Могильщик. Цена покоя (СИ) - Башунов Геннадий Алексеевич - Страница 33

— Значит, кое-какие вещи тебя всё-таки интересуют? — фыркнул жрец. — Это заклинание, которое убивает всех не-магов. Всех. Во время Великой Войны им был уничтожен Бергатт, и остатки капитула чародеев едва остановили заклинание, заперев его на вершине Полой горы. Предполагалось, что этот туман плещется внутри горы от края до края, и предположения эти были не беспочвенны — ни один из ушедших на Полую гору могильщиков не вернулся назад. Но у этого черноволосого, видимо, был Дар.

— И утечка произошла из-за него?

— Ты сам знаешь, он ушёл оттуда несколько месяцев назад, а та утечка, если верить Ингуру, случилась всего пятнадцать дней тому. Хотя, кто знает, что он мог там наделать?

Валлай сжал кулаки. Во времена обучения ему всегда говорили: “В деле не должно быть ничего личного”. Но всё-таки когда личный и денежный интерес сходится, работать намного веселее. С другой стороны, у него появилось желание не найти и привести могильщика, а найти и убить.

— Это как-то лечится? Или расколдовывается?

— Нет, — печально покачал головой Настоятель. — Заклинание никак не снять. Если человека накрыло, всё, ему конец. «Гнев» проникает в кровь, внутренние органы, в кожу, во всё тело. А потом оно просто разваливается на куски: сходит кожа, выпадают глаза, вытекает кровь, разлагаются кишки. Правда, обитатели старого Бергатта умирали за несколько минут… Думаю, всё дело в том, что заклинание рассеялось по большой площади и утратило силу. И, быть может, есть шанс, что кто-то выживет… — Жрец замолчал и тоскливо уставился на светильник.

— Но ты сомневаешься?

— Да, я сомневаюсь.

— И что будешь делать?

Настоятель печально посмотрел на Валлая.

— Пытаться давать умирающим хоть толику надежды. И в меру своих сил облегчать им муки смерти. Что же ещё остаётся? А ты уходи, пока не заболел, я освобождаю тебя от контракта.

— Нет, теперь я точно не уйду, пока не найду могильщика, — покачал головой Валлай. — Во мне, как и во всех, кто оказался в Храме на Гнилых болотах, есть толика магии Костлявой.

— Во мне тоже есть Дар, — вздохнул Настоятель, — но этот тот случай, когда мне стыдно за это. Ладно. Мы будем бороться. А ты, раз не хочешь покидать город, иди, отсыпайся. Возможно, мне понадобится твоя помощь в ближайшие дни.

Рубака вышел, не прощаясь, и плотно закрыл дверь.

Обычно Валлай ночевал в «Приречной постели» — самой дорогой таверне в городе, которая по совместительству была единственным борделем, но сегодня ему не хотелось туда. В таверне он как следует поел, выпил, взял хлеба, сыра и мяса на завтрак и пошёл к ней. К Лине.

В общем-то, Лине и была основной причиной, по которой он не пустился во все тяжкие в свободное время. Она была молодой шлюхой, бывшей служанкой Шёлка, но Валлай и не рассчитывал строить здесь долгие и серьёзные отношения. Но вот как-то так… встречу за встречей… привязался к ней. А она сразу завязала с работой. И уже месяц они то ли жили вместе, то ли нет.

Лине жила в небольшой каморке на втором этаже доходного дома в паре улиц от «Постели». Когда Валлай вошёл, она уже спала. Рубака положил еду на стол, снял тёплую одежду и только потом, холодея внутри, приблизился к постели и положил руку на лоб Лине.

Лоб был сухой.

Валлай перевёл дух, разделся и лёг в кровать. Лине, что-то пробормотав, повернулась к нему и уткнулась лицом в грудь.

«Если она тоже заболеет… И если я найду того могильщика… до заказчика живым он точно не доберётся», — подумалось Валлаю перед сном.

Призраки преследовали Велиона все четыре дня до выхода на могильник. К слову, всё же они начали появляться реже — по пять-шесть раз на дню, не чаще. Да и образы потихоньку тускнели, будто выветривались из его головы вместе с воспоминаниями об Импе и Элаги. Тускнели, но всё же никуда не уходили. Зато у него часто начало появляться ощущение, будто бы он видит что-то краем глаза. Конечно же, стоило повернуть голову, как морок пропадал.

Но, пожалуй, хуже всего было отсутствие выпивки и последовавшее за первым трезвым днём зверское похмелье. Первые два дня кусок вообще не лез ему в горло, несмотря на сильный голод. На третий могильщику удалось более или менее поесть, но потом около часа он вынужден был бороться с сильнейшими приступами тошноты. Впрочем, поужинал он уже нормально. И почти всё время все его мысли вертелись вокруг одного и того же факта: если приложится к бутылке, потускневшие образы гибели Элаги и расправы над магами станут ещё более тусклыми и незаметными.

Но могильщик держался.

Хотелось взглянуть на себя в зеркало. Велион и так понимал, что он сильно похудел, но всё равно ему хотелось увидеть себя. Понять, что он с собой сделал. Взглянуть на этого человека с тощими, как ветки, руками и впалым животом, словно не на себя, а на чужого. Он не был самим собой всё это время, почти два месяца, превратился в какую-то развалину, вздрагивающую от любого шороха. В человека, который боялся открывать глаза по утрам.

В конце концов, в того, кто хотел бы заснуть и не открыть глаза уже никогда.

Была ли в этом причина его согласия на просьбу Карпре помочь? Зимой на могильниках слишком опасно: проклятия засыпаны снегом, и любой неверный шаг может стать стоить оторванной ноги или жизни. И тут всё зависело не от опыта, а от случая. Не хотел ли он остаться на могильнике? Лечь, наконец, костьми там, где ему и так суждено упокоиться. Годом раньше, годом позже, какая разница?

Но…

На самом деле, Велион не потащил бы на могильник других могильщиков, если бы не верил — у них есть шансы на успех. Уйти и умереть в одиночку… Он и так обдумывал это. И всё же не делал ничего подобного. У него ещё были цели по эту сторону Туманных гор, были причины жить. В конце концов, как все прошлые годы, просто ради самого себя. Ради знаний, которые покоились сейчас в мёртвых городах. И, возможно, из-за придуманного им самому себе долга перед Грестом. Бывший воришка был полным болваном, но Велион считал себя обязанным дать ему хоть сколько-то знаний, прежде чем их пути разойдутся. И дело вовсе не в дружбе или даже симпатии, Велион в жизни не собрался бы с таким человеком в поход. Это было правило хорошего тона среди могильщиков. Нового обращённого следовало обучить, а если походы с ним были неудачными, дать денег, которых бы хватило до следующего могильника. Если этого не делать, могильщиков просто-напросто почти не останется. А у них и так настали не самые простые времена: жрецы Единого выйдут рассказывать свои сказки уже весной.

И вот, наконец, вечером двадцать девятого декабря задул тёплый северный ветер, унёсший мороз на юг, и могильщики решили выходить. Карпре к этому времени успел смастерить из ломкого зимнего ивняка снегоступы на всех, а Грест сходил до рынка, где купил пять масляных светильников. Деньги, оставшиеся с покупки, он пропил, но признаваться не стал. Велиону, впрочем, было плевать на это. Денег у него хватило бы до самой весны, даже не прекрати он пить, и, возможно, завтра все они станут настоящими богачами.

Во что, кажется, никто особо не верил.

Карпре поглядывал на него, даже не особо считая нужным сдерживать презрительную ухмылку. Впрочем, это была вполне нормальная реакция. Велион, конечно, пытался сдерживаться, когда видения посещали его, но выходило не всегда.

Они собирались ужинать, все уселись за стол, и только Велион опаздывал. Он уже направлялся к столу, когда увидел перед собой разорванное тело Элаги. Могильщик остановился и долгие несколько секунд боролся с собой, но всё-таки оказался не в силах наступить туда. Поэтому он под взглядами остальных обошёл это место за два стола. Могильщики молчали, когда он сел к ним, но в их взглядах читалась то ли жалость, то ли презрение.

— Завтра выходим, — сказал Карпре.

— Угу, — промычал Велион, раз за разом загребая полную ложку каши и вываливая обратно. Аппетит у него совсем пропал.

— И мы же знаем, куда мы идём?