Звезда для гитариста (СИ) - Билык Диана - Страница 32

Знаю, что рискованно было выбираться из берлоги, но и там оставаться рискованно, потому я должен ребят предупредить, что буду некоторое время вне доступа. Сейчас сказать об этом я не могу, выгнать этого крашенного павлина без повода – совесть не позволяет, придется ломать комедию дальше. Да и Веру хочу услышать. До трясучки и нервного тика на правом глазу.

– Ну, давай что-то известное, – говорю, врубая комбик. Скрип и шум дисторшна взрывает помещение и наполняет такими сладко-привычными звуками, что я жмурюсь от удовольствия и на несколько секунд проваливаюсь в транс. Выруливаю пассаж и подтягиваю бенд до высокого скрипучего писка. Качаю струну до-о-олго, пока пальцы не начинают гореть, а потом срываю аккорд, зацепив ее до щелчка уголком медиатора, и открываю глаза.

Булавка смотрит на меня, приоткрыв рот от удивления или восторга. В ее глазах блестит глянец, а зрачки расширились, почти заполнив сталистую радужку черным.

– «Я свободен» знаешь? – говорю Россу, но смотрю на девушку, и она отвечает одними губами:

– Знаю…

– Так себе, – отвечает умник за спиной. Бе-е-есит!

– А «Nothing Else Matters»? – невозмутимо добавляю и, не двигаясь, считываю эмоции девушки.

Вера улыбается, и я понимаю, что эти песни для нее – семечки, а пацанчик мычит и щелкает по микрофону пальцами. Противный шум идет по помещению, отчего заводятся колонки.

Шмель и Арри тихо хихикают в своих углах. Они знают, что при мне лучше не вести себя так… тормознуто.

Басист гулко включает инструмент и играет короткий квадрат из Металлики, а ударник поддерживает его сбивкой. Когда они замолкают, я задаю еще один вопрос:

– А из Hammerfall что-нибудь знаешь? – но взгляд все равно направляю на Веру. Я тащусь от ленивой улыбки на припухших от поцелуев губах и сияния светлых радужек. Она прищуривается и откидывается на спинку дивана, давая понять без слов, что знает и эту группу.

Меня на миг оглушает. Я, наверное, не все в ней разглядел, не до конца ее раскрыл, потому что это молчаливое и очевидное «Я все могу» – откровение сейчас.

Она ведь не поет только из-за Марьяна!

Сука, я все сделаю, чтобы он заплатил за содеянное, чтобы моя булавка вышла на сцену и ничего не боялась.

Пока Росс мнется и что-то бубнит за спиной, я подхожу с гитарой к Вере и присаживаюсь на край дивана.

– Ты свободен, – говорю, не оборачиваясь.

Шмель щедро ругается матом и брякает палочками по тарелке. Я наклоняюсь и целую свою любимую. Бесстыдно целую ее при всех, плевать, что скажут, я задолбался скрываться и прятаться. Ребята, посвистывая, разыгрывают задорный ритм с ускорением, а вокалюга что-то орет и бубнит в микрофон. Вот же разноцветный лизун.

Все уже поняли, что он здесь лишний, но до таких доходит туго.

– Ладно, послушаем, как он блеет, – шепчу в сладкие губы, отстранившись от Веры.

– Дай ему шанс, – отвечает она лукаво, стирая кончиком пальца след светлой помады. От легких прикосновений меня ведет от возбуждения, но сейчас мне нужен ее голос, как чистый воздух. – Я спою тебе дома, – говорит Вера-Ника одними губами.

– Обещаешь? – очень тихо, чтобы никто не слышал.

– Обещаю, – шевелятся губы в ответ.

Я встаю на свое место.

– Смотри, Росс, мне хоть бы услышать, как ты поешь, а то сложно судить по одному внешнему виду. Давай один куплет из того, что знаешь. Любое.

– Я… – он стаскивает пальто, и остается в светлом простом свитере и джинсах. Преображается. Напускной лоск осыпается так же стремительно, как наливаются румянцем его бледные щеки. – Я больше по клавишным, – мямлит гость и трет выбритую скулу. Да, как-то я перегнул палку с напором, каюсь. Он вроде и ничего парень, если не смотреть на его черно-белую шевелюру. – А это…

– Боишься петь?

– Нет, но ты же сам… – он сжимает дрожащие пальцы на стойке до бела. – В общем, я фигово пою, не думаю, что подойду вам.

Шмель шипит, прикрывая ладонями пухлое лицо. Он единственный, кто упорно пытался найти вокалиста и не сдавался несмотря на то, что я всех отвергал. А после встречи с Верой я потихоньку мычал песни сам.

– Арри, подай наши слова, – бросаю тощему. – И сходи в каморке возьми клавишку. Бегом! Шевели костями, у меня времени мало.

Пока дылда удаляется, я нахожу нужную песню и показываю Вере знак рукой.

– Ты ее знаешь. Иди сюда.

В помещении повисает скрипучая тишина. Разряды тока идут не только по проводам, но и перелетают от меня к девушке. И обратно.

– Роланд подойдет? – заваливается под мышку с инструментом Арри. Светлая челка топорщиться, а довольная улыбочка дрожит в уголках крупных губ. Он давненько хотел в группу клавишника, а тут… В общем, не факт, что Росс сладит с нами, но посмотрим. Нужно давать людям шанс, это однозначно. Дала же булавка его мне?

– Вера, иди к микрофону, – говорю строго и бросаю в нее острый взгляд.

Она настороженно щурится и зло стискивает челюсть, скручивает руки на груди. Противостоит, как всегда, но я знаю, как этот орешек расколется.

– Одна песня, – складываю руки в молитвенном жесте. – Спой в пол ноги, в пол руки, шепотом, ну, хоть как-то. Пли-и-и-из-з-з-з… Чтобы парню показать, что и куда вести. Так будет быстрее.

Говорю я, конечно, это, но во взгляд вкладываю: «Если ты сейчас не встанешь, я тебя закину на плечо, трахну в уборной, а потом привяжу к стойке, и ты будешь петь, как миленькая».

Мне жизненно необходимо услышать ее в работе, и Вера встает.

– Ты негодяй, – шепчет она на ухо, проходя мимо, проводит рукой по футболке на животе, цепляя пояс и ширинку. И напоследок гладит не меня, а край гитары, отчего я восстаю, как мальчишка. Приходится даже отодвинуться к стене, чтобы никто не заметил, но она меня этим не остановит, искусительница.

Подмигиваю Шмелю и расплываюсь довольной улыбкой.

От предвкушения у меня по телу расползаются мурашки, а в горле пересыхает до уровня пустыни, пальцы ложатся на гриф, скользят по ладам и высекают аккорды переборами, что сплетаются с первой строчкой песни.

Вера поет, прикрыв глаза, а я не дышу. Этот миг – катарсис, кульминация, апокалипсис моей души. То, ради чего я жил и ходил по земле. Чтобы найти ее и раскрыть. Показать миру, подарить миру. Да что там миру! Вселенной! Я ведь создавал песни ради маленькой булавочки, что так глубоко прошила мое сердце еще шесть или семь лет назад. Я делал это неосознанно, не помнил, не понимал зачем, но сейчас все встало на места. Будто многотысячный пазл, наконец, сложился.

Глава 45. Звезда

Петь – это всегда открывать душу. Это всегда позволять другим смотреть глубже, чем хотелось бы. И сейчас я открываюсь не для себя. Не для того, чтобы вспомнить необыкновенные ощущения легкости и колючек от спиральных виражей голоса и пронизывающих волн музыки. Нет. Я открываюсь для Вульфа, потому что не знаю, как еще ему сказать спасибо.

И этот текст, и эта музыка. Все вспенивает, взбалтывает черствое сердце, превращая меня в веселую шальную девчонку. Возвращая в те двадцать лет, когда за спиной не было и грамма ужаса.

Игорь играет божественно. Слегка выгибает спину и выпячивает нижнюю губу, прячет сияющий восторгом взгляд за густыми ресницами. Сексуально, дерзко ведет пальцами по грифу, будто по натянутой девичьей спине. И я не могу молчать, прятаться или бояться. Я пою только для него. Плевать на то, что есть еще три пары глаз, что следят за нами, плевать, что мне страшно, плевать, что за окном все та же холодная осень, и решение наших проблем где-то за далеким горизонтом. На все плевать.

Сейчас я рядом с ним. Обнимаю стойку микрофона и распахиваю невидимые крылья за спиной. Голос звонко мчит вперед, порождая мурашки по всему телу, хрипотца и драйв сжигают во мне любые сомнения, а живой звук проникает в каждую клеточку, обнажая и возбуждая. Я знаю, что пока Гроза рядом, мне ничего не страшно. Знаю и верю.

На последних аккордах вхожу в раж и выдаю импровиз с ращеплением и высоким бэлтингом (примечание от автора: вокальный крик). Ребята играют последний квадрат, а затем помещение погружается в звенящую тишину. Я приоткрываю глаза и кусаю губы, потому что потеряла связь с реальностью, пока пела, а теперь боюсь, что перегнула палку.