Звезда для гитариста (СИ) - Билык Диана - Страница 26

– Я спрашиваю, что это? – его тон жесткий и немного пугающий, хочется спрятаться под руками и попросить, чтобы оставил одну.

– Поцарапалась, – выдыхаю.

– Думаешь, я совсем идиот? – он пытается взять меня на руки, но я отмахиваюсь. – Тогда вставай и иди в кровать, или я тебя сейчас сам отнесу! Маленькая несносная женщина-Рэмбо.

– Иди. Я сейчас, – говорю в сторону. Мне так тяжело не разрыдаться, тяжело не броситься ему на шею и все-все рассказать. Но я знаю, что утром я буду жалеть, что утром он будет смотреть на меня, как на грязную тряпку.

– Ты меня сейчас доведешь, булавка, – шепчет Игорь и тянет за руку. – Иди сюда, глупая. Мужики от таких потрясений ломаются, а ты боишься слабость показать? Зачем прячешься в панцирь? Я ведь сто раз доказал, что не обижу. Да я за тебя любому глотку порву. Люблю же тебя, дурочка. Люблю. Не веришь, что ли?

– Не нужно, Игорь, – поднимаю на него заплаканный взгляд. – Я не смогу так жить. Мне слишком сложно верить, я не умею верить! – голос сам срывается в крик. – После того, что он со мной делал, я разучилась любить! Понимаешь?!

Глава 36. Вульф

Мне хочется завыть. Откровенно вытянуть морду в потолок и завыть. Но вместо этого я сгребаю Веру к себе, преодолевая тянущую боль в боку, и шепчу:

– Ты забудешь обо всем.  Я обещаю тебе. Разучилась любить? Научу. Не захочешь любить? Не нужно. Просто доверься. Доверься, моя маленькая булавочка.

Я чувствую, что она не просто дрожит, она прячет крик за тонкими губами, смыкает веки, выжимая поток слез, чтобы я не видел ее отчаяние, и сдавливает пальцами мои руки до сильной боли.

– Не все такие суки, как Марьян, – я ее немного встряхиваю, отчего рана отзывается острой пикой под ребрами. – Я докажу, Вера! Если тебе сложно говорить о том, что с тобой случилось, не стану спрашивать. Никогда не буду. Слово даю. Слышишь? Но только доверься, не запирайся, впусти меня немного глубже.

– Я же за тебя, дурак, боюсь, – она сипит и проливает на меня расплавленное олово глаз. – Мне на себя давно плевать. Я пять лет живу только чтобы человека найти, так бы давно спрыгнула с моста.

– Не нужно никуда прыгать. Я помогу тебе. Мы найдем, кого угодно. Хоть на другом краю земли, да, елки-палки, ради тебя в другой мир полечу. У меня есть знакомые, влиятельная семья, верные друзья. Они поддержат.

– Ты впутаешься, а я потом буду корить себя, что не смогла сберечь самое ценное, – Вера запинается и прячет лицо у меня на груди. – Я так за тебя боюсь, – добавляет пронзающим мою душу шепотом.

У меня дыхание спирает от ее откровений. Пусть не слова о любви, но это уже хоть что-то. Потому что этот крик «Я разучилась любить!» не на пустом месте. Это результат того ужаса, что она пережила.

Невыносимо вот так: ходить по краю, понимать, что прошлое перемололо мою булавочку, как мясорубка мясо, и восстановиться после такого очень сложно. Я помню, как у нас в универе девчонка выбросилась с восьмого этажа после насилия. Компашку ублюдков посадили, но от этого не легче. Жизнь человеку не вернешь. А девочка мирная и тихая была, я даже думал приударить, а потом это…

– Вера, Вероника, я не маленький, не ребенок и отвечаю за свои поступки и слова. Нужно будет – брошу группу, продам бизнес, и мы уедем зарубеж. Начнем все с нуля.

– Звучит сказочно, но я считаюсь умершей, – горько приподнимает уголок губ Звезда, – а Веры Свиридовой не существует. Разве что пешком через границу пойдем.

– Да хоть вплавь, – приглаживаю ее растрепанные короткие волосы, выкрашенные в золотистый блонд. Запускаю пальцы в мягкий шелк, перебираю и улыбаюсь, когда маленькая измученная женщина доверчиво ластится к руке, точно Лисса, что прижалась к ее ногам.

Я рыжулю возле мусорки нашел: с вырванным куском шерсти на спине и окровавленными лапками. Думал, что не выживет, но она смогла – поднялась, распушилась, а потом мне еще потомство притащила. Лисса хотела жить. И моя булавка хочет. Я вижу сильный огонь в ее глазах.

– А кто такая «И»? – вдруг спрашивает Вера и сводит ниточки бровей на переносице. – Почему она тебе пишет? Я так понимаю, не первый раз.

– Пойдем в кровать? Я все тебе расскажу, – даю ей свою ладонь, и впервые вижу в ее серебристых глазах надежду.

– Я немного есть хочу, – виновато прикусывает губу. – Со вчерашнего дня ни крошки во рту.

– Мой холодильник – твой холодильник. Только я посижу. Можно? Я бы тоже тост с сыром съел.

Вера помогает мне разместиться на мягкой сидушке, мнется рядом, а потом наклоняется и целует в губы.

– Спасибо, что ты есть, – тихо говорит и быстро отстраняется. – Никогда не встречала таких людей, как ты. Не везло мне.

– Это мне повезло. Только хватит болтать, доставай балык и хлеб, – киваю в сторону угла, а Вера не отходит.

– А можно я тебя съем? – в ее голосе проклевывается нежность и легкая юморинка.

– Как на счет утром? – хитро усмехаюсь. – Я сейчас оголодавший, почти дохлый пес. Боюсь, что не прожуешь.

– Ладно, балык так балык, так и быть – тебя на завтрак оставлю, – Вера отступает, опустив привычно плечи, отчего кажется еще меньше, чем она есть. Теперь я знаю ее реальный возраст, знаю частично о ее жизни, но пока молчу, потому что это на самом деле больно.

Я ловлю легкую улыбку на желанных губах, вижу, что девушке стало немного легче, а мне морально хреново, но показывать не собираюсь. И курить хочется, а сигареты закончились еще в подъезде. Глупо шкуру порвал, теперь, как инвалид, даже обнять свою женщину толком не могу. Но нам бы выбраться из всей этой ереси. Я знаю на что способен  Егоров. Он отца свел в могилу, он Чудакову… Да, дела не закрыты, доказательств нет, но я уверен, что это его рук дело. Злопамятная мразь. Но зачем ему хрупкая девушка? Зачем убивать всю ее семью? У меня от чтения дела в кабинете Дани по коже не просто ползли мурашки, я думал свихнусь на месте. Родители сгорели заживо, якобы от взрыва газа. Девушка числилась погибшей, но я теперь знаю, что там, вместо нее, сгорел кто-то третий. А Веронику, которой было едва ли двадцать, украли и…

От нервов сжимаю кулаки, не замечая, как под пальцами разламывается деревянная подставка для чая.

– Игорь? – Звезда выглядывает с опаской из-за двери холодильника.

– Проверяю, есть ли в руках сила, или совсем хиляк теперь, – высыпаю остатки подставки на стол, а девушка достает еду и выкладывает рядом.

– У тебя очень сильные руки, – говорит невзначай и ведет головой, будто смахивает непрошенные слезы.

– Вер, – зову, но она не оборачивается. Достает нож и нарезает быстро мясо, трет сыр, укладывает все это на хлеб и отправляет в духовку. Ловко очищает листья капусты и быстро шинкует на доске, а я слежу за ее движениями и любуюсь изгибом шеи, что приоткрылась из-за коротких волос.

– Что? – спрашивает она, немного замедлив нарезку.

– Я все не врублюсь, почему ты сегодня утром так напала? Зачем себе больно делала?

Она откидывает нож в сторону, тот отлетает к мультиварке и переворачивается. Вера сжимает пальцами столешницу и говорит еле слышно:

– Потому что, – качает головой и сильно горбится. – Потому что дура.

– Иди сюда, дурочка моя, – стараюсь не шевелиться, бок разболелся до пульсирующей боли. – Я хочу твои губы. Я хочу твой язык. Сюда иди, булавка. Не заставляй меня подниматься.

– Шантажируешь?

– Нет, угрожаю. Посмей не подойти, увидишь, что будет, булавка.

– Какой грозный волчара, – усмехается Вера и снова берет нож. Она со спины кажется маньячкой: так неистово рубить капусту даже я не умею.

– Ну, все-е-е, ты доигралась...

Глава 37. Звезда

– Гроза, тебе говорили, что ты упертый осел?

– Упс, – он встает за спиной, сжимает сильными руками мою талию, тянет на себя, вжимая в свой живот и напряженный пах. – Уже не волк? Уже осел?

– Да, Иа, иди за стол и не распускай руки, – хочу снять его пальцы, но больше для вида – мне нравится, когда он касается, когда ведет себя чуть настойчивей, чем нужно. Я чувствую в его ладонях защиту. Они будто стирают прошлое, то, что оставило на моей душе глубокие рубцы. Это еще хорошо, что я выжила, другие девочки…