстать время, которое украла у него усталость.

Князь бежал, а муха назойливо жужжала у него над ухом. Но он не сердился на ее. Он теперь не отдал бы ее жужжания за прекраснейшую музыку своего придворного оркестра. Ведь эта муха предостерегла его от врагов.

— Вот я не раз злился, зачем эти мухи на свете живут, — бурчал он себе под нос. — Теперь уж я не буду задавать такой вопрос.

Бежал он, бежал и снова запыхался, снова старые ноги отказались ему служить. Гнулись как тростинки, писали бублики.

Наконец он споткнулся, упал и еле поднялся.

— Конец! — простонал он, чуть не плача.

Дошло до него, что если сейчас же он не спрячется надежно, то вражеские солдаты схватят его голыми руками. Спрятаться, спрятаться, — только это может его спасти.

Тут же рядом увидел он пышный колючий куст дикой розы. А под кустом — заслоненная ветками, глубокая темная нора. Достаточно большая, чтобы человек мог в нее втиснуться.

— А что, если спрятаться под кустом? — сказал он себе. — Может быть, не найдут. Ветки с шипами склоняются над входом, заслоняют его. Нужно выкорчевать куст, чтобы добраться до ямы. А то колючки исцарапают лицо и руки.

Он произнес слово «выкорчевать», и будто что-то укололо его. Сколько роз в дворцовом парке приказал он, по своему легкомыслию, вырвать из земли! А теперь один из этих обиженных кустов дает ему убежище.

Он раздвинул тернистые заросли, не обращая внимания, что они его ранят. Ползком пробрался в яму, спрятался в глубине, как лис или барсук.

А вечер уже пробирался среди папоротников. Темнота сгущалась, окутывала лужайки. Неприятельские солдаты прервали поиски, разожгли костер на скале, поужинали и расположились на ночлег. Завтра, едва забрезжит рассвет, они снова возьмутся за поиски.

Заснул и князь Гордец. Ему-то сон был еще нужнее, ведь он был чуть жив. Старость, истомленная несчастьем, брала свое.

Ночью, пока он спал, паук-крестовик выполз из-под листка розы и заткал отверстие пещеры нитью паутины. Работал он усердно, как ткач, что ткет льняное полотно, и паутина получилась на славу — густая, узорчатая.

На рассвете князь открыл глаза — и диву дался. Смотрит — и глаз оторвать не может. Сквозь паутину, как серебряный узор, просвечивают листочки и тернии розы. Паутина закрыла перед ним лес и весь свет. Он подвинулся к выходу — и сразу замер от ужаса. Гневные чужие голоса потревожили утреннюю тишину. Это вражеские солдаты остановились у пещеры. Дрожа как осиновый лист, прислушивался беглец к их разговору.

— Не под землю же провалился этот князь Величайший, — буркнул первый бас.

— Провалиться-то он не провалился, а вот вползти мог свободно. Нагнись-ка да посмотри, что там чернеет под кустом розы.

— Яма! — услышал властитель над собой.

— Да, волчья или барсучья нора!

— То-то и оно! Яма, да к тому же достаточно широкая, чтобы в нее залезть и скрыться от глаз преследователей. Руби-ка куст, он мешает, а я копьем пощупаю зверя в логове.

— Ума у вас нет! — вдруг раздался голос сбоку, когда князь уже похолодел от страха. — Филины слепые! Пуговицы у вас вместо глаз, что ли? Не видите: паук заткал вход паутиной?

— А ведь и правда! — отозвались другие. — Что верно, то верно. Беглец не мог бы залезть в яму, не порвав паучьей сети. Ничего не поделаешь, придется идти дальше.

— Ну, так в путь.

Пошли. Стали искать в других местах. Стихал шум, который они подняли, и наконец растаял в бору. Князь Гордец был спасен.