В твою любовь. Рискуя всем (СИ) - "Dididisa" - Страница 6

Ведя челюстью туда и обратно, чтобы избавиться от навязчивого вкуса, он продолжил:

— Сам понимаешь, информация конфиденциальная: её так сразу не достанешь. Но, думаю, через пару дней она будет у нас. Кстати, что насчёт спасения Грейс? Ребят, окей, мы вытащим с помощью Криса. А её?

— Её я беру на себя, — не задумываясь ответил я, принюхавшись к запаху солода.

— Опрометчиво соваться в Искренность одному, Эрик, — покачал головой Уиллсона, ставя передо мной тарелку с аппетитно выглядевшими сэндвичами.

— Крису ты нужнее. У тебя огромный боевой опыт. А я справлюсь и один. Суды в Искренности — публичные. Переодеться, замаскироваться и проникнуть на слушание не составит труда, а там, как только её уведут в комнату для ввода инъекции, я перехвачу её, — вкратце мой план был действительно таков. Я успел обдумать его в отсутствие командира.

— А ты неплохо ориентируешься в этой фракции… Почему ты так уверен, что суд приговорит её к казни?

— Пришлось поприсутствовать в некоторых делах по изгоям за эти годы. Как видишь, это очередное удачное стечение обстоятельств, — я ощутил очередную волну нарастающей злости, как только представил Грейс в камере, и поспешил с силой вцепиться в хлеб с мясом, лежавшие передо мной. — Приговорит, потому что Том со своей стороны сделает всё, чтобы не оставить в живых девушку, которая отвергла его.

Мне до зудящих ладоней хотелось верить в это самому. В памяти всплыли слова Грейс, которые так согрели мою тёмную душу в тот момент разговора: «…я приняла для себя решение, что Том, даже если бы ты не появился в моей жизни, ни за что не прикоснулся бы ко мне и не получил бы меня. Как бы он не пытался». И на секунду представив себе совершенно обратную ситуацию, где эта мразь оставит её в живых в угоду себе, будет пытать её или ещё хуже — возьмёт силой — из моей головы вылетели все возможные предохранители и хладнокровие, не позволяя трезво думать и заставляя сорваться с места прямо сейчас.

Грейс, моя сводящая с ума слабачка Грейс, не умеет обороняться при ближнем контакте. Ни ножей, ни пистолета, ни винтовки у неё в камере нет. Если Том придёт к ней, она не справится.

Если уже не пришёл…

Уиллсон, не говоря ни слова, мягко высвободил из моей побелевший от напряжения ладони погнувшийся нож, откладывая его от греха подальше, и лишь этот жест привёл меня в чувство и вернул в реальность. Чувство такта старого вояки зашкаливало, и в этом я убедился уже не один раз, так что, никак не прокомментировав мою последнюю реплику, он плавно перевёл разговор:

— Думаю, стоит всё-таки провести какую-нибудь показательную аттестацию. Тому же Рэнделлу, для отчетности. После мы придумаем с Крисом повод, чтобы и мне приехать в штаб, а дальше пойдём по плану освобождения. Но я всё ещё думаю, что тебе не стоит посещать Искренность одному.

Я коротко отмахнулся, демонстрируя свою непоколебимость в принятом решении, на что командир лишь тяжело вздохнул и тоже принялся за свою порцию.

Вернувшись после быстрого ужина в основную комнату, служившую и спальней, и гостиной, я уселся на тот самый вращающийся стул, пока Уиллсон с бутылкой недопитого пива устраивался в маленьком неудобном кресле. Голова слегка гудела от информации и алкоголя, но важно было обсудить всё до конца, всё до мелочей.

— Предположим, всё пройдёт успешно, и заключенные окажутся с нами, — задумчиво начал я, рассматривая светлую жидкость, плескавшуюся в стекле. — Но мы не сможем прятаться здесь, и нужно какое-нибудь место, где нас не достанут поднятые на ноги патрули.

— Такое место есть, — загадочно ответил командир, отсалютовав мне своим напитком. — Эту часть, вместе с добычей провизии, чтобы переждать «бурю», оставь на меня.

— Вот как, — довольно улыбнулся я, ответив тем же жестом. — Ещё один вопрос тогда закрыт.

Я не стал расспрашивать его о деталях, понимая, что всё узнаю в своё время.

— Как раз к слову о том, что будет после… — Уиллсон наклонился вперёд, опираясь локтями на колени и внимательно смотря в моё лицо. — Что ты собираешься делать, когда освободишь друзей? Объявишься во фракции и попробуешь доказать свою невиновность?

Я немигающим взглядом уставился в точку на столике рядом, обдумывая свой ответ. Затем поставив туда бутылку, откинулся назад, возведя глаза в потолок.

— Не совсем… Да и доказывать, судя по твоей информации об обыске Ким и Лэна, будет уже нечем. У меня есть определенные мысли, но мы обсудим их тогда, когда все окажемся в безопасности.

— Что ж, вполне разумно, — без обид пожал плечами командир, вновь отпивая пиво.

Благодатная тишина окутала нас двоих, пребывающих в разных раздумьях относительно будущего, и ничто, кроме мерного, еле слышного тиканья командирских наручных часов не нарушало его. Каждую секунду я отгонял образ избитой, истерзанной в камере Грейс, которая не знала о моём «воскрешении» — эти картинки мешали нормально, спокойно заново проговаривать про себя этапы почти до конца созданного плана.

Я успею.

Я должен успеть, потому что больше всего на свете хочу увидеть её снова.

Почувствовать сквозь пальцы мягкие светлые локоны. Впиться в податливые губы. Разговаривать с ней часами, чтобы узнать её ближе. Украсть очередные стоны и насладиться её ласками.

Как бы я не был отчасти зол на неё и на непослушание, желание привязать Грейс к себе цепью, чтобы точно больше никогда не потерять, пересиливало всё остальное.

Моя маленькая, сладкая девочка.

Я приду за тобой. Обещаю.

========== Глава 4. Ей все равно не быть твоей ==========

За несколько часов до суда…

Грейс

— Почему ты не ответила сегодня на уроке?

Светловолосая девочка молча разглядывала носки своих лаковых туфель и нервно отдернула край белой формы.

— Мы все должны были ответить, — настойчиво продолжал мальчик напротив. — Ты должна была высказать своё мнение. Сказать правду.

Её-то говорить было тяжелее всего, потому что учителю, якобы свято чтившему догмы Искренности, было искренне плевать, что кроме его правды есть что-то ещё. «Отлично» получали лишь те, кто повторял слова педагога, выдавая их за своё мнение в ином контексте. Да и в любом случае, дома ожидал отец, который ни при каком исходе не одобрил бы поступков своей голубоглазой дочери — будь то кричащие слова собственного мнения или же гробовое молчание, принесшее очередную отрицательную отметку в табеле. Он всегда недоволен, так зачем тратить усилия?..

— Я не знаю, — дрожащими губами пролепетала девочка ответ на первый вопрос, чувствуя, как предательские слёзы пощипывают глаза.

Никто во фракции не должен знать о её проблемах в семье, так что признаться мальчику во всём, в истинных причинах — невозможно.

В этот день, девочка впервые отвела взгляд при разговоре, нарушая принятый в Искренности прямой зрительный контакт.

В этот день, впервые научилась скрывать и увиливать, пускай так по-дилетантски фразой «не знаю».

В этот день, впервые не издала ни звука, когда пять ударов ремнем дома пришлись по рукам.

Чтобы выжить, надо стать незаметной.

Не привлекать к себе внимания.

Слиться со стенами.

Дождаться возможности уйти официально, потому что каким бы изгоем во фракции она не была, сбежать и стать изгоем настоящим было бы невыносимо.

И научиться лгать.

Чтобы дожить до Церемонии Выбора*, нужно научиться жить во лжи.

***

Я настойчиво отогнала нахлынувшие воспоминания прошлого, машинально проведя рукой по запотевшему от принятого мною душа зеркалу, словно так картинка настоящего стала бы четче. Единственные вещи, которые внесут изменения в мою поблекшую жизнь сегодня — это всё-таки выданная новая одежда (дождалась подачки…) и скорый суд, что поставит окончательную точку во всём этом нескончаемом дерьме.

Одевшись, я вышла, мирно протянув руки ожидающему у двери Бесстрашному, который охранял меня, и уже с абсолютно безразличным видом в очередной раз услышала щелчок замкнувшихся на запястьях нейростимулирующих наручников. При любой попытке бегства они срабатывали, как надо, и если в первые дни заточения я, несмотря на них, надеялась на шанс сбежать, то сейчас даже не хотела представлять, какую боль они принесут всему телу, если я хоть дернусь на полшага. Идти обратно до моей камеры было недалеко — десять шагов, которые мозг привычно отсчитывал до момента последующего многочасового одиночества в четырёх стенах.