Сказки и легенды - Музеус Иоганн - Страница 2

Судетских горах, этом Парнасе[1] Силезии, не раз воспетом в томных стихах, обитает, в мирном согласии с Аполлоном и девятью его музами, знаменитый горный дух по имени Рюбецаль. Он-то, пожалуй, и прославил Исполиновы горы более, нежели все силезские пииты вместе взятые. Правда, князю гномов принадлежит на поверхности земли всего лишь небольшое владение, замкнутое со всех сторон цепью гор в несколько миль протяжением, да еще делит он это владение с двумя другими могущественными монархами, не желающими даже признавать его прав. Зато всего в немногих саженях под поверхностью древней земной коры начинается его необозримая держава, уходящая на восемьсот шестьдесят миль вглубь, к самому центру земли, и тут власть его безраздельна и не ограничена никакими трактатами.

Властелину подземного царства порой нравится бродить по своим владениям, широко раскинувшимся в преисподней, созерцать неистощимые сокровищницы благородных металлов, наблюдать за работой подвластных ему гномов, из коих одни строят прочные плотины, дабы сдержать силу огненных потоков в недрах земли, другие — улавливают минеральные пары, кои обильно насыщают газами полую горную породу, этим самым превращая ее в драгоценную руду. Иногда, когда наскучат ему заботы правления в подземном царстве, поднимается он на поверхность, чтобы отдохнуть и развлечься, и там, в Исполиновых горах, всячески насмехается и издевается над детьми рода человеческого, как беспутный проказник, который забавы ради может до смерти защекотать своего соседа. Ибо наш приятель Рюбецаль, да будет вам известно, подобен всем великим гениям: он прихотлив, неистов, взбалмошен; задорен, груб, необуздан; горд, тщеславен, непостоянен; сегодня — самый ласковый друг, завтра — холоден, как чужой; временами он добродушен, благороден, чувствителен, но всегда противоречив; бывает глупым и умным, подчас мягким, а через мгновение крутым, как яйцо, брошенное в кипяток; он может быть плутоватым и честным, упрямым и податливым; одним словом, все у него зависит от настроения минуты и первого порыва.

Еще во времена седой древности, до того как потомки Иафета[2] проникли далеко на север, сделав страну эту обитаемой, Рюбецаль бушевал в диких горах, натравливал друг на друга туров и медведей или раскатистым гулом распугивал робкую дичь, заставляя ее в ужасе кидаться с отвесных утесов в глубокие ущелья. Утомившись этой забавой, он спускался опять по Эрихштрассе[3] в свое темное царство и оставался там целыми столетиями, пока вновь не брала его охота поваляться на солнце и насладиться красотами живой природы. Как же был он изумлен однажды, когда, поднявшись наверх, в подлунный мир, и, оглядывая окрестности со снеговой вершины Исполиновых гор, нашел их совершенно неузнаваемыми! Дремучие, непроходимые леса были вырублены и превращены в плодородные поля, где зрел богатый урожай. Из цветущих плодовых садов приветливо выглядывали соломенные крыши деревенских домиков, из труб которых вился мирный дымок очага. Там и сям на склоне горы высилась одинокая сторожевая башня, служившая для охраны страны. На испещренных цветами лугах паслись овцы и рогатый скот, а из светлых рощ доносились мелодичные звуки пастушьей свирели.

Новизна и прелесть этой картины, развернувшейся перед ним, на первый взгляд так восхитила удивленного властелина гор, что он не только не разгневался на самовольных поселян, распоряжавшихся здесь без его ведома и соизволения, но и предоставил им спокойно владеть присвоенными землями, — подобно тому как добродушный хозяин дома дает приют под своей кровлей хлопотливым ласточкам или неугомонным воробьям. Мало того, ему пришло в голову свести знакомство с людьми, этой странной породой животных, одаренных душой, изучить их характер и нравы и подружиться с ними. Однажды он принял обличие дюжего крестьянского парня и нанялся батраком к одному из деревенских богатеев. Любая работа спорилась у него в руках, и Рипс, как назвался мнимый батрак, прослыл лучшим работником на деревне. Но хозяин его был мот и кутила, пускал на ветер все доходы, доставляемые верным слугою, и нисколько не ценил труды и усердие последнего. Поэтому Рипс ушел от него прочь и нанялся в пастухи к соседу, который поручил ему пасти стадо овец. Рипс заботливо ухаживал за стадом, гонял его на пустынные пастбища, на крутые склоны гор, где росли целебные травы. Стадо росло и размножалось под его опекой; ни одна овца не сорвалась со скалы и ни одна не стала добычей волка. Но хозяин был жадный скряга и, чтобы не платить своему верному слуге сколько положено, выкрал у него из стада лучшего барана и вычел стоимость из заработка. Тогда батрак ушел от скупца и поступил слугой к судье. Здесь он стал грозой воров и строгим ревнителем правосудия. Но хозяин был судьей неправедным, попирал закон, судил лицеприятно и насмехался над справедливостью. Рипс не захотел быть орудием беззакония и отказался служить у судьи, за что его бросили в темницу, откуда, однако, он легко ускользнул обычным для духов путем, — через замочную скважину.

Эта первая попытка заняться изучением человеческой природы, естественно, не могла расположить его к людям. Разочарованный, вернулся он на вершину скалы и, обозревая оттуда веселые нивы, возделанные человеческими руками, удивлялся, что мать-природа расточает свои дары такому подлому отродью. Несмотря на это, он решил еще раз спуститься в деревню и понаблюдать за людьми. Тихонько прокрался он в долину и стал подглядывать из-за кустов и изгородей; и тут вдруг перед ним возник образ очаровательной девушки, прекрасной, как Венера Медицейская[4], и, так же как и та, совершенно нагой, ибо в эту минуту она собиралась войти в воду. Вокруг нее, у водопада, низвергающего свои серебряные струи в естественный водоем, расположились на траве ее наперсницы. Полные невинного веселья, они беспечно резвились и всячески превозносили свою повелительницу. Эта соблазнительная картина чудесным образом подействовала на подглядывавшего гнома; он почти забыл, что он — не человек, а дух, наделенный особыми свойствами, и, завидуя участи смертных, смотрел на дочерей земли с таким же вожделением, как некогда в древности его собратья боги на смертных женщин.

Но органы чувств у духов так тонки, что впечатления их не бывают ни прочными, ни длительными. Гном решил, что ему недостает телесной оболочки, чтобы глазами вобрать в себя образ купающейся красавицы и запечатлеть его в своей памяти. Тогда он принял образ черного ворона и взлетел на высокое дерево, осенявшее ветвями своими место купанья, чтобы оттуда насладиться полным очарования зрелищем. Однако, приняв сей облик, он не достиг цели, ибо воспринимал внешний мир как ворон и смотрел на все глазами ворона. Гнездо лесных мышей было ему теперь милее, чем купающиеся нимфы, ибо помыслы души не могут не зависеть от телесной ее оболочки.

Как только эта мысль пришла ему в голову, он тотчас же исправил свою ошибку. Ворон полетел в кусты и перевоплотился в цветущего юношу. То был правильный путь, ибо только теперь он в совершенстве постиг чары идеальной девичьей красоты. В груди его пробудились чувства, о которых он никогда не подозревал за все время своего существования. Мысли его приобрели новый смелый полет. Он ощутил неведомое ему доселе беспокойство, в груди бушевали и рвались наружу смутные, необъяснимые желания. Властный порыв неудержимо влек его к водопаду; в то же время что-то в нем с не меньшей силой противилось этому желанию и непонятная робость мешала ему, после того как он принял образ юноши, приблизиться к купающейся Венере Медицейской или выступить из-за кустов, под покровом которых он тайком любовался красавицей.

Прекрасная нимфа была дочерью силезского короля, правившего в те времена областью Исполиновых гор. Она часто любила гулять в сопровождении своих придворных девиц в рощах и кустах на склонах гор, срывая цветы и душистые травы или собирая в лукошко лесные вишни и землянику для стола своего отца, что было обычным в те буколические времена[5], а в жаркий день располагалась на отдых у источника, бьющего из расселины скалы, и освежалась купанием.