Наречённая. Книга 1 (СИ) - Богатова Властелина - Страница 27

Плевать.

Маар больше не медля, схватив плащ с сундука. Накинув меха на плечи, вышел из шатра. Порыв ветра ударил в грудь обдав снежной волной из ледяной крупы. Он немного отрезвил, остужая в нем кипящий магмой пыл. Шед закутанный в одежде — только одни глаза виднелись из-под капюшона — указал в сторону стойбища коней.

— Волки разодрали двух лошадей.

Маар, скользнул взглядом по лагерю оглядывая островерхие шатры, занесенные сугробами, средь которых с факелами в руках сновали его воины. Как бы не мела пурга, так что невозможно отличить небо от земли, а только-только креп рассвет окрашивая все вкруг бедным золотом.

— Этой напасти стоило ожидать, нужно было заранее о том подумать.

Голодные звери, теперь испробовав легко добытого горячего мяса и крови, теперь повадятся нападать и нужно было что-то решать, иначе они к окончанию ненастья лишаться всех лошадей — самое ценное что есть у путников. Без лошадей застрянут неизвестно на сколько дней, недель или даже месяцев. Остался последний длинный переход, а там доберутся до земель Энрейда, что едва не граничит с долиной смерти, где и начинается Излом, где ждет новое пристанище Маара — крепость Отрмор.

Добравшись до стойла, в нос ударил запах железа.

— От кобыл ни косточки не осталось, — докладывал Шед.

Кони, укрытые толстыми попонами, неспокойно толкли снег копытами, всхрапывали и вскидывали гривами озираясь одичало. Донат с другими соратниками пытался их как-то усмирить: тормошили холки, гладили морды.

— Ночью нужно сторожить, — приказал Маар. — Поочередно.

Больше и ничего и не оставалось. Шед кивнул и отошел, окрикивая и подзывая мужчин. Страж, похоже, после того разговора в обиде. Маар проводив его взглядом, повернулся и пошел прочь, возвращаясь к своему шатру прислушиваясь к завыванию ветра и тому ненастью, что творилось у него внутри. Так ведь легко упустить и угрозу — нужно быть начеку. Там, где проливается кровь, приходят стервятники — урок, который когда-то заучил Маар от колдуна. И не важно кто ими станут — твари Бездны или головорезы.

Дыхание Стража отяжелялось при каждом шаге приближения к шатру, бухало камнем о ребра сердце. Маар сжал кулаки и вошел внутрь.

Маар скользнул внутрь шатра вместе с холодным воздухом и вьюгой. Сразу его остро и неумолимо потянуло к ней — посмотреть, вдохнуть, коснуться. Проклятое наваждение! Проклятая ассáру! Скинув себя тяжелый мех, мужчина прошел бесшумно по коврам, на ходу ощущая тишину. Заглянул за полог. Истана зябко свернулась на ложе, не шелохнулась, когда он появился, на этот раз не притворялась — уснула. Маар втянул в себя воздух, пропитанный ароматом ее тела, призвал всю свою волю, чтобы оставаться холодным и равнодушным. Но он полностью и безнадежно идет на поводу у своих чувств, а этого не должно случаться с ним. С ассáру невозможно оставаться в покое, она дурманит голову не хуже самого крепкого навриимского вина. Стоит ему приблизиться, в нем, против его воли сгущается кровь, бьет горячими толчками в пах, вынуждая плоть каменеть и вздрагивать. Испробовав ассáру один раз, ему хотелось еще, безумно хотелось снова вкусить ее губы, проникнуть в горячее лоно, заполнив ее собой, ощутить тугой захват, утонуть в озерах ее глаз.

Ступая по мягкому ковру, идя на поводу своего безудержного вожделения, Маар оказался рядом со спящей девушкой. Он опустил взгляд, подобрав с пола шкуру, навис над свернутой в калач Истаной. Что-то дрогнуло внутри, когда он увидел, как она даже во сне прижимает руки к груди, пряча их от него, пряча себя от той угрозы, что подстерегает ее каждый миг пребывания рядом с исгаром. Маар перевел задержавшееся в горле дыхание, осторожно накрыл девушку, чтобы не потревожить и не разбудить случайно, хотя ему очень хотелось, чтобы она проснулась, чтобы распахнулись глаза, открывая синь неба, которая сейчас спрятана под длинными ресницами. Но Истане нужен отдых, Страж это понимал. Побелевшая, отощавшая, измученная Истана спала, но теперь сыта, хоть за это можно не беспокоиться. Маар собрался уйти, но не мог сдвинуться с места, задержался. Рука сама потянулась к ней. Ван Ремарт тронул шелк волос ассáру. Так бы и гладил дни и ночи, наблюдая, как переливаются все оттенки жемчужного и золотого в свете костра. Волосы ассáру, струящиеся едва не до колен, невероятно мягкие и гладкие, как у ребенка. Маар судорожно выдохнул, он хотел уйти, но продолжал стоять на прежнем месте, весь напрягаясь, ощущая, как наливаются мышцы тела свинцом, как тяжелеет пах. Почему он не возьмет ее прямо сейчас? Он убрал густые пряди за плечо Истаны и окаменел. Тонкая шея девушки покрыта синими пятнами — следы его пальцев, его ярости и желания. Внутри Стража разлилась чернота. Ему не нравились эти пятна — его метки, означающие его власть над ней, да и что значит эта власть? Попытки подчинить тело посредством боли, тем самым все больше отдаляя душу ассáру от себя. В этот раз он был с ней слишком жесток, он перегнул палку.

Маар зло стиснул зубы, сглатывая сухо. У ассáру не может быть души, только бездна, ледяная бездна вместо сердца, но стук его, такой горячий, такой сильный, отдавался ударами в его теле, твердил об обратном. Теперь ван Ремарта рвало на части от противоречия: с одной стороны, он не желает причинять ей боли и наблюдать, как в глубине ее бездонных глаз рождается страх вместе с ненавистью, он не желает, чтобы страх был толчком ее взаимности к нему, принужденной, насильственной, все же в этом было что-то уродливое. Истана слишком красива, идеальна, как фарфоровая статуэтка, ей не шли к лицу ни ненависть, ни страх, ни эти синяки и ссадины… Но, с другой стороны, исгар жаждал этой боли — пусть лучше будет это, чем пустота и холодное отчуждение. Эти синяки делают ассáру немного живой. И все же Маар решил не оставлять их на ее коже, по крайней мере, он постарается.

Страж отошел, оставив Истану. Бросил сучьев в очаг, вернулся к своему ложу. Опустился на шкуры, пытаясь игнорировать сигналы своего острого желания, растянулся возле очага.

Буря крепла. Все сильнее поднимался ураган над долиной, обрушивая на лагерь потоки снежного крошева. Маару нравилась такая непогода, стихийная, неуемная, бурная — она поднимала внутри него волны чего-то огромного, необъятного, сокрушающего, того, что придавало ему сил и позволяло, пусть на немного, но забыться, отрешиться ото всего. Маар любил непогоду с детства. Он ярко помнил, как, сидя возле очага с колдуном, когда тот неспешно чинил одежду или сбрую в свете масляных ламп, ощущая буйство стихии за деревянными стенами, наблюдал как переливаются кровавые угли в очаге, чувствовал спокойное дыхания жара на своей коже. Тогда, когда ненастье рвало и метало все снаружи, тогда он чувствовал ту хрупкую грань сил. Старик поглядывал на него тревожно, но молчал, он уже решил что-то для себя, решил судьбу маленького Маара — отдать его в храм к наставникам. Боялся ли его старик, раз поступил с ним так, отдал в когти стервятникам, где он будет учиться выживать, или решил, что так будет лучше для взрослеющего исгара? Маар никогда не узнает потом. Лишь с годами он понимал, что, если бы не попал в это пекло измывательств и пыток, не стал бы таким, какой есть сейчас. Его бы никогда не заметил совет, и Маар не получил бы титул. Сначала он таил обиду на колдуна, потом жгучую ненависть и в конце концов чувство благодарности. Маар носил его в себе уже давно, где-то в глубине надеясь высказать его старику. Только жив ли тот? Вытянутый сгорбленный силуэт, тонкие, как веревки, руки, повисшие вдоль сухого тела, спрятанного за полотном изношенного сукна. Колдун медленно удалялся от ворот храма — это последнее, что запечатлел о нем Маар, клеймом выжег в своей памяти. Колдун ни разу не обернулся.

Страж выдохнул, когда очередной порыв хлынул на лагерь, проносясь меж шатрами остервенело и с ревом. Что, если Ирмус и впрямь узнает об ассáру и захочет забрать ее у Маара? Его будто варом ошпарило при мысли об этом. Владыка хоть и доверяет Стражу, считая исгара едва ли не своим преемником, и все же иногда Маар ловил его настороженность, бывало. Тхара не зря твердит, что Ирмус как подпускает близко, к самому своему сердцу, избранных, так может, если посчитает нужным, необходимым во благо себя и земель империи, отдать приказ полоснуть по горлу без предисловий.