Мадфогские записки - Диккенс Чарльз - Страница 8

• Предыдущая
• 8/27
• Следующая

Председатель-профессор Снор. Вице-председатели — профессора Доуз и Уизи.

Общий вид Собрания в этот момент производил особенно сильное впечатление. Солнце хлынуло через окна и озарило комнату яркими лучами, так что стали явственно видны благородные лица профессоров и ученых мужей, которые, кто с лысой, кто с рыжей, кто с каштановой, кто с седой, кто с черной, кто с пустой головой представляли собою coup d'oeil[5], коего никто из видевших его своими глазами не забудет. Перед каждым из джентльменов — бумага и чернильница; а вокруг всей залы, на скамьях, уходящих уступами вверх так далеко, как позволяют размеры помещения, — блестящее собрание тех милых и изящных женщин, которые и создали Мадфогу, по справедливости, его славу, непревзойденную ни одним городом в мире. Контраст между этими очаровательными лицами и темными сюртуками и панталонами ученых джентльменов таил в себе нечто такое, что я не перестану об этом вспоминать, пока вообще не потеряю память.

Как только улеглось небольшое замешательство, вызванное крушением помоста в большей его части, председатель предложил одному из секретарей прочитать сообщение, озаглавленное: «Некоторые замечания о трудолюбивых блохах, а также соображения о необходимости учреждения начальных школ в этом многочисленном классе общества; о направлении их трудолюбия на полезные и практические цели; и об использовании дополнительных средств, которые будут получены от этого, на обеспечение им безбедного и почетного существования в старости».

Автор сообщил, что, заинтересовавшись уже давно моральным и социальным статусом этих любопытных животных, он почувствовал необходимость посетить выставку на Риджент-стрит, в Лондоне, именуемую в просторечии «Трудолюбивые блохи». Он увидел там много блох, занятых, правда, самыми различными делами, но занятых, как он обязан добавить, таким образом, что ни один здравомыслящий человек не может не взирать на это с горечью и душевным сокрушением. Одна блоха, низведенная до положения рабочей скотины, возила миниатюрный кабриолетик, в котором находилось совсем уже крохотное изображение его светлости, герцога Веллингтона; тогда как другая сгибалась под бременем золотой статуэтки, изображавшей его великого противника, Наполеона Бопапарта. Некоторые, прошедшие специальную подготовку в качестве клоунов и балетных танцовщиков, исполняли фигуры какого-то танца (он должен, к сожалению, отметить, что среди них было несколько особ женского пола); другие, в маленькой картонной коробке, тренировались в качестве пешеходов — это был уже спорт в чистом виде, — а две блохи — подумать только! хладнокровно предавались варварской забаве, которая называется дуэлью и от которой человечество уже отшатнулось с ужасом и омерзением. Он предложил поэтому принять незамедлительно меры к тому, чтобы труд этих блох стал составной частью производительных сил нашей страны, что может быть легко достигнуто путем учреждения для блох начальных школ и мастерских, в которых должна проводиться система воспитания, основанная на здоровых принципах благонравия и добродетели. и внедряться правила высокой нравственности. Он предложил. чтобы каждая блоха, которая вздумает, ради денег, выступать на поприще музыки, или танцев, или еще каких-нибудь других театральных развлечений любого рода, без надлежащего разрешения, рассматривалась как бродяга и чтобы с ней поступали соответственно; в этом отношении он только приравнивает блох ко всему остальному человечеству. Он предлагал далее, чтобы труд блох был поставлен под надзор и управление государства, которое должно выделить из своих доходов особый фонд для обеспечения престарелых и неработоспособных блох, их вдов и сирот. В этих целях он рекомендовал учредить щедрые премии за три лучших проекта богадельни; из этого — поскольку архитектура у насекомых, как известно, достигла весьма высокого уровня развития — и мы сможем, вероятно, извлечь ценные уроки для усовершенствования наших столичных университетов, национальных картинных галерей и других общественных зданий.

Председатель пожелал узнать, как остроумный джентльмен предполагает установить связь с блохами, хотя бы на первом этапе, чтобы они могли полностью осознать те преимущества, которые они неизбежно извлекут от перемены образа жизни и перехода к честному труду. Он видит в этoм единственное затруднение.

Автор отметил, что это затруднение легко преодолевается, а вернее, здесь и вообще нет никакого затруднения. Совершенно очевидно, каким путем надо будет следовать, если удастся убедить правительство ее величества принять этот план: надо будет привлечь к работе, на основе хорошего жалования, того джентльмена, о котором он уже упоминал как о руководителе выставки на Риджент-стрит в пору его посещения этой выставки. Этот джентльмен сможет сразу же установить связь с широкими массами блох и руководить ими при осуществлении того или иного плана всеобщего перевоспитания (который будет должным образом санкционирован парламентом), вплоть до того времени, когда наиболее способные из блох продвинутся настолько в своем развитии, что смогут стать наставниками для всех остальных.

Председатель и несколько членов секции высоко оценили только что прочитанный доклад и поздравили автора с весьма остроумным и полезным научным трудом. Было постановлено рекомендовать Совету, немедленно рассмотреть этот проект.

М-р Уигсби представил собранию кочан цветной капусты, несколько больший по размерам, чем зонт коляски, который был выведен им не каким-нибудь особым искусственным способом, а только путем применения в качестве удобрения сильно карбонированной содовой воды. Он объяснил, что если выскрести из него сердцевину, которая сама по себе составила бы новый и прекрасный питательный продукт для бедняков, — мы получим парашют, в принципе сходный с парашютом конструкции м-ра Гарнерина; держать его надо будет, конечно, кочерыжкой вниз. Он добавил, что охотно совершит спуск на этом парашюте с высоты не менее трех миль с четвертью; и более того, уже сделал такое предложение владельцам Воксхолла, которые любезнейшим образом пошли навстречу его желаниям и назначили для этого опыта день в самом начале будущего лета; они, однако, поставили условием, чтобы края кочана были предварительно надломлены в трех или четырех местах, дабы обеспечить таким образом безопасность спуска.

Председатель поздравил публику с grand gala[6], которое ей предстоит увидеть, и горячо похвалил владельцев упомянутого заведения за их любовь к науке и заботу о безопасности человеческой жизни, заметив, что и то и другое несомненно делает им честь.

Один из членов секции пожелал узнать, сколько тысяч фонарей усилят иллюминацию королевского парка Воксхолл вечером после спуска на парашюте.

М-р Уигсби ответил, что этот вопрос еще не решен окончательно; но, по его сведениям, предполагается сверх обычной иллюминации зажечь еще восемь с половиной миллионов дополнительных ламп, фонарей и плошек.

Член секции, задавший последний вопрос, заявил, что он вполне удовлетворен этим сообщением.

М-р Блэндерэм привел всю секцию в восхищение весьма интересным и ценным докладом «О последних минутах ученой свиньи», который произвел особенно сильное впечатление потому, что был основан на личных воспоминаниях самого любимого из состоявших при ней служителей. В своем докладе автор недвусмысленно утверждал, что имя этого животного было никак не Тоби, а Соломон, и убедительно доказывал, что оно не могло иметь родственников среди других свиней той же ученой профессии, как заведомо лживо утверждали некоторые злонамеренные люди, — поскольку его отец, мать, братья и сестры в разные сроки пали жертвой мясника. Правда, одного из его дядей удалось, ценой больших усилий, проследить до хлева в Сомерс-Тауне; но так как он в то время тяжело болел корью, а вскоре после этого совсем исчез, есть все основания предполагать, что он был превращен в колбасу. Недуг ученой свиньи начался жестокой простудой, которая обострилась ввиду невоздержности в питании из корыта, а затем перебросилась на легкие и привела в конечном счете к полному разрушению всего организма. Докладчик привел также грустный рассказ, из которого следовало, что животное предчувствовало приближение конца. После того как оно своими номерами, которые никак не свидетельствовали об упадке сил и таланта, доставило живую радость многочисленному и фешенебельному обществу, оно устремило взгляд на нынешнего его биографа; повернувшись затем к часам, которые лежали на полу и по которым оно столько раз безошибочно сообщало публике верное время, оно на этот раз дважды спокойно обвело рылом циферблат. И ровно через двадцать четыре часа оно перестало существовать!

• Предыдущая
• 8/27
• Следующая