Любовница - Вишневский Януш - Страница 8

Она вышла с двумя полными ведрами. Ветер нес в лицо дождь со снегом. В окнах уже светились елочные гирлянды. Она открыла ключом дверь помойки, толкнула ее ногой и увидела его. Он сидел на картонке, подобрав ноги под себя, прямо у входа, рядом с контейнером, и загораживал руками от ветра свечку, стоявшую на еловой ветке. Пламя свечи отражалось в его глазах, полных слез.

Она встала как вкопанная. Выронила оба ведра, которые с грохотом упали на бетон. Мусор рассыпался. И только она собралась бежать, как услышала тихий голос с хрипотцой:

– Прости, не хотел пугать тебя. Я помогу тебе собрать мусор, – сказал он и стал подниматься.

– Нет! Нет! Не надо! Оставайся там и не подходи ко мне! – закричала она, схватила ведра и выскочила из помойки, с грохотом захлопнув железную дверь.

Она бежала что было сил прямо по грязи газонов, на которых даже весной нет травы, пока не оказалась в подъезде, где столкнулась с отцом. Он доставал письма из почтового ящика. Прижалась к нему.

– Доченька, что случилось?

– Ничего. Испугалась. Просто испугалась. Там какой-то дядька на помойке…

– Какой еще дядька? Что он тебе сделал?

– Ничего не сделал. Просто он там был. Сидел и плакал.

– Так. Всё понятно. Никуда отсюда не уходи. Жди здесь. А я пойду и проверю.

– Нет! Не ходи никуда. Пойдем лучше домой.

Она освободилась из его объятий, поправила волосы и стала подниматься по лестнице. Он взял ведра и пошел следом. Вообще-то они могли подняться на лифте, но ей хотелось успокоиться, прийти в себя. Так, чтобы мать ничего не заметила, когда она вернется домой. А то еще подумает, что у нее дочь истеричка. Отец в порядке, он всё сразу понял. Без разговора. Поэтому и пошел за ней на девятый этаж, занимая по пути рассказами о своем дежурстве в больнице и наслаждаясь доносящимися из-за соседских дверей запахами праздничной готовки. В квартиру она вошла, улыбаясь. Мать ничего не заметила.

Она узнала, как его зовут, когда он на своей машине врезался в «Пунто[11]», в котором Марта ехала на свою свадьбу.

Марта была ее лучшей подругой. Всегда была. Она не помнит такого времени, когда бы Марты не было в ее жизни. Марта останется с ней до конца. Во всех смыслах.

А еще она могла бы с гордостью сказать, что знакома с самой интеллектуальной женщиной этой части Европы, если бы у Марты было время пройти тест на IQ. Но у Марты на такие дела не было ни времени, ни желания. Она использовала свой ум в основном для того, чтобы получать от жизни впечатления. Эта деревенская девчонка (она приехала учиться в Краков из какой-то дыры, где, как она говорила, «телефоны были только у приходского ксёндза и его любовницы») вдруг открыла для себя мир. После года учебы на отделении английской филологии она дополнительно стала изучать философию. Она буквально купалась в культурной жизни Кракова. Без присутствия Марты не обходилось ни одно сколько-нибудь значимое событие в опере, театре, музее, филармонии и клубе.

Именно в клубе познакомилась она с этим якобы художником, красавчиком в кожаных штанах. Второй год он отсиживал третий курс в Академии художеств, но держался с апломбом Энди Уорхола, получающего именную стипендию. Мало того, он еще и был из Варшавы, что подчеркивал при каждом удобном и неудобном случае, оставляя Кракову возможность онеметь, обалдеть и пасть ниц – к ним приехал гений.

Она невзлюбила его с того самого момента, как Марта представила их друг другу в автобусе.

Он развязно развалился на сиденье и громко, так что слышали все пассажиры, говорил о своей персоне. Марта стояла, она стояла, и кашляющая старушка с палочкой тоже стояла рядом. А этот пижон сидел в своих потертых кожаных штанах и читал лекцию о своей роли в современном искусстве.

Удивительно, но Марте это почему-то нравилось. Видать, влюбилась. Похоже, только «химически», однако итоги оказались плачевными. Она кормила его со своей стипендии, покупала гектолитры алкоголя на отложенные ранее средства, даже оплачивала поездки на автобусе, чтобы ему предоставлялась возможность лишний раз блеснуть талантами перед школьницами. Это из-за него она перестала где-либо бывать. А если где и бывала, то пряталась как серая мышка за этим варшавским помелом и восхищенно смотрела на него, когда он рассказывал всем и вся, что сделает в жизни, как только «эта бездарь (это он о профессоре, который вот уже второй раз заваливал его на экзамене), вымещающий злобу на настоящих художниках, избавится от своей врожденной зависти».

Она говорила Марте, чтобы та опомнилась. Просила, умоляла, пугала. Но Марта ничего не слышала: в это время она была как элемент в какой-то химической реакции. Чтобы эта реакция прекратилась, должно было что-то произойти.

И произошло. За пять минут до двенадцати. Практически дословно.

Свадьба Марты была назначена ровно на полдень, в одну из октябрьских пятниц. Они ехали на Мартином «Пунто» в ЗАГС. За рулем была Марта во взятом напрокат свадебном платье. Художник, то есть жених, сидел рядом, потому что не имел водительских прав. Она – официальный свидетель – сидела на заднем сиденье. Марта была возбуждена и пьяна: утром они распили вдвоем полбутылки болгарского коньяка на пустой желудок, пустой от перевозбуждения, когда никакая еда в рот не лезет.

Марта думала, что успеет проскочить перекресток на желтый. Не успела. Раздался грохот, Марта успела крикнуть «Твою мать!», и сразу стало тихо. Он ударил сзади справа. Вина Марты была несомненна.

Художник выскочил из машины, оставив распахнутой дверь. Подошел к той машине, вытащил водителя и молча стал охаживать его кулаками. С кровавыми пятнами на фате и платье, Марта подбежала к художнику и встала между ним и водителем другой машины. Случайный удар художника пришелся на нее, она упала на асфальт, оставив мужчин друг против друга, и тогда художник словил прямой в челюсть.

Она видела всё это, сидя в «Пунто», а когда Марта упала на асфальт, резко распахнула дверцу и вышла из машины, подбежала к лежащей подруге и опустилась рядом с ней на колени. Тут же над Мартой склонился водитель другой машины и забормотал:

– Простите, простите, но я не виноват. Я не хотел этого. У меня был зеленый свет. Он загорелся, и я поехал. Я так сожалею. У меня честно был зеленый. Поверьте мне. Зеленый, зеленый.

Художник встал с земли и что было сил ударил его, опрокинув на Марту. Раздался вой полицейской сирены и властный призыв:

– Всем успокоиться! Все с документами ко мне в машину. Все!

Молодой полицейский указал на «Полонез»[12], стоявший на островке автобусной остановки.

– У нас нет времени, – крикнул художник, – на двенадцать назначено бракосочетание!

Марта встала с асфальта, подошла к нему и спокойно сказала:

– Не будет никакого бракосочетания. Пойди, попроси у того пана прощения и вали отсюда, говно.

Ей-богу, прямо так и сказала! Это была снова прежняя, привычная Марта. Наконец-то!

Она помнит, что в тот момент смотрела в глаза мужчины из другой машины и понимала – ей знаком этот взгляд.

– Честно, у меня был зеленый. Я очень извиняюсь, но…

Марта сорвала с головы фату, утерла ею окровавленный нос, смяла в руке и бросила на асфальт. Схватила мужчину за руку:

– Да знаю я, что зеленый. И прекратите, наконец, извиняться. Моя страховка покроет все ваши расходы. Вы даже не представляете, что сделали для меня.

Она подошла к нему, приподнялась на цыпочках и поцеловала в щеку.

А он, ошарашенный, стоял, ничего не понимая.

В этот момент она вспомнила, откуда знает его. Это ведь тот самый тип, который сидел на помойке в сочельник.

Художник растворился в толпе зевак, успевших собраться на тротуаре.

– Я помогу вам убрать машину с проезжей части, – сказал мужчина.

Они втроем вытолкали «Пунто» на тротуар.

– Меня зовут Анджей. А вас?