Серая мышь на тропе войны (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна - Страница 1

«Васютка! Ай, Васютка! Иди ешь, чадо, готово уж!»

Мамка зовет, надо идти. Ох, приспала что-то… Толкают. Не мамка, она не толкала, будила ласково — гладила по плечу.

— Девушка! Девушка, через полчаса Санкт-Петербург!

Я подхватилась, будто из-под уха выстрелили. Санкт-Петербург! Господь всемогущий, неужто доехала, добралась? Хотела было перекреститься, но остереглась — полный вагон людей, все шевелятся, собираются, шумят. Солнце светит вовсю. Глянула на часики — тятино наследство — уже одиннадцать часов. Как раз бы дома уж пироги поспели в речи… Переодеться бы. Да где там, в плацкарте, укрыться? Накинула кофту на майку, принялась пыхтеть, вставляя руки в рукава белой блузочки — единственной выходной одежки. Блузочку ту мамка сшила сама. Так уж я ее просила, так просила, когда в журнале увидела на почте… Мамкино наследство, как ее не надеть в такой важный день.

Пожитков было немного — старенький чемоданчик да сумка, которую я купила давно уже на деньги от сданных кроличьих шкурок. Вещи взяла все, да они и полчемодана не заняли. Книги там, тятина Библия старинная да пара тетрадок с рассказами. А в сумке еще два пирожка остались, Матрена пекла ночью, когда я собиралась. Каждый пирожок у нее, как открытие — не узнаешь, с капустой ли, с грибками или с картошкой…

Всем миром меня собирали. Выли бабы — куда едешь, несмышленая? А я думала — еду в новую жизнь. Далеко отсюда. Страшно, а что поделать? Одна никак не выдержу, даже если соседи помогать станут. Да ведь не будут со мной нянькаться, свое хозяйство у них. А мне ни корову прокормить самой — раньше-то втроем или вдвоем косили сено, а как я одна? — ни за кроликами да овцами успеть. Да и жить одной на отшибе страшно. А ну волки? Или медведь придет? Соседей не дозовешься, а тятина винтовка заедать стала, как тятя помер. К его рукам была приучена, хозяина знала. Стреляла я из нее, конечно, мясо добывала. Вот как раз последние дни двух тетеревов подстрелила, да пошли они Матрене. Взяла, чтобы за домом смотреть. Ну и за пироги, конечно…

Вдруг вспомнила, дернулась, нервно ощупала лифчик. Спасибо, Господи, отвел беду, деньги не украли. Тетка Нила все говорила — зашей в лифчик, зашей, от греха подальше. А я так положила, упрятала под грудь, мало ли — понадобится в дороге. А потом пожалела. Шуршат же, поганые, все высунуться норовят. А меня пугали — вытащат, украдут, останешься ни с чем… Не украли, и то хлеб. На поезд хватило, осталось еще на такси да на жизнь в первое время. Корову Аксентьевым продала, они с радостью взяли: своя-то у них совсем состарилась. Овечек да кроликов Матрене отдала, пусть что хочет, то и делает. Матрена мне денег сунула, как и все, да я не взяла. Добрая она, тятю обмывала, мамку… Кутью варила, похороны организовала. Да ей пригодится больше, чем мне, — трое ребятишек у нее, а я одна, перебьюсь. А у других брала деньги. Кланялась, спасибо говорила, век, мол, не забуду… Только ихние деньги на билет потратила, чтобы сразу ушли, чтобы не горячили тело. Злые люди, и деньги у них злые.

— Санкт-Петербург! Прибываем!

Ох ты ж! Уже? Так скоро?

Я прилипла к окну. Дома — ой-ой-ой, а мосты — ой-ой! Прямо под мостом проезжаем, мамка моя, держи меня! Глядела я на другие города, в которых мы останавливались, а все равно знала, что Питер всех красивей. И вот. Аж дух захватило. Сосед встал у столика, опершись руками, выглянул через стекло и сказал:

— Вот и приехали. А ты в первый раз, что ли?

— В первый, — тихо откликнулась я, не отрывая глаз от домов и каких-то огромных ангаров.

— Ничо, скоро привыкнешь, — усмехнулся он.

— Дядя, а скажите, где там такси на вокзале? — осмелилась спросить я. Этот вопрос волновал меня с самого Красноярска, а с соседями как-то подружиться не удалось. Болтали, конечно, но по мелочам. Все с телефонами сидели. А у меня и телефона-то не было…

Дядька глянул на меня странно, искоса, потом махнул рукой:

— Покажу. Держись меня, не отстань.

Я засуетилась, вытянула чемодан, сумку, а сосед хохотнул:

— Да подожди ты! Еще вокзала не видно.

Я все же спустилась с верхнего места, стащила вещи, чтобы держаться мужика. Показался он мне таким хорошим, что аж и хотела просить до места меня довезти. Но вмешалась его жена:

— Что застыл, как раззява, давай к выходу пробираться, а то последними опять выйдем! Говорила я, надо было в купейном места брать, нет — дорого, дорого!

И мне с размаху:

— Че лыбишься, стоит тут, как статуя! Найдешь такси на вокзале, прям все понаприезжали, читать не умеют!

Мне стало неловко сразу. Ну чего лезу? Правда, найду ж, по вывескам, небось, увижу… Все в поселке говорили — бери такси, деньги есть, не трать зазря, храни. А такси обязательно, не шастай по городу, город большой, украдут еще деньги, а там и тебя на органы пустят, вон Михалыч говорил, у них в Красноярске людей крадут… Михалыч врать не станет, он человек уважаемый.

Как поезд остановился, все сразу поползли на выход. И я со всеми. А потом пожалела — надо было подождать, как схлынут люди. Затолкали меня, запихали сумками, а я только и смотрела, чтобы чемодан из руки не выпустить. А вышла на перрон — растерялась. Куда идти-то? С одной стороны поезд, с другой — поезд, люди кто вправо, кто влево… И все одинаковое везде, куда ни глянешь. В тайге-то знаш, куда идти: влево к пасеке, вправо к вырубке, а тут…

Но двинулась. Чего стоять на месте? Пошла за людьми наугад, как телка по мамкиному следу тянется. Уж точно куда-нибудь попаду. Очень хотелось рассмотреть в деталях поезд — за два дня не успела, на стоянках не выходила, да теперь побоялась головой вертеть. Так и дед Аксентьев говорил: не верти, мол, головой по сторонам, не приметишь, как без сумок останешься. Без нужды у людей не спрашивай, а в такси сразу адрес дай да тарифу спроси. Дед Аксентьев врать не станет, он по Енисею и вверх, и вниз ходил, в городах бывал, в Красноярске работал даже. Мудрый человек…

Поток людей вынес меня в двери вокзала. Сами раздвинулись, сами задвинулись

— чудо просто, как только узнали, что мы идем? Может, там специальный человек сидит в сторонке и управляет дверями? Но, заглянув за двери с обеих сторон, никого не увидела, решила, может, через камеры как-то видят.

Про камеры Михалыч рассказывал. А у нас в поселке даже телевизора не было. Телевизор я видела один раз, когда маленькой была, тятя меня взял с собой продавать рыбу. Не любил он в соседние деревни ходить, а нужда заставляла. На корову копили деньги, вот и ездил он продавать. А так все дома да дома…

Господи боже милый, площадь прямо как Медвежья поляна — огромная, плоская, пустая! Где же те такси найти-то? Я аж растерялась. Люди все спешили куда-то, ни спросить, ни остановить. Ох, зря я решила ехать в Питер, зря… Говорили мне бабы! Говорили: пропадешь одна, сгинешь, как и не было тебя.

Чемоданчик поставила у ног, а сумку прижала к груди. Что же делать? Направо али налево? Тятя, помоги!

Чья-то рука подхватила мой багаж, а вторая за локоть меня хвать! Я заверещала от испуга — тут меня и выпустили, и чемоданчик тоже бросили. Обернулась — мужчина. Стоит ошарашенный, глазами лупат, а потом как набросится на меня:

— Сдурела, что ли, так орать! Чай не в лесу!

— А че за руки хваташ! — всхлипнула я. — Мож, украсть хош?

— Господи, да че там красть-то! — захохотал мужчина. — Землячка, что ли? Зауральская?

— Так это. Красноярский край, Енисейский район, — с достоинством ответила я, разглядывая его. Обычный мужичок лет сорока, каких в поселке мало, все в города подались. А нос картошкой, а глаза честные, да с морщинками в углах. Видать, смешливый дядька. Что ж ему не смеяться, в Питере живет, небось, тут весело!

— Давай, землячка, уж прости меня. Я ж в такси работаю, а тут вижу — стоит девушка, не знает, куда податься. Сразу видно, не местная.