Пленённая княжна (СИ) - Богатова Властелина - Страница 27

— Как же я по тебе соскучился, — огладил ее подбородок и шею. — Почему ты ушла?

— Так нужно было, и… лучше для тебя и меня.

— Нет, не лучше, для меня не лучше, — поднял взгляд с ее губ, внимательно посмотрев в глаза. — Кто ты, Сурьяна?

Сурьяна сомкнула губы, задышала глубже. Молчала.

— Впрочем, это неважно, — прошептал еще глуше. — Кем бы ты ни была, я приеду за тобой и заберу, а если нужно будет — выкраду. Вижу… — оглядел ее украшения девичьи и волосы распущенные — хоть венок на голову одевай и себе бери, — никому ты не обещана. Скажи, кто твои родичи, я пойду к ним сейчас, — коснулся ее губ, слаще и желаннее которых не было в моей жизни.

Сурьяна покачала головой.

— Родичи далеко отсюда, княжич. Я приехала в Воловий рог к своему дяде, князю Яруну.

Я отстранился, но только для того, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Серьезно, ряженка? Или запутать хочешь?

Сурьяна смотрела, обдавая речной свежестью взгляда, искреннего, глубокого.

— Не думала, что ты станешь меня искать…

Хотелось стиснуть ее крепко и доказать уже, насколько мои слова правдивы. Я сглотнул сухо, пристально смотря на нее, не веря все еще, что она в моих руках, дрожащая, горячая. Склонился, завладевая ее губами, целуя сначала медленно, наслаждаясь ее нежностью и мягкостью, а потом глубже, нетерпеливее.

— Моя любимая, желанная, Сурьяна.

Меня распирало изнутри. Я все ей скажу, но немного позже, потому что сейчас просто не мог. Но обязательно дам ей почувствовать, как все это важно для меня. Теперь она от меня никуда не денется. И все же злая штука — эта судьба в руках Матери пряхи. Шум с улицы заставил меня остановиться. Сурьяна, часто дыша, поправила волосы, украшения.

— Мне нужно идти, Вротислав, — прошептала, а я рук разомкнуть не мог, гладил ее плечи, вбирая этот миг в себя с жадностью.

Сурьяна вдруг подтянулась, охватив мое лицо ладонями, прильнула к моим губам, поцеловала жарко и настойчиво, а потом резко отстранилась и пустилась прочь, выбегая из сумрачного укрытия, оставляя меня одного. Я слышал, как удаляются шаги, слышал голос Сурьяны, она что-то кому-то объясняла, а потом ее голос удалился и смешался с шумом городского торжища. Меня все еще шатало от того, что нечто горячее распирало грудь и кружило голову, и хотелось кричать во всю глотку от радости.

Нашел ее, свою ряженку, свою драгоценность, свою жизнь, душу…

Я бежала, бежала прочь. Боги, как было трудно покидать эту клеть и спящего Вротислава, но я уже все решила, и назад пути нет. И только потом поняла, что это был побег от самой себя. Мне не скрыться и не стереть из памяти все то, что случилось между нами.

Из избы старосты в густую ночь мне удалось уйти незамеченной, выйти на околицу и бежать через луг, путаясь в траве. Одежда промокла от росы, было тяжело идти. Я могла заблудиться в темноте, когда забрезжил долгожданный рассвет, стало намного легче. До Воловьего Рога оказалось рукой подать, и все равно путь был бесконечно долгий. Когда вышла на большак, села на телегу купца, что направлялся в город на торжище, благо самый разгар.

Самое сложное было — когда я упала перед дядей на колени, рассказывая обо всем, что случилось со мной в пути. Слезы текли из глаз непрестанно, только они были вызваны другой болью — той, что точила меня с того мига, как я выскользнула из постели княжича, болью расставания с тем, кто стал роднее и ближе всех. Князь Ярун потемнел лицом. Только потом я поняла, что за меня он испугался, что могла я и вовсе не вернуться. И, наверное, втайне чувствуя свою в том вину, ведь меня он позвал к себе, как самую любимую племянницу погостить да с его женой Дияной побыть — родила она недавно. Ярун сразу весточку отослал моему отцу о моем прибытии и здравии, разъясняясь с тем, что сталось с воеводой и воинами его брата.

А после началась самая изнурительная пытка. Я жила в Воловьем Роге и была будто сама не своя. Дни смазывались, я им потеряла счет. Тонула в собственной тоске и отчаянии, не замечала, что было за окном, сидя в тереме, не выходя даже, и злилась на себя страшно за то, что Вротислав из моей головы не уходил и сердца не покидал, как надеялась я изначально. Не так просто оказалось забыть близость, полную страсти и жара, она раскаляла мою душу и тело после еще сильнее, сушила. В моей груди будто дыра разверзлась, огромная, саднящая. Воспоминания приносили муки, они терзали меня и причиняли боль такую, что не могла дышать, и ныла в груди пустота, бездонная, холодная и пугающая.

Дияна — жена моего дядьки — забеспокоилась моим состоянием и затворничеством, послала ко мне помощницу свою, а та уговорила на торг пойти, вытащила-таки из сумрачного сруба. Прогулка и в самом деле пользу принесла, немного развеялась тяжесть, но когда шла меж лотков и увидела гребень, похожий на тот, что Вротислав мне подарил при первой нашей встрече, все внутри затрепыхалось, забилось, волнуя так, что сердце больно сжалось. Рука сама потянулась ощутить вновь, испытать те мгновения, как тут вдруг я коснулась руки чей-то, кто потянулся за тем же гребнем, что и я. Меня будто молнией прошибло, увидев до боли знакомое лицо. Вротислав повернулся смотрел на меня с удивлением и одновременно замешательством. А я глазам не поверила, что он это был. Будто сон, наваждение. Но нет, княжич стоял передо мной, буравя серыми такими родными глазами. Я испугалась сильно, не знаю чего, зачем побежала прочь от того, к кому так душа рвалась, бежала от того, кого горячо в глубине ждала, любила. Боялась осуждения, и он смотрел так строго, так твердо, укоряюще, ранил своим взглядом.

Я на шаг сбилась, в голове шумело, в глазах тьма. Рата все спрашивала меня, что случилось, от кого бегу? Кто парень тот на торжке? Чем меня напугал так сильно? Я ответить ей ничего не могла, задыхаясь, сглатывая — слова комом в горле встали. Да и что ответить? Как? И дяде своему ничего не сказала про княжича, про то, что с ним была… Стыд жег, как и страх. Не думала, что трусихой такой окажусь.

— Отстань, поняла? — огрызнулась на помощницу, а сама чуть не заплакала.

И взъярилась, как дикая рысь, когда княжич догнал меня все же, заключил в кольцо рук, от земли оторвал, к себе прижал.

Все же бежал за мной…

И только когда прижал меня к себе жарко, целуя жадно, я затихла разом, все силы покинули меня, потому что невозможно было устоять, невозможно оттолкнуть, как соскучилась, как хотела его коснуться безумно, отчаянно, голодно. Задрожала, слыша его голос, по которому так истосковалась. Поняла, что за мной он только приехал, меня искал все это время, все эти дни долгие. И что все слова, что он мне говорил — правда, не утешить он хотел, а полюбил крепко, так, что за мной тут же последовал, не раздумывая, не сомневаясь…

— Слава Богам, князь мне косы повыдергал бы, если бы что случилось худого! — накинулась Рата, когда я, всполошенная и взволнованная, вышла из постройки, поспешив к стражникам, от которых отделилась еще у ворот торжища.

Я могла только молчать, сдерживая свою радость и тревогу одновременно. Не верила все еще, что искал меня, что за мной пришел. И изменился он будто, осунулся немного, взгляд будто потяжелел, видно, что долго его терзало что-то, и внутри все замирало, когда я понимала, что это он по мне так, из-за меня ночами не спал и не ел. По ряженки своей. По мне. И неважно, кем была я. Только бы рядом с ним.

Дияре мне все же пришлось рассказать. Жена князя, видя перемену во мне резкую, заподозрила сразу неладное, да и не могла я внутри себя держать все, теперь уже нет.

А после того, как следующим вечером весточка пришла к князю Яруну, что Вротислав пообещал вернуться не один, так уже таить вовсе не под силу мне, глаза сами выдавали радость и трепет.

И все же когда Серьпень — время сенокоса — минул, и лето на убыль пошло, тревога закралась в сердце, и ожидание возвращения Вротислава мукой стало. Я все от окна не отходила, смотрела на голубые дали леса, дышала воздухом сладким, пропитанным хвоей, в котором улавливались иные запахи: холодные, прелые, влажные — приближение осени, прохладной и безмятежной, и тогда легче становилось. И мысли тягостные стали как небо, на котором теперь уже надолго заклубились облака. Потяжелел воздух, напоенный влагой вымытого дождем леса. Тревога моя усилилась, когда и на третью луну не появилась женская кровь. Мысли мои, как и сердце и чрево, тяжелели. И хоть с виду незаметно еще вовсе ничего, а внутри меня изменения сильные были.