Конфайнмент (СИ) - Тимофеев Владимир - Страница 60

— По даче я с Кацнельсонами договорился до конца января, — сообщил Синицын, прикрыв рот ладонью.

— Спокойнее говори. И руками махать не надо, — поправил я друга. — Чем естественнее ты ведёшь себя, тем менее подозрительно.

— Ага. Понял. Ну, так вот. Ретранслятор я, в общем и целом, собрал и даже опробовал.

— Опробовал? Каким образом?

— Сейчас покажу.

Шура достал из портфеля очередную тетрадку, положил сбоку один из учебников (для «конспирации») и принялся объяснять:

— Короче, по схеме тут нужен разброс гармо́ник. Если все слои времени считать слагаемыми ряда Фурье, наш соответствует удвоенной частоте, твой тамошний — одинарной. То есть, в железе достаточно обычного тумблера типа «триггер», с двоичной характеристикой «ноль-один», как в ЭВМ. Но я, на всякий случай, поставил трехпозиционный, чтобы была возможность переключиться ещё на одну частоту — утроенную…

— Зачем? — не выдержал я.

— Думал, что пригодится, — пожал плечами приятель. — И, ты знаешь, действительно пригодилось. Для теста. Вчера я специально включил прибор на этой третьей гармонике, чтобы проверить, работает или нет. Оказалось, работает. Гистерезис точь-в-точь как в теории. Но при этом на наши слои этот дополнительный слой ничуть не влияет. Я проверял. Все измерители поля остались на прежних отметках.

Я мысленно выдохнул. Ну, Шурик! Ну… рационализатор хренов!

Сколько раз в своей жизни я сталкивался с разными доморощенными изобретателями, пытающимися упростить и улучшить нормально работающую систему — не перечесть. Чаще всего, подобные «улучшения» заканчивались одинаково — дополнительным геморроем для эксплуатантов и разработчиков. И это ещё считалось цветочками. Ягодки были не в пример тяжелее: в лучшем случае, выходили из строя механизмы и оборудование, в худшем — страдали реальные люди, вплоть до смертельных исходов.

Единственное, что сегодня извиняло Синицына — это то, что он сам же и разрабатывал свой ретранслятор, пусть и в другой реальности. Плохо только, что подопытным кроликом в эксперименте предстояло быть не ему, а мне…

— Что? Думаешь, не надо было? — забеспокоился будущий доктор наук, узрев мою помрачневшую физиономию.

— Теперь уже поздно, — махнул я рукой. — Да и бессмысленно. Штатно эта фигня должна сработать уже в воскресенье.

— Как в воскресенье? — изумился Синицын.

— А вот так! Читай.

Я достал песенник и сунул его приятелю.

Новое послание из будущего появилось вчера. И всю предложенную там программу требовалось исполнить в максимально сжатые сроки.

— А как они… ну, то есть, мы тамошние узнаем, что здесь всё в норме? — почесал затылок «изобретатель», закончив читать.

— Узнаем, не беспокойся, — хмыкнул я, мельком взглянув на Шурин портфель.

Ясен пень, раскрывать ему секрет передачи обратных писем было нельзя.

— Не доверяешь? — попытался обидеться Шурик.

— Вопрос не в доверии. Вопрос в безопасности и надёжности. Короче, придёт время — узнаешь.

— Угу. Через тридцать лет, — буркнул Синицын, но продолжать эту тему не стал, переключившись на новую. — А кто такой Смирнов, объяснить можешь?

— Могу. Это наш общий друг. Здесь ты с ним ещё не знаком, но в ближайшее время, я думаю, познакомишься.

— Что верно, то верно, — вздохнул приятель. — Тут же прямо написано, что для удачного переноса его присутствие обязательно.

— Всё так и есть, — кивнул я, прикидывая, о чём можно рассказать ему прямо сейчас, а что отложить на завтра.

— Ну, так чего? Расскажешь? — поторопил меня Шурик.

— Да. Расскажу. Только не всё и не сразу…

На улицу я вышел в половине седьмого. Синицын остался. Мы договорились, что в читалке он просидит до закрытия — на всякий пожарный, чтобы не вызывать подозрений.

Мне же требовалось хотя бы полчасика, чтобы подготовиться к визиту в бильярдную.

Хотя чего там готовиться? К серьёзному разговору я был готов ещё неделю назад. Проблема заключалось только в нужном настрое. Ведь после работы на железной дороге многое для меня стало ощущаться иначе, не так, как это виделось в сентябре-октябре и уж тем более в прошлой жизни.

Ощущения необычные, если не сказать странные. Ведь в своё время кем я только не поработал. Пахал, как говорится, и головой, и руками. Занимался наукой, торговлей, калымил извозом, ломал, строил, спасался от кредиторов, выбивал долги у мошенников, снова ломал, опять строил, ловил, убегал, прятался, лез на трибуны, учился, учил… Чего только не было, куда меня только не заносило. Однако всегда и везде всё, что случалось, казалось мне какой-то безумной игрой, которая нужна лишь затем, чтобы заработать на жизнь, но вот настоящей жизни я в ней ни разу не видел. Просто дела, просто деньги, просто работа…

И вот ведь ирония судьбы. За почти пятьдесят лет, ни в том оставшемся за чертой Советском Союзе, ни в «обновленной» России, я так ни разу и не столкнулся с чем-то иным, не подозревая, что всё может быть по-другому. И только когда, сбежав из СИЗО и вынужденно избавившись от налёта мнимой «интеллигентности», попал на железку, то вдруг обнаружил, что, несмотря на «богатый» опыт, я совершенно не знал страны, в которой живу, людей, которые ходят по тем же улицам, мыслей, которые витают в их головах, целей, к которым они стремятся…

Их «просто работа», как оказалось, была совсем не игрой. Она являлась для них и способом заработка, и смыслом, и даже образом жизни, начинающейся где-то далеко в прошлом и уходящей едва ли не в бесконечность. И тот жуткий социальный «эксперимент», который над ними поставили во времена перестройки, лишил их буквально всего, включая рухнувшие в один миг идеалы и представления о справедливости. Такого, мне кажется, не было даже в войну. Ведь даже тогда, в дни страшных для всей страны испытаний, человек верил и знал, за что он сражается и что защищает. В 90-е это знание и эта вера исчезли. И если одни, обладающие «природной сметкой и гибкой системой ценностей», сумели «вписаться в рынок», то для других это стало крушением не только надежд, но и жизни.

И то, что я сам в итоге оказался среди «вписавшихся», вовсе не давало мне права учить остальных и пробивать новый «эксперимент», с учётом, так сказать, старых ошибок. Пусть и с благими целями, но, как известно, именно ими всегда выстилают дорогу в ад.

Нет, люди, живущие здесь и сейчас, должны решать свою судьбу сами, без глупых подсказок попаданцев-всезнаек. Пробовать, ошибаться, идти вперёд, отступать, искать обходные пути… Единственное, чем я могу им помочь — это не мешать. А ещё — делать то, что умею… Пока умею…

Перед спортивным корпусом стояла чёрная «Волга». В салоне сидели двое. Специально я их не рассматривал, но водитель, похоже, был в охране «Седого» на памятной встрече в Сокольниках, где мы с товарищами офицерами «окучивали» бильярдных катал.

Сам генерал ждал меня в бильярдном зале. В полном одиночестве. Ни братья Ходыревы, ни Новицкий, ни Смирнов с Кривошапкиным в помещении не обнаруживались. Впрочем, ничего удивительного. «Седой», скорее всего, хотел побеседовать со мной тет-а-тет.

Мы молча пожали друг другу руки, после чего оппонент указал на ближайший стол.

Хочет сыграть? Ну что ж, я не против.

Когда пирамида была расставлена, генерал снял с неё верхний шар и катнул в мою сторону.

— Глядим, чей разбой? — поинтересовался я, остановив кием «подарок».

— Именно, — кивнул соперник, выставляя биток на линию дома.

— Что играем? Американку, Москву…

— Классику, — усмехнулся «Седой».

Любопытно. Классическую русскую пирамиду мы играли на первой встрече. Та партия закончилась боевой ничьёй. Сегодня… Он что, желает проверить, не пропил ли я на железке свой «бильярдный талант»? Да нет, вряд ли. Видимо, просто хочет потянуть время и оценить, насколько я изменился за последние полтора месяца.

Помогать ему желания не было. Скорее, наоборот — мне опять захотелось похулиганить.