L-квест (СИ) - "Yueda" - Страница 39

— Касуми, что так долго? Разве я не говорила, что дело срочное?!

— Здравствуй, мама, — немного опешив от такого напора, начинает Касуми. — Мы пришли, как смогли. Кстати, познакомься, это Нацуно Хиро. Он мой…

— Твой друг, полагаю.

Она только сейчас замечает меня. Или делает вид, что только сейчас. Быстро пробегается глазами и отводит взгляд, не желает смотреть. Не желает принимать. Не желает признавать очевидного.

— Любовник, — говорю я спокойно и вроде бы тихо, но слово падает металлическим клинком, разрубая лживое притворство.

Я чувствую, как крепко сжимаются пальцы Касуми у меня на ладони, вижу, как вспыхивает лицо госпожи Асакавы, и понимаю, что всё делаю правильно. Впрочем, госпожа Асакава скоро приходит в себя и берёт контроль над своим лицом.

— Касуми, сынок, у меня очень срочное и деликатное дело, поэтому не мог бы ты попросить своего друга немного погулять? — снова начинает она игру в игнор.

Только вот я не собираюсь эту игру продолжать. Я вообще не люблю, когда меня игнорят, особенно такие люди, как эта дама. Но на сей раз Касуми опережает меня.

— Нет, мама, — решительно говорит он и опять сжимает мою руку. — Хиро мой любовник, он живёт здесь и никуда не уйдёт.

Госпожа Асакава наконец-то поднимает на меня глаза и открыто смотрит. В её взгляде написано всё: возмущение, ненависть, презрение, брезгливость.

Меня это пугает?

О нет. От этого у меня только сильнее чешутся руки.

========== 2. Асакава: Мать ==========

Мы с мамой перезваниваемся очень редко, только по праздникам и за весь прошлый год ни разу не виделись. Что же могло её так взволновать, что она сама пришла ко мне? Не знаю. Теряюсь в догадках. Надеюсь, что ничего не случилось, но понимаю, что надежда эта глупая, потому что — случилось. Иначе бы не позвонила. Иначе бы не пришла.

С последней нашей встречи мама ничуть не изменилась: всё такая же красивая, грациозная, только нервная. И с порога начинает меня отчитывать.

За что? Я же ведь ничего не сделал. Я спешил, как мог. Почему она всегда со мной так?

Впрочем, разве я не знаю причину? Я её знаю ещё со средней школы…

Пытаться познакомить маму с Хиро — гиблый номер. Она не примет наших отношений. Но я всё равно пытаюсь.

— Кстати, познакомься, это Нацуно Хиро. Он мой…

— Твой друг, полагаю.

Она даже недослушивает. Она настолько не желает принимать меня, что даже дослушать не может. Боги, ну почему? Ну за что мне так?

— Любовник, — говорит Хиро, и голос его лязгает металлом.

Чудо моё… Солнце. Моё жаркое, нереальное солнце, которое может как согревать жаром, так и испепелять. Человек прошедший огонь и воду, несгибаемый, упрямый, сильный, обожаемый мной человек. Человек, который не отпустит мою руку. И одно только это уже делает меня счастливым, придаёт мне силы. Мой человек, моё солнце, мой Хиро.

Прямота Хиро выбивает привычную почву из-под маминых ног, и она на мгновения теряет контроль. Она ведь так привыкла рулить ситуацией, привыкла вести игру, привыкла, что ей подчиняются и подыгрывают. И я всегда был из тех, кто подыгрывал, потому что хотел заслужить хоть чуть-чуть внимания, хоть чуть-чуть тепла и любви, но…

— Касуми, сынок, у меня очень срочное и деликатное дело, поэтому не мог бы ты попросить своего друга немного погулять?

Это бесполезно. Все мои уступки, все мои надежды ни к чему хорошему не приводили. Я просто позволял крутить собой и мной крутили. Я был послушным сыном, примерным учеником. Я из кожи вон лез, чтобы выслужиться перед родителями, чтобы заслужить их любовь. Но мне не перепадало и крошек. Я уже не маленький, чтобы и дальше надеяться на чудо. Моё чудо, моё единственное огненно-солнечное чудо стоит сейчас рядом и сжимает мою руку, готовое защищать меня. Но я должен сделать это сам. Я должен сам сказать им и самому себе: «Хватит!».

— Нет, мама, — говорю я, сжимая руку Хиро. — Хиро мой любовник, он живёт здесь и никуда не уйдёт.

Она не ожидала. Да, она не ожидала от меня такого. Думала, я как всегда пойду у неё на поводу, буду играть в ущербного послушного сыночка. Только я больше не буду. Надоело. У меня тоже есть гордость.

Мама смотрит на Хиро с ненавистью и презрением, будто бы это он виноват, что я уродился таким. И я чувствую, как заводится Хиро. Он — не я, его такое только подстёгивает. Но сейчас не нужно. Я не хочу войны. Я просто хочу отстоять нас. Поэтому незаметно дёргаю его за руку, и он всё понимает, чуть расслабляется.

— Разговор касается нашей семьи, ситуация чрезвычайно деликатная, поэтому я требую…

В голосе мамы звенит металл, но меня этим не проймёшь. Я на своей территории.

— Я понимаю, что речь пойдёт о семье, но прости, мама, Хиро останется здесь.

Я стараюсь говорить спокойно, и, вроде бы, у меня даже получается. По крайней мере, мама больше ничего не требует. Зло сверкает на нас глазами, но не требует.

Чтобы закрепить свои слова, мы с Хиро садимся на диван и выжидательно смотрим.

— Хорошо, — тихо шипит она. — Как хочешь.

С шумом выдохнув воздух, мама садится в кресло, поджав губы, несколько секунд разглядывает нас, как червей, а потом начинает холодным, отстранённым тоном:

— Я пришла, чтобы попросить тебя связаться с Акинадой… Тисэем. Твоим дядей.

Боже, она даже имя дяди произнести без запинки не может, буквально выплёвывает его. Выплёвывает с презрением и страхом. А ведь она ему родная сестра. Впрочем, я-то вообще сын.

— Связаться с дядей? Зачем?

— Дело в том, что твой брат Янаги уже третий день не появляется на работе и дозвониться до него не получается. Он и раньше, бывало, пропадал, но всегда предупреждал, а сейчас ничего не сказал и исчез. Я боюсь, что с ним может что-нибудь случиться. Поэтому хочу, чтобы твой дядя поискал его. Он ведь может это сделать.

На последних словах голос мамы дрожит от сдерживаемого волнения.

Она боится за Янаги. Три дня он ей не отвечает, а она уже боится, волнуется, трясётся. Мне так она полгода не звонила. Забавно. Раньше я бы расстроился до слёз, а сейчас… Нет, сейчас мне тоже от этого больно, чувствую себя паскудно. Всё-таки унизительно осознавать, что собственная мать к тебе относится как к прислуге, и даже хуже. Но я знаю, что не буду по этому поводу сильно переживать, как раньше. Не буду убиваться, не буду из кожи вон лезть, только бы выслужиться перед ней. С этим покончено.

— Хорошо, я свяжусь завтра с дядей, — говорю я, стараясь не окрашивать свои слова эмоциями.

— Было бы замечательно, если бы ты связался со своим дядей сегодня, а лучше прямо сейчас, — настаивает мама.

Я медленно выдыхаю и слышу злое хмыканье Хиро. Он так умеет: одним выражением лица показать всё, что думает о тебе. Это не может оставить равнодушным никого. Вот и мама вонзает в него взгляд. Свирепый, ненавидящий взгляд.

— Чему вы усмехаетесь, Нацуно Хиро? — спрашивает она, забывая о презрении и игноре. — Вас веселит материнское беспокойство о собственном сыне?

— Меня скорее коробят эгоизм и бессердечие, с которыми мать использует своего сына, относясь к нему как к прислуге, — спокойно говорит Хиро.

Он говорит, а я понимаю, что останавливать его бесполезно, он всё равно выскажет всё, что собирался. Да мне, если честно, и не хочется его останавливать.

— А ещё меня удивляют слепота и тупость, с которыми мать проигнорировала сообщение месячной давности о том, что её сын наркоман и что нужно бы к нему присмотреться. Ну и да, меня веселит трусость, с которой сестра не может позвонить собственному брату и просит сделать это своего сына.

Хиро говорит прямо, жёстко, глядя в глаза. Я бы не смог сказать лучше. Да я бы просто не смог всё это сказать. Но кто-то должен был это сделать, кто-то должен был выказать ей это в лицо не для того, чтобы она поняла, осознала свои ошибки. Нет, этого не случится. Нужно сказать это хотя бы для того, чтобы она услышала, что люди, которых она презирает, презирают и её.

Я сжимаю руку Хиро, глядя, как мама поднимается с кресла и сверлит, пронзает нас обоих уничтожающим взглядом.