Наречённая. Книга 1 (СИ) - Богатова Властелина - Страница 21

— Мениэр… мне больно, — проскулила ока, вскрикивая.

Ладонь скользила по ее щеке от проступившей влаги. Удар, еще один удар, и Маар резко вышел, когда она сдавила его член внутри себя, кончил на ее бедро. Зрение начало возвращаться к нему, восстанавливался слух, а вместе с ним обожгла слепая ярость, такая жгучая, острая, раздирающая в клочья, словно в открытую рану насыпали соли. Невыносимо. Проклятие! Он отстранился, с омерзением наблюдая, как белые струйки текут по бедру продавщицы к колену. Она всхлипнула, но не двигалась. Маар заправил одежду, подобрал зеркало, спешно покинул лавку.

Я очнулась от какого-то странного треска, и сразу же густой терпкий запах трав забился, казалось, в самую глотку, оседая вязкой горечью на языке. Медленно вырываясь из пут полудремы, я не могла ничего сообразить толком: где я и что со мной? И лучше бы я не просыпалась. Я жива. Слезы отчаяния проступили на глазах, их не хотелось открывать. Чувства острого разочарования осколками вонзились прямо в сердце. Я не свалилась замертво с седла, и мне придется возвращаться в этот ад.

Я задрожала, ломящая боль прокатилось по телу горячей волной с головы до пят. Саднило и жгло лодыжку от удара хлыста, и это липкое противное чувство грязи внутри и снаружи меня задушило, заковало мое тело в панцирь льда, я мгновенно потеряла чувствительность. Хотелось немедленно отмыться, отскоблить с кожей все следы, оставленные им. Как я могла остаться в живых после такого?! Он — чудовище, демон, не человек, он не знает жалости, у него нет сердца, мне не на что надеяться. Я в ловушке, словно птица, угодившая в силки, и мне теперь с обломанными крыльями не улететь. Немое отчаяние, граничащее с болью, раскололось в груди с оглушительным треском. Он сломает меня до конца. Теперь я его игрушка, его вещь. Он будет терзать меня и мучить, пока я ему не надоем. Мне не стоит надеяться, что исгар пощадит — это невозможно.

Задышав часто и обрывисто, я сдержалась, чтобы не простонать, не зарыдать в голос, осознавая в полной мере, на что я обречена.

Все же разлепила веки и тут же зажмурилась от яркого света — уже утро, горел очаг где-то рядом, трещали в нем поленья. Я лежала в чьей-то чужой постели, пропитанной влагой моего собственного тела, все здесь было мне незнакомым. Мне нужно привыкать к той мысли, что у меня нет ничего и никого — я одна, совершенно одна, мне не к кому обратиться, и просить о помощи тоже некого: мать отреклась, отец давно мертв, сестра погибла, теперь мой хозяин — он, Маар ван Ремарт.

Через толщу шума в голове, вдруг просочился его голос. Все тело закаменело, дыхание исчезло из груди — он был тут. Звучание его было ровное, проникновенное, и можно сказать, что голос его приятный, он разносился совсем рядом, продирая мой слух и сердце тупым ножом. Как это чудовище, этот убийца и палач может иметь такой красивый голос?! Как этот ублюдок, который пользует девушек и выбрасывает, как порченую вещь, может иметь тело Аполлона?! Все это не умещалось во мне, отяжеляло и топило. Нет, не нужно раскисать, жалеть себя — все это мне не поможет. Нужно найти выход, он есть, я знаю, сестра мне говорила

— сильнее нас нет никого в Наврииме. Только вот незадача, никто меня не учил этой силой пользоваться, раскрывать ее в себе. Да и в чем она, собственно, заключаются, я не знала. Мать унесла эту тайну с собой, а отец… отец запрещал. Вояна молчала, да и что я могла понять в девять лет?! Это тупик.

Страж не заметил моего пробуждения, а я и не сразу поняла, что он не один здесь и с кем-то разговаривает.

— Когда Ирмус узнает о твоей находке, он непременно пожелает ее забрать у тебя,

— услышала я старческий клокочущий голос и застыла.

— Он не узнает, он за сотни миль от нас.

— Ее видело слишком много глаз, слухи разносятся быстрее ветра, тебе ли об этом не знать.

— Значит, я поставлю ей клеймо на лицо, и он не захочет ее.

Я содрогнулась от произнесенных жестоких слов Маара, меня пробрал мороз, но я не шевелилась, чтобы никак не выдать своего пробуждения.

— Дело не только в красоте, она не просто девушка с красивым телом.

— Значит, мне все же придется ее убить.

— Ты твердишь, что она не имеет для тебя значения, и в то же время ты не хочешь ее ни с кем делить. Значит, она для тебя все же имеет ценность.

— До тех пор, пока я не отымею ее во все дыры.

Проклятый ублюдок! Я сжала кулаки, а к горлу подкатила дурнота, загорелось в груди.

— Ты противоречишь сам себе.

— Кажется, мы об этом уже говорили Тхара, — прорезалось раздражение в красивом и в то же время омерзительном голосе этого выродка.

— Не нужно ее портить, Маар, сила в этой ассáру спит, она не знает ее.

— Откуда тебе это известно?

— Я ведьма, мне не сложно узнать.

— Я не верю, она изворотлива. Она пыталась меня одурачить, и ей почти это удалось, а потом она показала свое истинное лицо…

Повисло молчание, такое гнетущие, тягучее, оно горячей смолой облило меня, обездвижив совсем, казалось, они уже обнаружили, что я не сплю.

— Буди ее, нам нужно выдвигаться, — приказал Страж, а следом послышался шелест одежды и скрип ржавых петель.

Легкий сквозняк мазнул кожу, и я смогла свободно выдохнуть, забыв, как дышать, за ту долю мига, пока исгар покидал лачугу.

— Никогда не притворяйся спящий, он может это почувствовать. Вообще ни в чем не притворяйся, — строго заявил клокочущий голос.

Я приподняла веки и повернула голову.

— Он может простить глупость, но не ложь. Так что тебе лучше сразу отказаться от нее.

Со скамьи поднялась морщинистая старуха со смуглым лицом и направилась ко мне.

Я поднялась, хотя это мне далось с большим трудом. Перед глазами сразу все поплыло, на языке ощущалась липкая горечь, в груди — тошнота. Все тело будто из ваты, будто все кости из меня выдернули, оставив только мясо. Хотелось упасть обратно на постель и больше не вставать. Тхара подала мне чашу с каким-то травяным отваром, я приняла, выпив — другого выбора не было. Маар похоже не собирался задерживаться, и мне нужно восстановиться как можно быстрее, хотя все тело по-прежнему ломило, болел весь низ от пояса, саднило между бедер, но боли такой сильной, будто все внутренности выворачивает, уже не было, только неприятное стеснение внутри.

— Ночью у тебя был жар, он может вернуться к вечеру, — старуха встала, загораживая собой низкое, оно единственное оконце в лачужке и то затянутое чем- то мутным и плотным. — Я соберу тебе в дорогу трав, ты должна будешь их пить.

Я, сжимая дрожащими пальцами пузатые, чуть теплые бока плошки, кивнула, отпивая.

— Он везет тебя в Ортмор, — вдруг более приглушенно заговорила она. — Если ты туда попадешь, то оттуда, — она подалась немного вперед, вонзив в меня острый, как серп, взгляд, — уже не выберешься.

Я натянула на голое плечо сорочку, сжимая ее на груди почти бесчувственными похолодевшими пальцами, поежилась, всматриваясь в карие буравящие глаза старухи.

— Я сбегу, — ответила упрямо, опуская ступни на потертый коврик, отставляя пустую плошку на лавку.

Стало тесно находиться под вниманием чужачки, что оплетало, как липкая паутина.

— Без союзников у тебя это не получится. Тебе не хватит мудрости сделать это правильно, без лишних потерь.

— Что же мне делать? — приглушенно спросила я.

Горло сдавил ком отчаяния, вновь я почувствовала жалость к себе, вспоминая все то, что случилось еще совсем недавно, каждый синяк и ссадина на моем теле отозвались жжением этому безысходному порыву. Я понимала, что эта женщина толкает меня в еще большей тупик, загоняя в самые сети, но не могла этому противиться — слишком слаба и выпита сейчас. Но все же что-то теплилось во мне, внутри, давая тусклый, почти призрачный свет надежды. Я вспомнила, что старуха упомянула Ирмуса…

Тхара покосилась на дверь, потом вновь повернулась ко мне.